Ванька-ротный - Александр Шумилин

— Этого еще не хватает! По спине вдоль хребта вниз сбегает холодная струя. Где-то в дырявой накидке скопившаяся вода ход себе нашла. По голому телу между лопаток под самый копчик сбегает холодная струя. Не кровь же это сочиться? На войне всякое бывает. Шлепнет пуля — ни полета, ни удара не почуешь. Залезешь рукой почесать на боку, вынул руку, а она в крови, вся красная.

Холодная струя вдоль хребта по канавке бежит. Ни рукой достать, ни дыру в накидке заткнуть. Струя холодит, а ты стоишь, как идиот и ни с того, ни с чего хихикаешь. Солдаты смотрят на тебя, глаза таращат.

Передергиваешь парки вместе с ремнем и на шее затягиваешь веревочку.

— Черт с ней с дырой и струей!

А она тем временем к коленям подбирается. Стоишь, аж зубами скрипишь!

Сейчас рванут немецкие снаряды. Слышен гул. Они на подлете. Сейчас забудешь про дыру, про струю, и про мокрую мошну. Тут гляди, не зевай! А тут ещё, ветер лизнет холодной мокротой по глазам и лицу, зуб на зуб не попадет и ничего вокруг не видно. Куда от разрывов ткнуться?

Положение нашего брата окопника — хуже не придумаешь! Стоишь одной ногой в могиле. Сверху тебя перед смертью холодной струей поливает, а сзади тебя на смерть погоняют. Осенний мелкий дождичек — в бога, в душу, в мать, в перемать!

На войне закон простой. Не выбил немца с рубежа! Потерь в солдатах нет? Все ясно! Пролежал! Не выполнил приказ! Иди под суд военного трибунала!

По приказу дивизии я должен взять языка и к 7.00 доложить о выполнении приказа. Тебя вызовут в блиндаж. Стоишь, что-то невнятное в ответ мычишь, под тобой лужа воды, губы онемели, пальцы не разгибаются.

Помутнели лужи, вспухли ручьи, окопы залили водой, солдаты вылезли наверх, лежат, притулились за бруствером. А дождь шуршит, не переставая день и ночь.

Погодка для нас, для разведчиков, вполне благоприятная и исключительно подходящая. В такую погоду к немцам идти одно удовольствие. Но нужно знать куда идти, где брать языка, чтобы не напороться на мины и на пулеметы. От дождя и холода немцы больше наших дуреют.

Нам выговаривают, мы сорвали указанные в приказе сроки. А что собственно сроки, спрашиваю я. У нас не готов объект. Через пару дней подготовим и тогда попытаемся. При чем тут сроки? Что, кто-то из штабных слово дал, что к исходу вчерашней ночи в 7.00 мы возьмем языка? Нас, почему об этом не спросили?

Немцы без сухого жилья, без соломы на дощатых нарах, без сытой пищи воевать не могут. Они не только воевать, они просто не могут понять, как это русские в такую погоду могут торчать в залитых водой окопах своих. Как они могут жить по пояс в холодной воде?

Через день наступила сухая погода. Сверху не лило. Но земля по-прежнему была пропитана водой. Под ногами непролазная грязь. По утрам густые туманы закрывали лесные пространства и низины. В одну из таких ночей, когда темно, хоть глаз коли, группа разведчиков подошла тихо к немецкой траншее. Ползти было нельзя. Наберешь на себя грязи три пуда. Потом на ноги не поднимешься. Разведгруппа подошла к брустверу и залегла. Надо было перед броском осмотреться и послушать.

Передаю рассказ Серафима Сенько. Как все было:

— "Мы думали, что немцы затаились и ждут, когда мы оторвемся от земли. Потом показалось, что они вот, вот ударят по нам сразу из двух пулеметов. Мы пригнулись и вплотную подобрались к траншее. Накануне здесь все время светили. А сегодня ни одной ракеты. Мы полежали немного и я решил, что пора в траншею идти. Махнув рукой, я перевалился через бруствер и тихо опустился в ход сообщения. Живое место было вчера, подумал я. Траншея вроде выглядела безлюдно. Не ушли ли немцы? — мелькнуло в голове. Может у них смена и в это время окопы пустые? Я толкнул локтем своего напарника и кивнул головой вдоль траншеи. Я еще раз огляделся кругом, и мы всей группой двинулись вдоль траншеи. Сейчас пройдем полсотни шагов, и станет ясно. Брошена она и немец отошел? Но бывает часто все не так, как предполагаешь.

Шагов через двадцать показался боковой ход сообщения. В конце его стрелковый окоп. Подошли тихо, видим, немец сидит. Винтовка промеж ног. Сидит на корточках. Голова пригнута, руки засунул в карманы. Легонько, чтоб не разбудить, потянул за винтовку. Немец отпустил ремень и разжал колени. Спал он в окопе крепко.

Ну, думаю! Теперь можно брать! Когда я его тронул за плечо, он отвернулся и продолжал посапывать носом. Что будем делать? — вопросительно посмотрел я на ребят. Кто-то из ребят ткнул немца несильно пальцем. Он, не открывая глаз, только замычал себе под нос. Я приготовил ладонь, рот ему прикрыть. А он снова притих и спал, как убитый. Бери его за воротник, показал я Аникину, а мы его за полы шинели возьмем. Прошлый раз мы одного тоже, так тащили. Втроем мы его приподняли и мигом вынесли вверх из окопа. Мы на одном дыхании пробежали открытое пространство нейтральной полосы. Нейтральная позади! Ну, теперь, думаю — Всё! Немец в наших руках! Мы поставили его на ноги, а он подогнул колени и опустился на землю, улегся поудобней под березой и не открывая глаз продолжал сопеть. Мы не стали его будить. Думаю, проснется, поднимет крик. Отдышались немного, подвели под него плащ-палатку и доставили сюда. Положили на нары, пусть поспит до вашего прихода".

Мы с Рязанцевым были в группе прикрытия. Мы видели, как метнулись ребята. Мы отходили последними. Так положено отходить группе прикрытия.

— Где немец? — крикнул Рязанцев, когда мы появились около землянки.

— На нарах спит!

— Как спит?

— Буди! Капитан его допрашивать будет!

— Не надо не буди! — сказал я. Я сам спать хочу, а с ним до утра нужно возиться.

— Ну, что капитан? Дело сделано! Чистая работа? Ордена и медали ребятам положены!

— Погоди с орденами! Немца сначала нужно доставить живым на КП дивизии.

— Это, мы щас! Быстро сообразим!

— На кой черт тебе с ним самому возиться? Отправим в дивизию, пусть Клепиков допрашивает его. Нам нужно горло промыть, у нас законный отдых.

— Ну что, согласен? Я сейчас пошлю за старшиной. Пусть тащит горючее.

— Ладно, Федя пусть будет по-твоему! Посылай ребят к старшине! Отправляй немца в дивизию! Отметим это дело!

— Зови сюда Сенько, пусть рядом с нами сидит.

Лицо у немца выражало ужас, испуг и страх, когда его подняли на ноги и он увидел нас на свету. Наверно он думал, что это только сон. Представляю себе его состояние. Земля наверно ушла из-под ног. Мы смотрели на него и покатывались со смеха. Ребята разведчики ржали, как жеребцы. Кто-то даже завизжал от радости, хотя водки ещё не давали. Немца увели. Но смех, вдруг, сам собой прорывался наружу. Некоторые фыркали и катались по нарам от восторга. Но смех этот, вышел нам потом, так сказать, боком.