Никита Хрущев. Реформатор - Сергей Хрущев

7 декабря отец на открытии I съезда писателей Российской Федерации.

18 декабря принимает делегацию муниципалитета Парижа.

20 декабря присутствует на открытии памятника Феликсу Дзержинскому на Лубянской площади.

Кириченко, Микоян, Игнатов и перемены в КГБ

Конец года, казалось, не предвещал неожиданностей, и тут гром среди ясного неба: по радио объявили, что 8 декабря 1958 года генерал армии Серов освобожден от должности председателя в КГБ в связи с переходом на другую работу. Серова сняли! За что? Почему? Серов — был человеком близким отцу. Я тогда сидел на полигоне и не мог прибежать к отцу с вопросами. Через пару дней, тоже из сообщения по радио мы узнали, что председателем КГБ назначили Шелепина, недавнего комсомольца, с апреля этого года заведующего Отделом партийных органов в ЦК. Я удивился ещё больше: органы ловят шпионов, засылают к врагам разведчиков, там нужны люди особой квалификации, а Шелепин, в моем понимании, для подобных дел не подходил. Я его знал относительно хорошо. Они дружили с Аджубеем и моей сестрой Радой. Меня Шелепин не впечатлил, но и не оттолкнул, человек как человек. Только очень прилипчивый. «Железным», как его прозвали, он мне отнюдь не показался. Перед Аджубеем он лебезил, а вскоре после знакомства начал названивать и мне, поздравлял с днем рождения. Его звонки заставляли меня как-то поеживаться: с чего это он мне звонит? С другой стороны, они мне отчасти льстили, я, мальчишка-инженер, а он — член ЦК. Из людей такого ранга мне до того никто не звонил, тем более с поздравлениями. Однако дальше этих звонков наши отношения не пошли. Я дружил со своими сверстниками, коллегами по работе. Шелепин в нашу компанию явно не вписывался.

Естественно, что, возвратившись в Москву, я сразу бросился к отцу с вопросами. Несмотря на табу, наложенное на обсуждение скользких кадровых тем, тут я не выдержал, речь шла не просто о Председателе КГБ Серове, а о Иване Александровиче, Светланином отце, нашем хорошем знакомом. Отец от разговора не уклонился, не шуганул меня привычным в таких случаях: «не приставай», но и на вопросы отвечал без охоты, односложно. Он объяснил, что они в Президиуме ЦК решили усилить партийный контроль над КГБ, омолодить кадры, убрать скомпрометировавших себя «стариков сталинского призыва», замешанных в нарушениях закона. Он не употребил слово — в преступлениях.

Серова они без обиды, так сказал отец, и без понижения статуса перевели в Генеральный штаб, назначили начальником Главного разведывательного управления (ГРУ).

— Он ведь военный, артиллерист, — как бы оправдываясь, произнес отец, — в НКВД попал случайно, в Генштабе ему самое место.

Шелепин же очень подходящая фигура, человек молодой, комсомолец, успел уже поработать в ЦК. А что касается шпионов, то в КГБ хватает профессионалов, они ими как занимались, так и будут заниматься.

— Председатель за ними по дворам не бегает, — пошутил отец, — его дело проводить политику партии.

Объяснения я принял, но в глубине души сомнения остались. Я их списал на свое недопонимание и успокоился.

В начале 1959 года из Киева приехал Виктор Петрович Гонтарь, муж моей сестры Юли-старшей. (Так ее называли, чтобы отличать от Юлии-младшей, дочери погибшего на войне моего брата Леонида.) Директор тамошней оперы, неисправимый сплетник, знавший все обо всех и рассказывающий всем обо всех. При этом он, в силу своей незлобивости, благорасположенности тоже ко всем, сохранял со всеми наилучшие отношения.

Остановился он не у нас в резиденции на Ленинских горах, а у Ирины Сергеевны, сестры отца. К нам забегал на минутку, и только когда отца дома не было. Однако и за эту минутку он успевал порассказать столько…

Почему Виктор Петрович перестал останавливаться у нас, хотя раньше дневал и ночевал в резиденции, — это отдельная история. Весьма терпимый к человеческим слабостям, отец с трудом переносил своего зятя. Виктор Петрович изводил его нескончаемыми разглагольствованиями на все мыслимые темы, от мировой политики до погоды и сплетен. Кто, когда, с кем, у него в Киевской опере, в Большом театре, и вообще в Киеве с Москвой. Мы знали, что отец не переносит подобной болтовни, знал это и Виктор Петрович, но удержаться не мог. Так продолжалось многие годы, еще с довоенных времен. Отец мирился, пропускал слова зятя мимо ушей, изредка, из вежливости, кивал. Признаюсь, в отличие от отца мне рассказы Виктора Петровича казались очень интересными, и слушал я их, развесив уши.

И вдруг Гонтарь перестал появляться в доме. Вскоре все прояснилось. Во время очередной прогулки отец без улыбки предупредил меня, чтобы я в присутствии Гонтаря не болтал лишнего, особенно о своей работе, о ракетах. Есть подозрение, что он общается с иностранными разведчиками. У меня даже дух перехватило: Виктор Петрович — шпион. С того дня я стал его сторониться. Конечно, Гонтарь никогда не был шпионом, но он обожал иностранцев, с удовольствием принимал от них сувениры и болтал, болтал без удержу. Естественно, такой «источник информации» представлял интерес и для журналистов, и для дипломатов, и для разведчиков. Последние обычно хорошо известны контрразведке, но их до поры до времени не трогают. Почему?

«Мы их знаем, а, следовательно, контролируем, — объяснил мне как-то Серов, — следим, с кем они общаются, от кого получают информацию, и какую информацию. Арестуй мы их, пришлют новых, нам неизвестных, и начинай все сначала».

Так что уличить Виктора Петровича в нежелательных контактах для КГБ труда не представляло. Вопрос только — зачем? Скорее всего, Серов никаких своих целей не преследовал — по долгу службы показал отцу досье «приятелей» Виктора Петровича. С другой стороны, Серов Виктора Петровича недолюбливал. Тот без конца ему звонил, за кого-то хлопотал, что-то выпрашивал, даже требовал, вмешивался в дела, как считал Серов, далеко выходящие за рамки деятельности не только директора Киевской оперы, но и хрущевского зятя.

Одно из «столкновений» у них произошло из-за Майи Плисецкой. Ее, лучшую балерину Большого театра, упорно не выпускали за границу, кто-то из собратьев-артистов «настучал», да так «настучал», что дело дошло до Серова, и все попытки заступиться за нее не помогали. Даже министр культуры Михайлов оказался бессилен.

Естественно, Виктор Петрович знал все о перипетиях Майи Михайловны. Однажды она со слезами на глазах попросила его помочь, и он с готовностью откликнулся. Виктор Петрович не сомневался, уж ему-то «Иван» не откажет. Они уговорились встретиться в Министерстве культуры, оттуда, из пустующего кабинета, можно по кремлевскому телефону дозвониться до кого угодно.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});