Мороженщик - Рекс Миллер

— От Калифорнийской Святой Моники до Создателя музыки... А теперь — Удар Быка, — слышала она его вопли во время их любовных игр. — А теперь — чудо-клизма как заключительный аккорд, ты моя леди — испанская клизма!

— Ненормальный дурак, — смеялась она.

Она привлекала его своими жаркими губами и замысловатыми идеями, прекрасными глазами и длинными ногами, чудными ягодицами, холмами «Беверли-Хиллз» и косметикой. Ему нравилось, как она бесилась из-за низкого выреза блузок принцессы Ди с ее самодовольно оттопыренными губами, произносящими: «Я сама соберу», когда Ники упаковывала ее вещи. И потом, когда они выбирали косметику: «Нет, мне необходимо все. Мне нужны мои персиковые кремы, понимаете?»

Да, Ники понимала, Ники отрезала толстые груди той шлюхи, когда папаша покончил с ней. Лезвие ножа так хорошо резало, что Ники удивлялась. Ее не тошнило, и папаша с удовольствием наблюдал за ее работой. Она вспомнила его беззаботный смех, когда отрезала ступни:

— Маленькие свинки пошли в магазин, — комментировал он, разрезая, в свою очередь, ее омерзительные пальцы на белые кусочки. Всюду кровь. Папаша наслаждался этим обилием крови.

Она вошла к нему обнаженной, но на каблуках. Стояла и демонстрировала себя — естественная, красивая женщина, а он насвистывал любимую песенку собственного сочинения «Спасибо, чудо-клизма».

— Я имею шанс, дорогой?

— Ты позвонила Бонни, клизма?

— Я позвоню, обещаю, — сказала она ласково, приближаясь к нему. Но он отвернулся и жестким, ледяным тоном произнес:

— Пойди и сделай это.

Медицинский центр Бакхеда

— Доктор Лихнес, я не понимаю, почему вы не хотите воспринимать мой визит всерьез, — говорил Эйхорд, стараясь не выходить из себя. Они наконец нашли терапевта Скамвея.

— Почему это не хочу?

— А как, по-вашему, это называется?

— Что?

Спокойно. Гнусный тип. Лицо напоминает молодого Тедди в его бытность сенатором. Лицо позера.

— Как вы назвали бы отсутствие реакции на официальные вопросы в расследовании убийства?

— Для начала я мог бы назвать ваши методы бесцеремонными.

— Бесцеремонными? Вы понимаете, что этот ненормальный сукин сын убил восемь или десять человек — это только о ком мы знаем? Довел до психушки сестру! Вы знаете, что...

— Я еще раз повторяю вам, что не могу нарушать врачебную этику. Отношения с пациентами — вы же знаете — предполагают полную откровенность и являются врачебной тайной. Если люди не доверяются врачу безраздельно, то лечение по меньшей мере бесполезно. Доверие — вот самое главное в отношениях врача и пациента, — с подъемом закончил физиотерапевт.

Просто придушить его хотелось. У Эйхорда был трудный день. Вчерашняя «молния» от замдиректора криминалистической лаборатории Главного управления о результате анализа следов спермы на теле Хитер Леннон сняла подозрения с Денненмюллера и Фрейдрихса.

Джек был просто уничтожен отказом окружного прокурора от немедленного предъявления обвинения Алану Скамвею. Чиновник сказал ему:

— Вы не совсем в курсе дела. Запутанность и противоречивость наших законов уникальна, законодательство сейчас пересматривается. Новые методики еще только отрабатываются. В соответствии с этим некоторые службы считают себя вправе отказываться от проведения анализов, чтобы не давать нам оснований для предъявления обвинения.

— Но мы можем и схитрить. Есть масса способов взять на анализ кровь, слизь, ткани...

— Господи! Джек, это последнее, что вы должны делать. А пока соберите неопровержимые доказательства, серьезные материалы против мерзавца, чтобы ему некуда было деться. Это ваша работа. Не думайте, что заключение лаборатории может стать главной уликой. При существующих законах этого не будет.

— Но у меня и так накоплены серьезные материалы, собранные мной и внутренними службами...

— Вы в Бакхеде, Джек. Забыли, что говорят наши яйцеголовые? Надо найти железные доказательства против вашего парня. А то получили какую-то сомнительную пробу, и хотите сделать ее главной уликой в суде. Не делайте этого! Вы сами окажетесь в грязи и дерьме.

«Падаль, — подумал Эйхорд и заставил себя глубоко дышать. — Сам ты дерьмо».

Он поблагодарил окружного прокурора и, сцепив зубы, снова начал копать улики на Скамвея.

Следующий день начался еще хуже. Ему сообщили, что рассылка снимков подозреваемых в Неваде не дала результатов. Окончательно Эйхорд был сражен после разговора с полицией Амарилло. Они показали фото пожилому джентльмену в Веге, и он «не смог с уверенностью ничего сказать». Было похоже, что до финиша еще далеко. При неудаче в полиции пользовались словом «вафля». Джек оказался вафлей.

Это был тот самый случай, когда в качестве защитника закона чувствуешь себя полностью бесправным. Во время их встречи Скамвей выглядел вполне уверенным в себе. Почему он не хотел, чтобы Эйхорд поговорил с Ники Додд? Джек установил круглосуточное наблюдение за домом в Северном Бакхеде, но в течение трех дней она не входила и не выходила. Похоже, что у этого хрена Скамвея было нечто вроде тайного хода. Одному из наблюдателей показалось, правда, что он видел женскую тень в окне, но уверенности не было.

Если женщина скрывается в доме, надо до нее добраться. В разговоре с ней с глазу на глаз Джек надеялся прояснить для себя некоторые темные места. У него и в самом деле мало данных, тем важнее вытянуть из нее что-нибудь. Если спрашивать умело, можно узнать многое. Главное, что ему нужно — это отсутствие хозяина. Он хотел прийти, когда в доме никого не будет. Может быть, получить ордер на обыск? Нет. Ни к чему.

Скамвей — это Спода. С большой долей вероятности. Особенно в связи с Дианой Талувера из банка Мосс-Гров. Добраться до возможного мотива — это одно, а получить разрешение на арест от службы окружного прокурора, суметь представить им подлежащий судебному разбирательству пакет документов — совсем другое. Гений сыска Эйхорд хорошо знал этих чертовых тупиц. Он кипел от злости, возвращаясь в управление.

Ему надо было заехать домой освежить в памяти старые показания, а заодно послушать детский крик, поскольку мультфильмы по телевизору перестали крутить по неизвестным причинам. Только это отвлекало его от мыслей о трейлере в Блайтвилле и серебристом подносе с кровавым месивом на нем.

Эйхорд в последнее время был так поглощен делами, что для него ночь мало отличалась от дня. Он приехал домой и попробовал работать. Важно было найти свои ошибки, решить, что делать дальше, какое место следует посетить снова. И все это под постоянный аккомпанемент громких, злобных, долгих истерик Джонатана. Потом им с Донной все-таки удалось побыть наедине, и он отправился спать с ощущением кошмарной слабости. Она внезапно охватывала его, когда он терпел неудачу. И в довершение ко всему вдруг вспомнилась страница «Журнала возмездия».

Он старался никогда не думать об этом. Но вот сейчас в памяти отчетливо всплыл тот кошмарный день. Сначала звонок от шефа полиции Блайтвилла, который сообщил ему об «альбоме с газетными вырезками», найденном в том памятном доме, когда частично прогнил пол. Под настилом дома был спрятан кровавый дневник мистера Оуэна Хиллфлоена. В нем он вычурно и подробно описывал свои преступления, часто прибегая к цитатам из Священного писания.

И те страницы, где старый негодяй подробно описывал убийство детей, навсегда каленым железом были выжжены в памяти Джека. Он словно воочию видел последние часы мучений малолетних жертв. На той странице мерзавец объяснял, зачем потребовались детские головы и на какие пытки он обрекал детей, прежде чем убить и расчленить.

Наконец Джеку удалось заснуть. Но и во сне он поворачивал круглую ручку двери, входил, шарил лучом фонарика по стенам, искал выключатель, включал свет, видел глазное яблоко и ощущал сильнейшее зловоние. Все это было в нем уже навсегда.

Бакхедское управление

Джек Эйхорд проснулся совершенно разбитым. Он спал всего три часа, шея болела так, будто по ней заехали битой для крикета. Он с трудом поднялся с кровати, шея никак не хотела подчиняться ему. Он безуспешно массировал ноющий второй позвонок. Две таблетки аспирина не помогли. Горло и нос были забиты, не давая дышать и глотать. В этом, конечно, не было ничего удивительного, если принять во внимание четырнадцать часов, проведенных за рулем машины, три пачки «Винстона», выкуренные за день, и выпивку, которую он позволил себе вчера. Язык распух, был обложен и не ощущал вкуса зубной пасты, эликсира для рта и даже кофе. Он порылся в шкафчике с лекарствами, нашел что-то стимулирующее, влил в себя и постоял, вращая головой.

Накануне они с Донной нарушили одно из своих неписаных железных правил. Ложась спать, они обычно всегда находили время обсудить друг с другом накопившиеся за день проблемы. Вчера предметом обсуждения между ними стало поведение Джонатана. Это была больная тема. Вымотавшиеся за день, они наговорили друг другу таких вещей, что лучше не вспоминать. Джек собрался с духом и откровенно высказался по поводу воспитания мальчика. Он заявил, что, по его мнению, Донна не способна заниматься ребенком. Она не осталась в долгу и выдала, что Джек даже не имеет представления, что значит быть отцом. Они долго пререкались, и каждый, как водится, остался при своем мнении. Вопреки своим привычкам, они обошлись вчерашней ночью без объятий и поцелуев. Утром Эйхорд ушел из дому с мрачным лицом, расстроенный, злой и уже взвинченный.