Королевская канарейка (СИ) - Анна Кокарева

летом ходит в шерстяных носках и спит под ватным одеялком, тот я). Эру Ангрод цвёл, сиял и всем видом своим показывал, что счастлив — видеть, услужить… я тихонько порадовалась знанию, что он жену любит и восторг его чисто религиозный, скажем так. И сама сияла в ответ, поэтому за всеми любезностями не сразу заметила, что не один он в подвале, и рядом со столом переминается мужик. Тот, поняв, что его заметили, заулыбался:

— Девонька, да ты, никак, по-прежнему здесь! — и руки приветственно развёл.

Неприлично уставилась на него, сглатывая от сильных ощущений — он, похоже, взопрел, то ли товар доставляя, то ли торгуясь, и меня окатило смесью ферментированного крепкого пота, несвежего кожного сала и протухшего тестостерона.

Взяла себя в руки, напряглась и с трудом вспомнила: дядюшка Гату.

Приветствовала, улыбалась, а сама радовалась, что он обниматься не порывается — и отчётливую дистанцию соблюдает. Но борода, но запах… Воротник рубашки, на котором видно отпечаток грязного тела, причём все градации от серо-коричневого внятного ободка через оттенки к относительно белому.

И тут — как ударило. Глоренлин вылечил мою близорукость. И не просто вылечил, а сделал зрение острым. Боюсь, в человеческом обществе с таким зрением мне бы жилось не очень, ведь некоторые вещи лучше не рассматривать слишком подробно.

Устыдилась самой себя — это же родич, и он вполне дружелюбен, и постаралась прислушаться к словам:

— Девонька, да какая же ты стала холодная, и лицом не шевельнёшь, совсем как эти… а уж похорошела как! На такой королю жениться не стыдно!

Не удержала насмешливую улыбку, и он встрепенулся:

— Да неуж в королевы метишь⁈

Всё-таки засмеялась:

— Нет, я всего лишь канарейка.

Стало весело, к запаху и виду я притерпелась и ждала, что дальше мы поболтаем о бренном и том, как люди в озёрном городе поживают, но дядюшка Гату как-то подобрался весь, поскучнел лицом и выдал:

— В твоём-то возрасте, дева, надо бы уж остепениться. Король-то, конечно, король, хотя тоже не дело с нелюдем, — тут он осёкся, глянул на эру Ангрода и не то чтобы сменил тему, но как бы вильнул в сторону, назидательно и мрачно сообщив: — В канарейках-то весь век не проживёшь, да и стареть начнёшь, это ведь разуметь надо. Тебе бы сейчас присмотреться к какому доброму человеку, глядишь, честной женой станешь, а не метреской.

Я не выдержала и расхохоталась.

Потом извинялась, пыталась сгладить произведённое впечатление — но дядюшка Гату и вправду оказался добрым человеком и только рукой махнул:

— Да уж дело известное, если девку остороухий зачаровал, так она среди своих жить больше не будет, хоть ты что. Сводят они вас с ума… — и вздохнул печально.

Ну, тут и я вздохнула.

* * *

Трусливо выспрашивать, как бы втиснуть Глоренлина в расписание, не пришлось (боже, стыд-то какой, набор консортов «Неделька!» — но хоть пять, не семь…).

Трандуил сам всё сделал, видно, прочитав мою нерешительность и непонимание, как разобраться.

Сидела за решёткой, увитой зацветающей жимолостью, и слушала, как соловей разливается на полную луну, и вполуха — как владыка глуховатым баритоном надиктовывает новому секретарю письма. Встрепенулась, когда следующим адресатом назван был Глоренлин. Насторожила уши: ну что, владыка отдавал шаману три шестых дня в месяц. То есть себя и принца ужал, Ганконерову часть не тронул (понимаю, небось, всё, что можно, из того выдоил и передавить не рискнул, да и договор…).

Но в эти три шестых дня Глоренлину предполагалось вместить всё, в том числе и лечение, и ни в коем случае не посягать на остальное время. Тут тебе, как говорится, «и манже, и буар, и сортир».

Повозилась, думая, что воскресный любовник был, а теперь и субботний появится. И облегчённо вздохнула — ну, хоть этот повод для ссор исчерпан.

Ну то есть мне казалось, что исчерпан, а Глоренлин на следующее утро попросил аудиенции (спасибо, за столом не поскандалил), и на ней холодно спросил, почему три, а не четыре дня — он ведь равный среди равных? Это было в библиотеке, Трандуил в последнее время повадился там государственные дела, не требующие торжественного восседания в тронном зале решать, а я повадилась за стеллажом сидеть: вроде как и приватность, можно читать и в окно смотреть, а можно и прислушиваться — и приятна была близость короля.

Испугалась, что сейчас на этот холодный тон Трандуил зашипит змеёй, но тот довольно мирно ответил:

— Эру Глоренлин, но ты же не будешь грабить ребёнка, отнимая день у него? Равны-то мы равны, но ребёнок для женщины важнее… прочих.

И шаман отступил.

Но великолепное действие пчёл на мой организм здорово мне икнулось: в положенный шестой день я познакомилась с другим роем, не таким огромным, зато молодым и злющим, что вызывало почему-то у шамана нездоровый восторг. Он считал, что их энергия хороша, а что укусили разок — так это тоже на пользу. Даже боль снимать не стал, тем более, что место было, с его точки зрения, стратегически выгодное: поясница.

В доме его не было зеркал, но я и без того чувствовала, что свечусь от здоровья и силы, распирающих изнутри. С прошлого раза побаивалась пыла и ярости, с какими он занимался любовью — но в этот раз шаман был нежен, как июльский ветерок, как бабочка, боящаяся помять лепестки цветка, и я поняла, что никогда не смогу предугадать, каким он будет не то что завтра, а через час.

Удивилась, что на следующий день, не заморачиваясь обычными для короля церемониями (отвезти ровно до Громового вяза, встретить там же), Глоренлин довёз меня до дерева Лисефиэля. Ещё и в гости зашёл, и они поговорили о том и о сём — о здоровье лошади, о политике, о сплетнях. Друг с другом они оказались хороши. Впрочем, и раньше могла бы догадаться, зная, что бесценной Лисефиэлевой кобыле Глоренлин жизнь продляет.

На стороне Эрин Ласгалена жизнь наладилась, хоть и была странна и уж очень насыщенна (вернулись сеансы позирования, что глухо раздражало, зато принц начал учить меня игре на дудочке, и это были светлейшие часы в моей жизни, особенно то, как они заканчивались), оставалось только убедиться, что всё хорошо для меня и с другой стороны, в Мордоре. С нетерпением и немного с холодком ужаса ожидала встречи с сыном и с Ганконером — тот вовсе перестал присутствовать на встречах, сына служанки приносили, и я стеснялась спросить, в чём дело, но нервничала.

Примечания:

буар, манже и сортир — boire, manger, sortir.