В саду памяти - Иоанна Ольчак-Роникер

В книжной фирме остался компаньон Линденфельд и преданный сотрудник Мариан Штайнсберг, — пишет моя мать. — В квартире, частично сданной, — наша прислуга Марцин. Сама поездка — ее плодотворность невозможно переоценить: Lehr und Wanderjahre[50] — пролегала через Краков, Вену, Венецию, Флоренцию, Рим, Неаполь, Сорренто, Париж, Мюнхен, Лейпциг. Сегодня меня удивляет, с каким воодушевлением мои родители мотались по Европе, изучали искусство, целыми днями пропадали в музеях и церквах, со всем упорством занимаясь самообразованием, и вместе с тем нянчились с ребенком, у которого в течение всего этого времени не было своей няни. Как гласит семейная легенда, я часто засыпала прямо на краю постели или на сдвинутых стульях, долгие часы проводила под присмотром музейных курьеров и великолепно умела в самый неподходящий момент задать вопрос. «Dove rittirata?»[51].

Ханя Морткович в Италии, 1907 г.

Помимо всякого рода впечатлений, поездка пятилетнему ребенку просто надоела. В музеях и церквах, которые ее заставляли посещать, она капризничала: «Маленьким тут скучно». А однажды в Риме так устала от бесконечных осмотров, что, когда в Сикстинской капелле ей велели лечь и снизу повнимательнее приглядеться к куполу, нарисованному Микеланджело, с ней случилась истерика — пришлось ее увести, поскольку она во весь голос кричала: «Я так не могу, не могу все время смотреть и смотреть!» Пришлось отправиться в Сорренто. Вот где было чудесно. На деревьях золотые апельсины, синее небо. Волшебный лазуревый грот на Капри. Необыкновенные сокровища на пляже. Ветки кораллов и во всем своем разнообразии разноцветные камушки.

Сохранились из того времени поэтические снимки в светло-коричневых тонах: портрет маленькой Хани стилизован под девочку на старых полотнах. На одной из фотографий распущенные по плечам вьющиеся волосы, перевязанные на лбу атласной лентой, платьице, отделанное тончайшим кружевом, в руках усыпанная плодами ветвь апельсинового дерева. На другом снимке — муслиновое платье с розочками, белая шляпка, такие же ажурные носочки и туфельки. Видно, как старательно подбиралась каждая деталь ее гардероба. Похоже, моя бабушка, одевая дочь, таким образом залечивала раны собственного спартанского детства, когда одно и то же платье переходило от сестры к сестре и попадало ей уже по пятому кругу в довольно плачевном виде.

На побережье Атлантики. Слева: Роза Хильсум, Люсьен, Шарль и Рене Хильсумы, Янина Морткович, в центре — Ханя Морткович, 1907 г.

Следующее лето они проводили на Атлантике, во французской деревне. Из Парижа к ним приехала тетя Роза и три ее французских сына. Отсюда все вместе поехали в Меран, где лечилась Юлия. И далее — в Париж, Мюнхен и Вену. Якуб Морткович во время этой поездки завязал близкие контакты с самыми известными издателями Франции, Германии и Италии, познакомился с организацией национальных и международных союзов книжных продавцов и издателей. Наконец-то у него было вволю времени обсудить с моей бабушкой план издательской деятельности по возвращении в Варшаву.

Через год разрешение было получено. Разумеется, вернулись втроем. Родители — к работе в книжной фирме, Анулька — в свою детскую, которая нуждалась в перестановке мебели, поскольку сюда прибыли новые «жильцы»: изящная парижанка Лили в розовом шелковом платье, тряпичная итальянка Мими и шесть парижских деточек от тети Розы. В одном углу сделана спальня для всех «детей». Для иностранцев и туземцев: Зоей со светлыми косами, Эльжуни с медным лицом, Янтося в залатанных штанах, а также для близнецов в голубых платьицах. В другом углу сооружена кукольная столовая: буфет, стол и стулья; в третьем — кухня с печной трубой, полки с горшками и сервизом, лохань и отжималка. Под окном встал зеленый столик с такого же цвета скамеечкой, где она могла рисовать. У стены — также зеленого цвета шкаф с любимыми книгами: «Стефек Бурчымуха», «Заколдованный Гучо», «Золотая палочка», «По ягоды».

Ханя Морткович, 1910 г.

Я потому с таким удовольствием описываю солнечное детство моей матери, что у меня самой осталось не так-то уж много радужных воспоминаний из того же периода собственной жизни. Довоенного времени я не помню. Об оккупационных переживаниях лучше не вспоминать. С родным домом рассталась так рано, что даже не знаю, как выглядела моя детская, какие у меня были куклы, платья, игрушки. И лишь теперь, заново перечитывая «Анульку», замечаю, впрочем, без всякого сожаления, как сильно детские годы матери отличались от моих. Я всегда завидовала безмятежности ее духа и психической выносливости, однако мне никогда и в голову не приходило, что не только гены, но еще и совершенно не схожие линии судьбы могли так по-разному сформировать наши характеры.

Ее детство было на редкость счастливым. И хоть чары доброй волшебницы длились недолго и вскоре мать ожидали тяжкие, полные драматизма времена, быть может, именно эти счастливые годы, проведенные в любви и спокойствии, зародили в ней оптимизм и радость жизни, которые не оставляли ее при всех личных невзгодах, страхе оккупационных лет и послевоенных трудностях. Измученная бременем ответственности за судьбу всей нашей семьи, а позже тяжело больная, она до конца жизни сохраняла в себе что-то детское. Энтузиазм, способность восхищаться миром, спонтанность, юмор, заразительный смех. Доброжелательную и всегда готовую помочь людям, ее обожали все. Может, именно за счет этой своей детской доверчивости и лучезарности она сумела во время оккупации обрести столько друзей, благодаря которым спаслись бабушка, я и она сама.

Но страшные испытания еще очень далеко. Пока же Анулька рисует даму в платье с узкой талией, коком на голове и зонтиком в руке, а внизу пишет:

Ни один мудрец не сможет выразить в своем ответеКак я мамочку люблю — больше всех на свете.

Мама спрячет рисунок в шкаф. Потом поместит в книжке про Анульку. И этот кусочек прошлого сохранится. Юлия Горвиц смотрит на девочку с любовью и приговаривает: «Золотая головка, золотое сердце, золотые ручки».

Переориентация

В 1904 году товарищ «Вит», то есть Макс, попросил товарища «Виктора», то есть Юзефа Пилсудского, быть свидетелем у него на свадьбе. Сегодня такое даже трудно себе представить! Будущие — активный член Польской компартии и Глава возрожденного государства… так близки? Ведь уже тогда их пути начали расходиться. В ПСП все заметнее прорисовывался раскол на два течения: правое и левое.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});