Большое время - Фриц Лейбер

Не успел еще никто вымолвить ни слова, как вмешался Бур. Он отвернулся от Главного Хранителя и сдернул с головы один из наушников.

– Я добрался-таки до штаб-квартиры, – резко сказал он. – Они объяснили мне, как обезвредить бомбу – я им просто сказал, что нам, наверное, следовало бы это знать. Что делали вы, сэр? – обратился он к Брюсу.

– Там есть четыре крестика с петельками в ряд, чуть ниже замка.

Первый слева поворачиваешь на четверть оборота направо, второй на четверть оборота налево, четвертый то же самое, и не трогать третий крестик.

– Совершенно верно, сэр, – подтвердил Бур.

Мне очень трудно переносить долгое молчание; я полагаю, что у меня период невысказанного облегчения самый короткий. Я дождалась, пока восстановившиеся артерии подкормят мои серые шарики и завопила: «Сидди, я знаю, что я неверная шлюха и Пронырливейшая из всех лис, но скажи мне, ради преисподней, что такое Питерхаус?

– Самый старый колледж в Кембридже, – довольно сухо ответил он.

Глава 16

СВЯЗЫВАТЕЛИ ВОЗМОЖНОСТЕЙ

Вы знакомы с бесконечно-связными вселенными и незамкнутыми системами постулатов? – с понятием, что все возможно – я имею в виду, что именно все – и все уже случалось. ВСЕ.

Хайнлайн

Часом позже я сидела в дремотном полумраке на самой дальней от рояля кушетке, потягивала слабенький хайбол и бережно ощупывала свежий синяк под глазом. Вокруг рояля и возле бара продолжался великосветский раут; еще не пришло время контакта с Египтом и битвы при Александрии.

Сид сгреб все наши животрепещущие проблемы в одну большую кучу и, раз уж все козыри, не без помощи Малого Хранителя, собрались в его руках, разложил нам все заново по полочкам, как школярам.

Результат был таков:

Мы были интровертированы, когда большинство всех этих глупостей уже успело произойти, так что можно предположить, что о них знаем мы одни; а каждый из нас умудрился внести в них свою лепту. Значит, каждому нужно помалкивать, чтобы сохранить нежный цвет своего лица.

Что ж, действительно: Эрих запустил бомбу и это ничуть не слаще, чем Брюсов призыв к мятежу, и еще было пьянство Дока, да и всем, кто поддержал миролюбивое воззвание, было что скрывать. На Марка и Каби, я чувствовала, можно положиться, на Мод – без сомнения, да и на Эриха – черт бы его побрал – тоже. Насчет Илли я не была столь уверена, но я сказала себе, что должна же в этой банке с вареньем быть хоть одна муха – правда, на сей раз она оказалась слишком уж здоровенной и мохнатой.

Сид не стал упоминать, что и у него рыльце в пушку, но он знал, что мы помним, как он здорово лопухнулся и его буффонада в последнем действии разве что искупила то, что ей предшествовало.

Когда я вспомнила про Сидов трюк, я снова подумала о настоящих Пауках. Перед тем как я крадучись выбралась из Хирургии, я успела достаточно живо представить себе, как они должны выглядеть, но сейчас я не смогла бы воспроизвести этот образ. Это меня угнетало; но, может быть, я только вообразила, что знаю их облик, как наркоман уверен, что его видения – это реальность? Что я смогла разузнать о Пауках, помимо сумбурных фантазий, вроде той, что родилась в недавней сутолоке? Смех, да и только!

Самое смешное (ха-ха!) – я ведь так и осталась под самым большим подозрением. Сид не пожелал выслушать мои объяснения о том, как я догадалась, что произошло с Хранителем; и даже когда Лили раскололась и призналась в воровстве, она рассказывала об этом с такой скукой, что вряд ли все ей поверили – хоть она и добавила некоторые реалистические детали, вроде того, что она не пользовалась частичной инверсией перчатки, – просто вывернула ее наизнанку, а потом полностью инвертировала, чтобы подкладка снова оказалась внутри.

Я наседала на Дока, чтобы он подтвердил, что его рассуждения двигались в том же направлении, что и мои; однако он заявил, что он все время был в глубокой отключке, кроме, быть может, самого начала поисков; он даже не помнил, что Мод дважды рассказывала ему в подробностях обо всем происшедшем. Я решила, что мне придется еще поработать, прежде чем утвердится моя репутация великого детектива.

Опустив взгляд, у самой своей кушетки я увидела одну из брюсовых черных перчаток. Я подняла: это оказалась правая. Мой золотой ключик; как же он мне опротивел… Боже избави! Я отшвырнула ее прочь и, как осьминог из засады, Илли выбросил вперед щупальце (я и не подозревала, что он отдыхает на соседней кушетке), и сцапал перчатку, будто это был кусочек подводного мусора. Эти внеземляне выглядят иной раз до содрогания нелюдями.

Я подумала, каким же хладнокровным эгоистом, пекущимся только о своей шкуре, проявил себя Илли; и о том, насколько легковерным оказался Сид; об Эрихе и моем заплывшем глазе. И теперь, как обычно, в конце концов я осталась одна. Эх, мои мужчины!

Брюс объяснил, каким образом он оказался причастен к атомной технике.

Как и многим из нас, в первые недели пребывания в Меняющемся Мире ему пришлось испробовать несколько совершенно разных профессий. В частности, он был секретарем в группе каких-то третьестепенных атомщиков из Манхэттенского проекта. Сдается мне, что он и некоторые из своих навязчивых идей оттуда выволок. Я еще не успела решить, к какой категории героических мерзавцев его отнести, а его уже с Марком и Эрихом водой не разольешь. Таковы мужчины!

Сиду не пришлось ни с кем выяснять отношений: все бурные страсти и благие порывы утихли, по крайней мере, пока спорщики не наберутся новых сил. Мне-то точно не помешало бы отдохнуть.

Компания у рояля разгулялась вовсю. Лили отплясывала на его черной крышке, потом соскочила в объятия Сида и Севенси, не торопясь от них освободиться. Выпила она изрядно и ее короткое серое платьице выглядело на ней примерно столь же невинно, как пеленки выглядели бы на Нелл Гвин note 1. Она продолжила танец, распределяя знаки внимания в равной мере между Сидом, Эрихом и сатиром. Бур, похоже, ничуть не возражал, и только безмятежно выколачивал из рояля «Пришел вечер», мелодию, которую она ему напела – или, скорее, накричала – не более двух минут назад.

Я была рада, что не участвую в вечеринке. Кто может состязаться с обладающей большим опытом, полностью лишившейся всех иллюзий семнадцатилетней девицей, впервые по-настоящему махнувшей на себя рукой?

Что-то коснулось моей руки. Илли, вытянув свое щупальце так, что оно стало похоже на мохнатую проволоку, возвращал мне перчатку, хотя мог бы и понять, что я в ней вовсе не нуждаюсь. Я отпихнула его, про себя назвав Илли линялым слабоумным тарантулом, и тут же почувствовала, что напрасно я его обидела. Какое у меня право критиковать Илли? Интересно, намного ли лучше я проявила бы себя, доведись мне оказаться запертой с одиннадцатью октоподами миллион лет назад? И коли на то пошло, что это я так разошлась со своей критикой?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});