Сказки уличного фонаря - Павел Лаптев

Но, говорят, так было не всегда.

Очень давно, когда ещё не было нашего посёлка в этих лесных местах жил немой старик, коего и имя забыто. Сколько ему лет, он и сам не считал, а только помнил, что мальчишкой он вместе со взрослыми бежал в эту глушь от московского царя и патриарха, сохраняя старые русские обряды.

Как-то ясным морозным утром прорубил он топором на середине реки лунку, сел на чурбан, укутавшись в шубу, опустил верёвку с крючком и наживкой в лунку, намотал верёвку на руки и стал ждать. Долго так сидел, уже и солнце над головой через реку проплыло и к лесу стало спускаться, а рыбы всё не было. Только без конца замерзающую лунку приходилось пробивать.

И в это долгое время ожидания старику в голову лезли разные мысли — о Москве. Он никогда там не был, но по бабушкиным рассказам в детстве представлял её, похожую на чудесный небесный град из книг, искрящийся золотыми куполами храмов. Только там крестятся тремя перстами и служат по-киевски. Кланяются в пояс, три раза аллилуйят, да против солнца ходят. Тремя пальцами креститься, двумя пальцами, думал старик, какая разница? Богу ведь сердце нужно, не пальцы. Ну, три так, два вот так, или этак — вынимал старик руку из рукавицы и складывал ладонь, — Бог Троица и две природы Христа, божественная и человеческая, и в этой череде пальцев получается, и этой. А в Византии, кто-то говорил, вообще одним большим пальцем на лбу крестились. А всё из гордыни ведь! Царь Алексей Михалыч задумал, изгнав османов, воссесть на престол в Царьграде во главе всего мира православного. Для энтово и задумал с желающим стать первым византийским патриархом Никоном соединение со гречанами. Ну, не пошёл бы дед его супротив Никона в раскол, смирился бы сам, остался бы в Москве граде. И не сидел бы евонный внук сейчас посередь бескрайнего речного белоснежья, на холодном ветру, глядя в страшную, будто адску, темень лунки. А, может быти, стоял внук бы на московской литургии в обрамлении икон и свечей и созерцал бы манящее злато распахнутых царских врат.

И вдруг верёвка натянулась, да так сильно, что руки старика угодили в лунку. Он сбросил с рук сырые рукавицы и начал тянуть верёвку. Хорошо ещё, что она за чурбан была обмотана, а то бы утопла вся. Старик начал вытаскивать потихоньку её, перебирая мёрзнувшими руками, тяжело, но всё-таки одолевал сильную неизвестную рыбу на другом конце. И вот та показалась — огромная щучья морда из бездны. Старик наступил на верёвку, обмотал её за чурбан, схватил топор и начал рубить лёд, расширяя лунку. Щука неистово бултыхалась, пытаясь уйти в глубину. Но вот последний взмах, лунка большая и старик, отбросив топор, подтянул на верёвке сильную рыбу. Щука открытой пастью высунулась из воды, взглянула зло на старика, подпрыгнула и вцепилась зубами за его правую руку. Он тут же попытался освободиться и обнаружил или, лучше сказать не обнаружил на них пальцев. Нет пальцев, только красное месиво! И за резкой болью в руке и кровью рыбы тоже уже не увидел.

Старик закричал на весь белый свет, прижал раненую руку к шубе и побежал в деревню, всю оснастку оставив. Белое, белое кругом — так казалось ему, что больше нет никакого цвета в мире этом и кроме его хрустящих шагов нет более звуков. И — боль ноющая, толкающая кровь из тела в этот враждебный изменённый грехопадением прародителей мир.

Остановился старик, дабы отдышаться, слёзы вытереть рукавом. Попробовал в снег сунуть культю, подождал, глядя на увеличивающееся красное пятно вокруг руки — боль чуть стихла от холода. Снова уткнул руку в шубу и пошёл уже помедленней. Но вот к шагам послышался шум вокруг. Огляделся — лёд трещит! Матерь Божья! И старик прибавил хода. Вдруг впереди — трещина, и слева, и справа — везде разломы. И — движение под ногами, и там, и там — всюду. Пошла река! И всё больше и больше шум, и всё быстрее движение льда.

Старик побежал к берегу, что темнел избами ещё делёко. Бежал, перепрыгивая через трещины, чрез проступающую воду, пытаясь устоять на качающихся льдинах. Льдины двигались всё больше, воды становилось больше. И голова к усталости начала кружиться, тошнить стало, ноги ослабели — сел старик на колени. На мгновение помутнело в глазах, сознание ушло на миг и начало сильнее сердце колотиться под шубой, то ли от страха, а может уже и за жизнь боролось. Понял старик — всё, смерть, о которой по жизни много размышлял, пришла. Вытащил из шубы кровавую руку, перекрестился ей, рыдая воем, с немой просьбой к уже чёрному небу, из которого упал на проснувшуюся реку откуда-то из-за леса красный солнечный луч.

— Го-о-о! И-у-е! Пои-уй-я-еа-о! — заорал старик, как мог Иисусову молитву.

И ещё раз перекрестился, пачкая шубу свернувшейся бардовой кровью. И ещё.

И смотрит — остановился ледоход в раз, как врезался во что. Аж, свалило старика. Но он поднялся быстро, снова на мгновение ощутив темноту в глазах, но почувствовал, что рука перестала ныть. Вынул её, осторожно в снег воткнул, повертел там, вытирая от красного и, боясь смотреть на неё, сунул в шубу. И — пошёл, озираясь по сторонам на чудо это — остановившуюся реку. И уже в деревне, как мог, жестами рассказал сородичам о случившемся. Но никто его не понял, а в откусанных щукой пальцах заподозрили дела топора. Только в движении реки заметили странное. Остановившаяся Ока пошла только ночью. Как и на следующую весну, и последующие вёсны и доныне. И сегодня окские рыбаки сидят на лунках спокойно, даже не прислушиваясь, не трещит ли лёд — солнце ещё высоко.

ЛИЯ

Она будет ждать его. Вот так — неподвижно сидя на стуле и неотрывно вглядываясь в плоскость монитора, моделируя в виртуальном мире еще одно послание любви… Блим! Вам пришло сообщение от абонента под ником «сверчок». Замигают весело буквы и она кликнет на них, выявляя на экране его лицо. И сердце запрыгает, отнимая и без того бедный кислородом воздух её квартиры.

Блям! Она жадно проглатывает его слова, усиливающие томление внизу живота:

«Лия! Прикинь, сегодня ехал на своем спортивном Ferrari и стая мух врезалась в лобовое стекло и разбилась. Прикинь, летят такие в Сочи на олимпиаду — до 2014 года долетят, морды довольные — шмяк! И дрисня по стеклу. Вот облом!»

Лия тяжело дышит в такт сердцу и ждет то единственно слово, способное перевернуть её жизнь.

«Прикольно!», — стучат её пальцы.

«Прикольно», — отвечает ей далекий друг и добавляет, — «Мухи заразы! А тут заварил себе чай в пакетике, собрался пить, глотнул, а там муха! Гадина такая-то! Пришлось чай вылить и зубы чистить».

«Ты не любишь мух?» — набирает Лия.

«Органически не перевариваю», — отвечает он.

«А мне всё равно, — пишет она. — Я к ним отношусь толерантно, — и вспоминает о когда-то прочитанном. — «У хитинового покрова большое будущее. Представь только меня в хитиновом серебристом вечернем длинном платье с глубоким декольте…»

«И хитиновых туфлях», — добавляет он.

«Да», — соглашается Лия.

Она ждет его сообщение, тыкая сломанным ногтем по клаве:

«Милый сверчок, а как твое настоящее имя?»

И он в темени пикселов тут же высвечивает:

«С тех пор, как появился компьютер, я отказался от своего имени. Небо и дождь, море и ветер… мир… вселенная — вот мои имена.»

Приятной болью покалывают её ноги, она часто дышит, полузакрыв глаза и бряцает:

«Любимый, единственный — вот твои имена!»

Три года чата, три года любви. Она знает, что он скоро приедет к ней. Скоро… скоро…

«Я скоро приеду к тебе!» — высвечивает он на её мониторе.

«Когда же, милый?» — трепещет Лия.

«Вот-вот, закончу эти грёбаные дела…», — и прикрепляет весёлые смайлики.

Она знает о нём всё. Что разведен, что двое детей, что юрист, что счёт в Швейцарии, что недвижимость в Майаме. Кроме имени настоящего. Кроме его лица. Кроме его самого.

«А что ты любишь?» — спрашивает Лия, готовясь сделать всё для любимого.

«Тепло», — отвечает он.

«У меня тепла в избытке!» — радостно скачут её пальцы.

«Летать и петь!» — перебивает её строчку он.

«А я никогда не летала на самолётах, — грустно отвечает она. — Но петь тоже люблю».

«А какие песни?»

«О любви!» — танцует курсор. — «О любви!» — пишет Лия и, вглядываясь в весеннее московское окно поёт песню без слов.

А на другом конце Москвы на разогретый с несправлявшимся кулером сервер села жирная муха и нагадила. Активная веб-камера на нём проследила единственным глазом за полётом насекомого и программа «Сверчок» высветила на экране:

«Вот опять эти мухи, прикинь? Всё изгадили! Ухожу «в игнор» на чистку:-)»

Она будет ждать его. Вот так — неподвижно сидя на стуле и неотрывно вглядываясь в плоскость монитора, моделируя в виртуальном мире ещё одно послание любви. Блим

ЛУННАЯ ДОРОЖКА

В покойную и трепетную, чистую и прозрачную, словно открывшую для всего сущего всю суть мироздания, у которой не осталось тайн, только маленькие секреты на небольшой глубине, переливающую теплыми красками гладь озера она опустит руку свою. Вода, ласково, чуть дрожа, возьмет её в свою длань, наслаждаясь бархатной кожей. И будет играть так, чуть качая, и ласкать так нежно и трепетно, и наслаждаться существом, подобным божеству.