Русские против пришельцев. Земля горит под ногами! (сборник) - Коллектив авторов

Голос слабел.

– У нас есть ваши условия, – оборвала его дример. – Документы я видела, самый первый сняли с погибшей разведгруппы еще три дня назад. Ваши радиограммы мы тоже принимаем. Предложение отклоняется.

– Почему?! – захрипел голос.

Марьяна вздохнула – по крайней мере, Максим так понял ее движение.

– Нам не нужны ваши преступники. Мы не будем поддерживать вас.

– Но вы поддерживаете… наших врагов…

– Я здесь не для координации обороны, это фантазии. Мы поддержим любую власть, которую самостоятельно примут люди. Мы лишь по мере надобности будем прекращать насилие, если понадобится – военными методами. Сумейте победить словом! А сейчас поберегите силы, полковник, дождитесь врача.

– Ты ведь нас предал, Старый, – тяжело сказал Максим, не сознавая, что подписывает старику приговор. – Не за это мы воевали!

Но сил оправдаться старику хватило.

– Мальчишка!.. Ты не знаешь, как это – посылать на смерть одного, чтобы жили двое. Как договариваться с… тварями, чтобы выжили миллионы… Не тебе судить!

Голос погас, как гаснет костер, сожравший все топливо. Рука, вытянутая к бетонному небу, закостенела.

– А за что ты воевал, Максимка? – серьезно спросила Марьяна.

– За тебя, – попытался улыбнуться Макс. – Может, ты не поверишь, но за то, чтобы ты была, а этих… дримеров не было. Чтобы вас не забирали… Наверное, так.

Марьяна зажмурилась, и хотя Максим плохо видел ее сквозь розовую густую пелену, он поклялся бы, что девушка плачет.

– Метацивилизация, – глухо сказала Марьяна. – Поисковый зонд обнаружил локальную цивилизацию в стадии глобального кризиса. Оперативный центр принял решение включить на правах партнерства первой ступени. На орбиту Земли вывели наблюдателей. Передали биологические и энергетические технологии начального уровня – человечество стояло на грани голода, углеводородных ресурсов хватило бы лет на пятьдесят, после чего обвальное падение эффективности сельского хозяйства и… вымирание миллиардов. Очень осторожно, уверяю тебя, передали социотехнологии, позволившие естественным путем отрегулировать рождаемость и снять межэтнические противоречия…

– Марьяна, – перебил Максим, потому что перестал слушать, – я видел, как дример… пожирал тебя…

– Максимка, это тоже часть метацивилизации. Я не знаю, как назвать их, они не владеют акустикой и не имеют самоназвания. Пусть будет – личинки. Это культура, с которой все начиналось. Их органы размножения связаны с пищеварительной системой, а не с выделительной, как у… нас. Точнее, у них вовсе нет полового размножения. Ужасно, с точки зрения людей, поэтому об этом не объявляли открыто… но ты бы знал, чего только не придумало мироздание! Личинка, потребляя, инкапсулирует генокод и сознание другого существа. И рождается новая личность, скажем так, более многогранная, чем обе исходных. Поверь, это чудо природы помогло объединиться тысячам цивилизаций, была бы только ДНК совместима на уровне элементарной биохимии. И многие цивилизации нам, людям, завидуют! Меня сожрали? Но вот же я, Максимушка! Я ничего не забыла. Я даже плакать могу! Тебя пугают мои руки? С ними удобнее, но завтра я сделаю другие, если хочешь. А еще полгода назад я плавала медузой в газовом океане планеты, которую и не мечтала увидеть. И это так здорово!

Максим все же сумел улыбнуться. Слава богу, он не видел себя со стороны, но Марьяна поняла его улыбку и засмеялась сквозь слезы в ответ.

– Это хорошо, – прошептал Максим. – Мне легче… оттого, что тебе здорово.

Он не сказал «умирать», но это подразумевалось.

– Но ты, конечно, не согласен, – всхлипнула Марьяна.

– Нет, – невнятно сказал Максим, чувствуя, что изо рта что-то быстро вытекает, – я так… не могу. Лучше бы вы оставили нас… Мы сами разберемся и решим, как нам лучше. Наверное, так… Марьяша, иди! Врача поздно… гранату… не удержу…

– Я помогу, Максимка, – девушка-дример отчаянно смотрела на хлынувшую кровь, на перетянутый жгутами торс, ниже которого только лохмотья мяса и осколки металла.

Смотрела, отсчитывала секунды до прибытия челнока с чудо-личинками – для этого ей не требовались часы – и сжимала кулак любимого с гранатой.

– Дождись, Максимка! – шептала она. – Скажи это сам, тебя выслушают и постараются понять!

Олег Дивов

ЖИЗНЬ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ ЛЮДЕЙ

Интеллектуальные силы рабочих и крестьян растут и крепнут в борьбе за свержение буржуазии и ее пособников, интеллигентиков, лакеев капитала, мнящих себя мозгом нации. На деле это не мозг, а говно. «Интеллектуальным силам», желающим нести науку народу (а не прислуживать капиталу), мы платим жалованье выше среднего. Это факт. Мы их бережем. Это факт.

В.И. Ленин

Зону Ц отделял от зоны Б высокий глухой забор с «колючкой» поверху. Андрей Гуляев сам строил этот забор и ненавидел в нем каждый гвоздь. Более халтурной и некрасивой вещи он в жизни не делал. Его угораздило попасть в лагерь одним из первых, когда и лагеря-то еще не было как такового, только зона А. Гуляева назначили бригадиром, дали под начало дюжину пузатых обормотов, каких-то, блин, литературоведов, не державших в руках ничего тяжелее стакана, и приказали строить забор. Весной, в грязище по колено: едва ковырни лопатой, и яму тут же заливает водой доверху.

Гуляев, по счастью, не знал, для чего эта глухая стенка поперек лагеря, а то бы сразу лег и помер от голода. Тогда порядки были простецкие: не хочешь работать – не дадим жрать. Литературоведы жрать хотели. Пару дней поголодали – и захотели. И вспомнили, что умеют держать в руках не только стаканы. Когда узнали, что, если один отлынивает, голодать будет вся бригада, они еще и мордобой вспомнили.

Охрана держалась в стороне. Ей только этого и надо было – нагнетать общее озверение. В идеале – перессорить всех со всеми.

Тянуть колючую проволоку Гуляеву пришлось в паре с писателем-фантастом, каким-то пришибленным, спавшим на ходу, и тот порвал ему «колючкой» ладони. Когда писатель в первый раз не вовремя дернул проволоку, Гуляев на него прикрикнул. Во второй раз – подошел, показал царапину и объяснил, что так делать нельзя. Фантаст молча кивнул – и через минуту снова дернул. Гуляев, который сам уже из последних сил держался, чтобы не загрызть кого-нибудь, дал ему в морду, свалил наземь и принялся пинать. Фантаст катался по грязи, закрывая руками лицо. Бригада стояла полукругом и одобрительно наблюдала. А потом, когда Гуляев остыл, фантаст кое-как поднялся и ушел. Ушел в зону А.

«Твою мать, что ж я наделал-то…» – буркнул Гуляев, провожая его взглядом.

«Не бери в голову, – сказали ему. – Он и так уже спекся. Днем раньше, днем позже…»

Но с этого момента никто в бригаде ни на кого даже голоса не повысил. И работали дружно на загляденье. Только все равно забор вышел такой же кривой и косой, как лагерная судьба художника Гуляева.

Когда строили, гадали, что за забором будет. Тут бараки, там бараки, никакой разницы. Думали, «женская» зона. Оказалось – зона Ц. Настоящий концлагерь, из тех, где «девять плачут, один смеется».

Гуляев провел там в три приема месяц, дольше всех. Сам не понял, как так вышло. Он бы и не знал, ему Генка Бергман сообщил по большому секрету. Гордись, сказал. Рекордсмен лагеря: дольше всех в зоне Б, дольше всех в зоне Ц, и вообще последний, кто остался из первой партии.

Неужели последний, не поверил Гуляев.

Так точно: остальные либо уже давно несут пропаганду в массы, либо сейчас в зоне А отъедаются, либо в земле отдыхают.

* * *

…Гуляев шел вдоль забора и поражался его уродству. За забором вдалеке кто-то надрывно кричал, но это Гуляева не волновало. От настоящей боли не кричат. От настоящей боли глаза на лоб, и задыхаешься. От нее сдохнуть впору. А вот забор некрасивый феноменально. Гуляев умел ловить красоту даже в полном безобразии, он мог черт-те что так схватить, под таким углом, в таком свете, чтобы выглянуло из дурного прекрасное. Это было и в профессиональном смысле интересно, и просто жить помогала редкая способность «видеть позитив» – так обзывали гуляевский дар журналисты. Позитив? Да ну. Он просто видел людей и вещи как они есть. Вот, забор этот поганый, например.

Гуляев подозревал, конечно, что он малость не такой, как все. Только одно дело рисовать яркие образы и слышать от зрителей, что ты «видишь мир под особым углом». Совсем другое – когда пришли друзья, и ты вдруг оказался уникумом, одним на много миллионов, который их видит. И может другим показать, насколько они страшны.

Гуляев нарисовал друзей. И в двух словах приписал: не друзья они вам, а паразиты. Интернет уже фильтровали, но картинка успела разлететься по всей планете. А назавтра за художником пришли красивые молодые полицейские с гладкими довольными лицами. Непреклонно вежливые и убедительно улыбчивые.

Они все время улыбались, эти, принявшие друга. Им было хорошо.