Вечная ночь - Полина Дашкова

— Что вы, очень даже вовремя.

— Ты где сейчас?

— В столовой.

— Ну вот, а говоришь — вовремя. Давай я позже перезвоню, поешь спокойно.

— Да ладно, суп все равно невкусный. Второе, кажется, тоже. Я вас слушаю, Вячеслав Сергеевич.

— Слушает он! Ну, ты ва-ажный стал, Соловьёв, прямо куда деваться! И еда ему столовская не нравится, и подчинённые у него все дрессированные. Мальчик, который мне флакон завёз, молчал, как партизан. Уж я его пытал, зачем, для чего, и чаем поил, и лапшу на уши вешал. Не проговорился. Ты, Соловьёв, можешь мне ответить по-человечески, что там у вас с Молохом?

— С Молохом? Ничего. По-прежнему глухо.

— Ой врёшь, Дима! Как же глухо, когда появился новый труп! Я ведь все криминальные новости смотрю. Он девочку убил. Дело ты ведёшь?

— Я. Но руководство считает, что это убийство к той прошлой серии отношения не имеет.

— То есть как — не имеет? Ежу понятно, это опять он! Надо действовать по полной программе, на государственном уровне, тем более что на этот раз личность установили. Флакончик, часом, не по этому делу идёт? Ну давай, колись, Димка! Ты же не просто так отправил его мне, по-тихому?

— Да, Вячеслав Сергеевич, не просто так. Вам я доверяю больше, чем кому-либо другому, к тому же знаю, что вы все сделаете быстро. Я нашёл флакон при обыске, в квартире убитой девочки, среди её вещей.

Лобов помолчал, посопел, наконец сказал:

— В общем, так, Дима. Вечером жду тебя в гости, ты мне все спокойно, подробно расскажешь. И я тебе тоже кое-что расскажу про твой флакон. Ладно?

— Вы что-то уже выяснили?

— Вот приедешь ко мне, тогда узнаешь. По телефону ничего не скажу.

— Вячеслав Сергеевич, но я могу очень поздно сегодня освободиться.

— Неважно. Буду ждать звонка.

* * *

Продавец, демонстративно голубой юноша, улыбался Зацепе и спрашивал по-английски, где его прелестная дочь, как она поживает. Зацепа делал вид, что не слышит, не понимает, продолжал листать журнал и готов был провалиться сквозь землю. Из примерочной донёсся громкий властный голос Зои Федоровны.

— Сейчас я покажусь мужу, и мы вместе решим.

Зацепа взглянул наконец на юношу.

— Послушайте, молодой человек, вы, кажется, меня с кем-то перепутали, — холодно произнёс он.

— Да? — продавец перешёл на русский. — Странно. У меня отличная память на лица.

— Коля! Посмотри, как тебе?

Зоя Федоровна медленно плыла к нему, крутилась, изгибалась, разглядывала себя в зеркалах. На розовых губах юноши вспыхнула и погасла наглая усмешка.

«У меня мало наличных, придётся расплачиваться кредиткой, здесь будут знать моё имя. Если этот тип, этот мерзкий голубой слизень скажет ещё хоть слово, я убью его».

Всего лишь пару недель назад он был здесь с Женей, и они, как всегда, играли иностранцев, папу с дочкой. Щедрый синьор Кастрони купил синьорине платье и пару маечек из новой, весенней коллекции. Это был один из редких московских бутиков, где предлагалась эксклюзивная взрослая одежда самых маленьких размеров.

То, что он тогда купил Жене, стоило значительно дороже, чем Зоина куртка от «Леонардо». Голубой юноша крутился вокруг девочки, таскал ворохи одежды в примерочную. Женя о чём-то с ним шепталась и хихикала. Не мудрено, что продавец их запомнил. Зацепа расплачивался купюрами евро, их приняли по грабительскому курсу и очень живо благодарили, приглашали заходить ещё.

— Ну, Коля, что ты молчишь? Нравится тебе? — спросила Зоя, нависая над ним. — Потрогай, какая нежная замша, какое качество. Сразу видно, что это настоящий «Леонардо».

— У нас не бывает подделок, — подал голос голубой продавец, — у нас прямые поставки из Милана.

«Каким же я был идиотом, — думал Зацепа, покорно доставая из бумажника кредитку, чтобы расплатиться за куртку, — сколько мест в Москве, где я засветился со своей малышкой? Этот бутик, ещё несколько таких же дорогих, с прямыми поставками. Рестораны. Наконец, отвратительный ночной клуб. Поход в клуб был просто верхом глупости».

— Не волнуйся, там темно и шумно, — говорила Женя, — если встретится кто-нибудь из знакомых, я скажу, что ты папа моей подружки-итальянки, с которой я жила вместе в Англии.

— Зачем тебе это нужно, детка? Я уже не в том возрасте, чтобы посещать такие места.

— Откуда ты знаешь, что это за место? Там правда очень «cool», тебе понравится. Там будет петь лучший певец русской эстрады, он сам сочиняет музыку и стихи, у него потрясающий голос, он настоящий гений. Ну в самом деле, невозможно только трахаться и трахаться, надо иногда культурно развлекаться, общаться с интересными людьми. Ты сам говорил, человек должен жить насыщенной духовной жизнью.

Ему очень не хотелось идти. Это было куда рискованней, чем рестораны и бутики. Но синьор Кастрони давно привык к капризам маленькой синьорины и старался не возражать. К тому же ему было интересно, как живёт его девочка за пределами декораций, в которых развиваются их отношения. Он ничего не знал о её той, другой жизни, только представлял себе стандартные идиллические картинки. Школа, уроки, дом, детская комната, ещё полная игрушек, здоровый девичий сон, в обнимку с каким-нибудь старым плюшевым медведем.

В ночном клубе было действительно темно, к тому же душно, накурено. Музыка гремела, у старого профессора сразу заныл затылок и стали слезиться глаза. Публику он не мог толком разглядеть из-за темноты и плотного слоя дыма. Ему вдруг показалось, что он уже умер и попал в ад. На маленькую эстраду вышел певец и запел о том, как электрическим ножом отрезал голову своей подруге. Зал взревел. Женя вскочила и бросилась к эстраде, прорвалась сквозь накуренную, пьяную толпу и повисла на шее певца. Кастрони заметил, что голосистый подонок обнял и расцеловал синьорину. Других — нет. Только её одну.

«Видимо, коллега», — жёстко усмехнулся про себя Зацепа.

«А не соперник ли?» — испугался Кастрони.

Зацепа все никак не мог разглядеть этого Вазелина. Лучи прожектора слишком быстро скользили по эстраде. Прыгали и визжали поклонницы. Женя вернулась за столик, когда зазвучала следующая песня.

— Жалко, ты не понимаешь слов! — крикнула синьорина профессору. — Вазелин гений! Последний русский поэт. Было бы отлично, если бы о нём узнали в Италии. Слушай, может, у тебя есть знакомые, которые интересуются современными русскими песнями?

— Я не понял, какой это жанр? — крикнул в ответ профессор, касаясь губами тёплого ушка синьорины.

— Конечно, тебе трудно без текста! Но можешь мне поверить, это гениально. Просто слушай музыку, голос и смотри на него.

Зацепа покорно кивнул. Наверное, он бы многое отдал сейчас, чтобы на некоторое время забыть русский язык и не понимать, о чём поёт кумир продвинутой молодёжи.

Я любил её сверху и снизу,Молчаливую девушку Лизу.Я любил ледяную Авдотью,Упивался податливой плотью.Ароматную пышную ВеркуЯ любил исключительно сверху.

Песня была про вылазку некрофила на кладбище. Профессор Кастрони подавился солёным орешком, закашлялся, и его чуть не стошнило. «Может быть, я понимаю все слишком буквально? Это просто ирония такая? Или, как они говорят, стёб, прикол, экстрим, фишки-мульки?»

Что бы это ни было, пришлось выйти в туалет. Там, возле умывальника, два хрупких юноши, один из которых оказался девушкой, сыпали белый порошок на карманное зеркальце.

«Кокаин!» — ахнул про себя Зацепа и нырнул в кабинку.

Когда он вернулся в зал, Жени за столиком не было. Он увидел её на эстраде, опять в объятиях певца. Решительно встал, пошёл к ним, не зная, что сейчас скажет. Просто сидеть, смотреть и ждать он не мог.

— Ник! Иди к нам, я вас познакомлю, — крикнула Женя.

У певца оказалось влажное, вялое рукопожатие.

— Я дам ему твои диски, он возьмёт с собой в Рим, у него есть знакомые продюсеры, — крикнула Женя певцу по-русски, потом лучезарно улыбнулась Кастрони и обратилась к нему по-английски: — Ник, скажи этому скромному поэту, что он гений! Ну, пожалуйста, для меня, скажи ему, что ты восхищён его песнями!

— Вы хорошо поёте, — произнёс Кастрони покорно и тупо, — хотя я совсем не понимаю слов.

— Большое спасибо. Я обязательно подарю вам пару своих дисков, — ответил певец на скверном английском.

Женя запрыгала и радостно захлопала в ладоши. Рядом болталась кукольная блондинка лет восемнадцати.

— Марина, моя мачеха, — представила её Женя и оскалилась.

Был ещё одышливый потный толстяк, продюсер, некрасивая хмурая девушка по имени Наташа и ещё какие-то люди. Всем Женя выдала легенду о том, что профессор Кастрони — отец её итальянской подружки. Он впервые в Москве, ему интересно, как развлекается молодёжь.

Когда наконец они очутились в машине, профессор спросил синьорину, знают ли её родители, где она бывает ночами.

— Нет. Но о тебе они тоже не знают. — Она засмеялась.

В её смехе слышались истерические нотки. Она была странно, нехорошо возбуждена. У Зацепы перед глазами возникла юная кокаиновая парочка из клубного сортира.