Сидя в огне - Арнольд Минделл

Популярные на сегодняшний день представления об «индивидуации» и уникальности индивида никак не учитывают ценности сообщества. Восточные концепции, побывав в обращении у западных людей, претерпели перекос в сторону акцентирования превосходства индивидуума над обществом. Личная «целостность» понимается без соотнесенности к способности разрешать социальные проблемы. Идея «трансперсонального я», то есть «зрелого я», трансцендировавшего узость обычного эго, стремится к завершенности в том, чтобы стать «ликом, который был у тебя до того, как ты родился». Здесь предпочтение оказывается аспектам нашего существа, пребывающим вне времени и пространства; такой подход легко может недооценивать значение роли старейшины в эпицентре поликультурной напряженности.

Идея Маслоу о «самоактуализации» на сегодняшний день тоже оказывается слишком ограниченной. В своей книге «К психологии бытия» он описывал «развитого», самоактуализированного индивида:

Такой человек, благодаря тому, чем он стал, находится в новых отношениях со своим обществом, по сути — с любым обществом. Он не только в различных смыслах преодолевает собственные пределы; он выходит и за пределы собственной культуры. Он сопротивляется обусловленности какой-то конкретной культурой, приобретает отстраненность от своей культуры и своего социума, становится в несколько большей степени представителем вида в целом и в меньшей — членом своей локальной группы.

Читателям, представляющим мейнстрим, эти рассуждения могут показаться безупречными. Вероятно, для них так оно и есть. Другие решат, что слово «он» относится буквально к каждому, и начнут либо оспаривать эти утверждения, либо искать доводы в их пользу. Как бы то ни было, представители бесправных групп не могут полностью согласиться с идеей «отстраненности от своей культуры» и необходимости быть «в большей степени представителем вида в целом и в меньшей — своей локальной группы». Ведь именно это либо законодательно навязывалось, либо настоятельно рекомендовалось женщинам, индейцам, цветным, гомосексуалистам и лесбиянкам. Если они отстранятся от своих групп чуть в большей степени, чем они уже это сделали, то вымрут целые культуры, племена и нации.

Я уверен: если бы Маслоу жил в наши дни, он пожелал бы включить в понятие самоактуализации и свободу выбора культуры, к которой вы хотите принадлежать, свободу оставаться в собственной культуре или, напротив, покидать ее в соответствии со своим выбором. Если бы он мог выступить прямо сейчас в защиту своих взглядов от моей критики, он бы наверняка сказал, что призыв стать «в большей степени представителем вида в целом и в меньшей — своей локальной группы», хотя и страдает определенным дальтонизмом, был продиктован самыми добрыми намерениями. Я уверен, что он бы понял, что сопротивление обусловленности какой-то конкретной культурой как раз и есть то, что мейнстрим всегда требует от маргинализированных групп.

Если человек сам, на основании собственного выбора, без всякого давления со стороны, решает покинуть свою группу, это его право. Но настаивать на том, чтобы люди сопротивлялись собственной культуре, это расизм.

С другой стороны, если считать, что идеи Маслоу обращены к мейнстриму, то они приобретают больше смысла. Многие представители мейнстрима закрыты для других культур и испытывают смертельный страх перед ними. Белые люди из мейнстрима должны не только уметь ценить свою группу, но быть «в меньшей степени ее членами», раскрываясь навстречу другим, чтобы разрешать мировые проблемы.

Сегодняшние психология и психиатрия зачастую служат мейнстриму инструментом, способствующим поддержанию существующего положения. Эти науки главным образом развивались белыми людьми мейнстрима с их привилегиями образованности и экономической безопасности. Поэтому психология пронизана наивным неосознанным расизмом. И поэтому психотерапия по сей день настаивает на превосходстве индивидуальности и упускает из виду реальности политики, социума и сообщества.

Мыслители движения «Новая эра» купаются в духовности туземных народов, используя ее в целях внутренней работы и личностного роста, при этом пренебрегая социальными проблемами туземцев. Рассматривая шаманизм в качестве внутренней работы, они упускают из виду одно из самых ценных сокровищ туземной жизни — взаимоотношения каждого индивида с сообществом и взаимоотношения всех с природой.

Некоторые психологи все еще считают наивной веру в то, что мир можно изменить. Они игнорируют потребности бесправных и отделяют психологию от революции. Мир должен измениться, а психология должна сыграть в этом свою роль. Есть немало указаний на то, что она действительно прилагает усилия в этом направлении*.

В качестве фасилитатора, занимающегося работой с миром, вы можете способствовать осознанности, сохраняя критическое отношение к тому, что многие считают психологическими «истинами», в том числе к обобщающим суждениям о «женском» и «мужском» поведении, о «причинах» сексуальной ориентации гомосексуалистов и лесбиянок и о «строптивом поведении» детей и подростков.

Избегайте психотерапевтических моделей, которые отражают взгляды правительства, стремящегося превратить инакомыслящих в покорных граждан или заставить их замолчать, заперев их на замок в больничной палате или тюремной камере. Предрассудки, определяющие поведение СМИ и лежащие в основе некоторых религиозных систем, физики, образования и психологии, есть не что иное, как предрассудки, разделяемые мейнстримом во многих ведущих государствах.

Насилие характерно не только для тех, кто жаждет возмездия. Насилие — это фундаментальная характеристика культур, где мейнстрим рассматривает властей предержащих в качестве образцов положительного, здорового поведения, которым должны подражать все остальные. Именно так хорошие общества развязывают войну.

X. Кто является расистом?

Цветные часто указывают на то, что иметь дело с откровенными расистами гораздо легче, нежели с либералами, утверждающими, что расизм им чужд. Ненамеренный расизм коварен. Он разрушителен даже в самых тонких формах.

По всему миру на городских собраниях и семинарах, посвященных проблемам расизма, экономики и насилия, практически на любом организационном заседании, где только присутствуют люди мейнстрима, расистские замечания являются общим местом. К примеру, заявления типа «американцы хотят этого или того» маргинализируют любого гражданина США, кто не является типичным представителем американского мейнстрима. Расизм так распространен, что многие задаются вопросом: «Что вам еще остается, кроме как простить белых?» Я и сам частенько произношу эту фразу, но проблемы она не решает.

Еще один пример. Белый мужчина с самыми лучшими намерениями встал на городском форуме по расизму в Нью-Йорке и завил: «Я хочу раз и навсегда извиниться за расизм и заняться собственными делами. У меня нет желания испытывать вину за расистское прошлое этой страны».

Он излучал гордость за свою открытость и оптимистичный взгляд на будущее. Мог ли кто-либо отыскать изъяны в его заявлении? Я смог. Поскольку после его выступления на собрании никто ничего не сказал, я решил взять на себя недостающую роль призрака — социального активиста.

— Вы не можете одновременно извиняться за расизм и вносить в него вклад, — сказал я. — Вся ваша нынешняя жизненная ситуация — работа, которая у вас есть, место, где вы живете, возможности, которые предоставляет вам это общество, — основана на отношении западного мира к цветным. История это не только прошлое. Она творит настоящее. Как же вы можете в таком случае отмахнуться от расизма, будто с ним полностью покончено?

Он возразил:

— Это неправда. Вы не знаете моей ситуации. У меня нет никакого особенного социального ранга.

Отделение активиста от фасилитатора

Я понял, что разговариваю с ним не только с позиций фасилитатора, но и как один белый мужчина с другим, точнее, как социальный активист, пытающийся пробудить собеседника. Фасилитатор во мне надеялся на диалог, коллективное обучение, повышение уровня взаимоотношений и сообщества, а социальный активист хотел только, чтобы этот мужчина изменился. Поскольку никто, кроме меня, не выступил с позиций активиста, я прямо сказал ему о своей дилемме, спросив, будет ли он продолжать дискуссию со мной, пока фасилитировать будет кто-нибудь другой. Он согласился на то, чтобы нашим посредником была Эми.

Взглянув на меня, Эми сказала:

— Ты кажешься непредубежденным, но твое выражение лица свидетельствует о том, что это не так. Что у тебя на уме?

До меня дошло, что я расстроен, и я сказал этому человеку: