Рейтинговые книги
Читем онлайн Отмена рабства: Анти-Ахматова-2 - Тамара Катаева

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 30 31 32 33 34 35 36 37 38 ... 118

Эвакуация — полигон чистоты социального эксперимента. Московским номенклатурным и полуноменклатурным (четверть — уже слали в Алма-Ату) семьям вместо с годами и десятилетиями наживаемых семейного уклада и добра в один момент выдали номерок, паек, жизненное пространство — все в точности с порядковым номером по мере возрастания его класса. Не нужно было ни работать, ни выбирать своего пути, достаточно было только функционировать в рамках выданного предписания, — и было еще сколько угодно времени для интенсивной светской жизни. Она в Ташкенте била ключом. Некоторым захотелось даже чего-то еще и изящного, подзабытого, с декадентским душком — чем-то же надо было заполнять досуг.

Там родина моего Пролога, от которого нет спасения.

Ташкент — родина читателей Ахматовой. Там родились толпы почитателей, там она впервые попала в президиумы, в первые ряды на престижных концертах. Там впервые бездельные люди присмотрелись, что она одна из немногих оставшихся в живых представителей казавшегося галантным века, и готовились вставать при ее появлении — а она готовилась писать то, что им было бы приятно иметь для прослушивания.

Помощь читателя (особенно в Ташкенте) [продолжалась все время]. (А. А. Ахматова. Т. 3. Стр. 218.)

* * *

В Ташкенте <…> она пополнела и ничуть не была похожа на себя зимы тридцать шестого года: красивая, элегантная старая дама. Благополучная. (Р. Зернова. Иная реальность. Ахматовские чтения. Вып. 3. Стр. 32.) Не про каждую полную, и красивую, и элегантную даму скажут именно это. Что ж с того, что выглядит прекрасно, — увидят то, что дама хочет показать. А в Анне Ахматовой видят благополучность именно потому, что это то, что важно для нее самой.

* * *

Домашняя вечеринка в Ташкенте. Вспоминает бывшая подростком дочь командующего Среднеазиатским военным округом. Не думаю, чтобы. [Ахматова] была польщена — генеральский дом, светский генеральский дом. А Анна Ахматова живет в нищете вместе с вдовой Мандельштама. Мы не знали о том, как она живет. (Действительно — не знали. Повторяли то, что говорят другие.) Когда к дому подъехала машина и некую пыльную старушку (так я восприняла Анну Ахматову в свои шестнадцать лет) стали с почетом и поклонами высаживать из машины <…>. Женский голос меня поразил — «пыльная старушка» говорила как знатная особа. <…> Эфрос ворковал: «Я вас видел в 1914 <…> году на благотворительном вечере у графини Орловой». <…> Голос был влюбленного человека. Ахматова помедлила с ответом и <…> сказала: «Да, я была тогда в черном бархатном платье с большим кружевным воротником». (Л. C. Эйдус. Под знаком Кафки. По: Я всем прощение дарую. Стр. 27–28.)

* * *

Родители балуют детей по-разному. Девочка, избалованная матерью, — унылая, бездеятельная, неряшливая. Балованная отцом — своевольница, капризница. Ничего страшного, что у Марины Цветаевой был «невообразимо избалованный сын».

* * *

Полный достоинства, волевой и нечеловечески (человеческих сил у него было не с избытком) выносливый. Образованный, чтущий (не тщащийся) своих отца и мать. Резонер, железной волей накладывающий житейскую суматоху на графику своих резонов — готовый мудрец. Пишущий как писатель — западного толка, обстоятельно-профессиональный, без советской опереточно-продажной готовности. Полный жизни, красавец. Светский лев семнадцати лет в рабочей спецовке и разваливающихся башмаках, прагматик и поэт. Ахматовой повезло, что убили и его.

99 % «товарищей» по армии — выпущенные уголовники. Мат, воровство страшное, люди абсолютно опустились. Голодают все, все ношу с собой, иначе — украдут <…> Я две недели болею только потому, что заставляют ходить на работы, несмотря на освобождение, заставляют, например, обувать ботинок на больную ногу и рыть — бессмысленно — 10 м снега. Заключение Мура (у Ахматовой — наоборот): Пусть внутренне человек будет каким угодно, но внешне он должен суметь быть на определенном уровне, и только на этом уровне.

Г. Эфрон. Письма. Стр. 172–174 * * *

Сведенная в Ташкенте с сиротой Марины Цветаевой и вдовой Мандельштама, Анна Ахматова поняла, в чем смысл жизни — в силе, в славе, в почестях.

* * *

Я его хорошо знала в Ташкенте. Он там жил в том же доме, что и я. Я ему на полке хлеб оставляла, а он приходил брать; этот ташкентский хлеб, тяжелый, как камень, я есть не могла. Как он умер, осталось неизвестным; никакого официального сообщения о том, что он пал смертью храбрых, не было. Он такой был, что мог быть убит и как дезертир или еще как-нибудь. (П. Струве. Восемь часов с Ахматовой.) Юноша Бабаев пишет, что ташкентский друг его Мур очень высоко ставил понятия чести, военной службы, офицерства, считал, что перед ним могут открыться пути, по которым он не повторит дорог своей матери, своего отца, своей сестры — дорог к безымянным могилам. Как бы мы высоко ни ценили творчество Марины Цветаевой, она — не наша мать и не нам судить сына, который из своей жизни хочет сделать что-то принципиально свое. То есть Бабаев видел все так романтично (будем считать, что попался на удочку хитрого лицемера Георгия Эфрона, который лицемерно разыгрывал перед ним высокопарные чувства. Или на секунду поверим, что восемнадцатилетний юноша, сын белого офицера и пр., Мур, все-таки и сам искренне рвался на поля чести и славы), а вот многомудрая Анна Андреевна при личном, довольно близком общении (весьма для нее полезном — он был для нее немалым источником информации о новой поэзии во Франции) с Эфроном в Ташкенте убедилась, что все могло обернуться и чем-то противоположным, своим опытным взглядом определила, что Мур был слишком умен, слишком много видел, был слишком полон жизнью — и мог развернуться на 180 градусов, захватиться романтикой зла. Просто благородства исполнения солдатского долга Ахматова не понимала. Ее круг и ценности ее круга были другие, она их выразила полно и точно в своем предположении: как должен поступить юноша, если заступиться за него некому: он, вероятно, стал дезертиром.

…своих детей Толстой от армии освободил. <…> Просила и Наталья Васильевна [Крандиевская]. <…> Никита упал на колени перед отцом, умоляя его сделать все для того, чтобы его не призвали в армию… «Не для того я учился, чтобы быть пушечным мясом в этой войне», — со слезами говорил он. Также и Дмитрий… Толстой испытывал вину перед сыновьями за то, что бросил их… Толстой был очень влиятельным человеком.» (В. В. Петелин. Жизнь Алексея Толстого. Красный граф. Стр. 934.)

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
1 ... 30 31 32 33 34 35 36 37 38 ... 118
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Отмена рабства: Анти-Ахматова-2 - Тамара Катаева бесплатно.
Похожие на Отмена рабства: Анти-Ахматова-2 - Тамара Катаева книги

Оставить комментарий