Люди и Тени - Шимпо Ботан

Дальше — пехота. В вычищенных до блеска кольчугах, невысокие, но крепкие, готовые драться насмерть, хотя и не мечтавшие умирать. Осенний свет золотил их клинки, а ветерок колыхал желто-белые знамена. В глазах и тревога и решимость… Шагали с песней древних кузунийских секироносцев:

   Идём под солнцем и луной,   Идём зимой и летом,   В мороз, буран, дожди и зной,   Мы знаем все ответы!

   Пусть вороны своим крылом,   И закрывают свет,   Гадатели сулят беду —   Мы не отступим, нет!

   Ведь вечный свет сияет нам —   Хранит тропу домой,   Туда где матери нас ждут,   Где счастье и покой.

   Мы вновь вернёмся к очагам,   С щитом, иль на щите,   Мы не достанемся врагам,   Не покоримся Тьме.

За пехотой — тяжелая кавалерия, во главе с Тес-Нуром. Сверкающие доспехи, рослые кони с густыми белыми гривами, красивые лица, шлемы с крашеными охрой конскими хвостами. Элита армии… Но не они несли основную тяжесть сражений, а пехота! Хотя большинство песен сложено именно про них.

Дальше — большая посеребренная колесница, запряженная могучей тройкой. Правил ею шершень Куттун, надёжный парень, а рядом, как два зверька, стояли Найпа и Майта. Неуверенные и испуганные, они, однако, держались стойко. Ещё бы — около колесницы ехала охрана: тридцать гвардейцев, дюжина шершней, знаменосец, и Батташ-Сувай в меховой шапке с алыми перьями. Якобы советник, на самом деле — Главнокомандующий.

Чуть позади — Тариваш и Мараван. И, наконец, замыкали шествие отряды пеших ополченцев, охранявшие обозы. Кожаные доспехи, топоры и вилы, потёртые башмаки… Но лица выражали решимость, а могучие руки крепко сжимали оружие. Ополченцы это тоже сила.

Прохладный осенний ветерок гнал засохшие листья, Цветок еще дарил зыбкое тепло. В воздухе витала нетяжкая, мечтательная осенняя тоска, тихий покой уходящего лета. И овеянные этой золотой тоской, солдаты не были мрачны. Хотя хорошо понимали, что уходят на войну, с которой вернуться не все, и даже многие из вернувшихся, уже не будут таким как прежде. В мягких объятиях золотой осени не хотелось думать о плохом… Провожать войско собралась целая толпа. Женщины тихо плакали, молились. Впрочем, некоторые всё же улыбались — смахивая слёзы. Дети держали мам за руки, испуганные и притихшие, зато в глазах подростков сияла зависть: «быть может, когда-нибудь, и мы отправимся в поход!» Лишь простолюдины мужчины были спокойны и суровы, махали войску руками, желая победы, а главное — вернуться живыми.

— Витязи! — раздался звонкий голос Путавана, княжеского глашатая. — — Мы снова бросаем вызов коварным, подлым, жестоким, глупым, ничтожным, опасным и беспощадным силам Зла! Не посрамимся пред ликом наших Предков!

Солдаты невольно заулыбались — речь увлеченного оратора забавляла их своим запредельным пафосом. Оно бы ещё ничего — если б нормальным голосом… Но звонкий, выспренный, едва ли не безумный глас Путавана невозможно было слушать серьёзно.

— О, воины! О, мужи! Наши предки смотрят на нас! Снова силы Тьмы, ярящиеся в своем бессильном безумии, грозятся загасить Негасимый свет. При всей своей жалкой ничтожности, они опасны, ведь движет ими черная злоба, настолько черная, что мы, дети света, даже не можем этого представить. Эта злоба, этот глас Бездны — придаёт врагам сил! Но нас не напугать… Что произошло, что за тень легла на многострадальную землю? Банда кровожадных изуверов, ведомых хитрыми своими предводителями, блокировала княжество Шиккунай. Наши соседи, наши братья, отрезаны от всего мира! Караваны вынуждены ходить в обход, а это опасно. В Шиккунай не могут попасть мулы с товарами. И изнутри тоже никто не может выйти. Ведь мужественное войско наших братьев героически полегло шесть месяцев назад… Вечная слава павшим… Мы должны протянуть руку помощи! Пойдём же и истребим ничтожных врагов, освободим торговые пути, а главное — спасём Шиккунайцев, наших братьев и соседей. — оратор откашлялся. Кстати, о Золотом улье он не сказал ни слова. — Воины! Не посрамимся!

В ответ раздался многоголосый боевой клич кузуни:

— Кумай!

— Кумай!

— Кумай! «Вперёд…» Войско миновало ворота и вступило на просторы Мёртвых земель.

ГЛАВА 16. БИТВА У ЖЁЛТОГО ЧЕРЕПА

десять часов спустя

Мгла. Зловонная, вязкая, сырая, холодная. Как само воплощение безысходности, дыхание Бездны. То тут, то там помигивали красные огоньки, не безобидные светлячки — глаза бледных призраков, тоскливых остовов прежней жизни. Время от времени звучал их вой, настолько печальный, что вызвал бы жалость и даже сострадание — не будь он таким замогильно мрачным. Словно в этом вое слышалась вся обреченность жизни, эхо вечности.

— Спокойно! — сказал Натайко, шершень-разведчик, пытаясь присмирить свою лохматую лошадку. — Будешь дергаться — ударю.

— Тес-Нур запрещает бить лошадей без надобности, — задумчиво молвил ещё один шершень, по имени Буйчук, — А хотя… Как их иначе приучить к порядку?

— Не знаю. Да тут не мудрено и самому с ума сойти. Куда уж там лошадям…

— Та ладно, — вмешался третий всадник. Он с показным спокойствием пожевывал табак. — Обычная местность для мёртвых земель. Ничего особенного. Давайте, новички, езжайте к Батташу и Тесу, доложите, что мы ничего не обнаружили.

— Есть! — Натайко и Буйчук ускакали, растаяли в тумане, как будто их и не было. Жуман остался сам, один на один со своими страхами. Зачем остался? Сам не знал. Некое нездоровое любопытство… А быть может Зов Бездны? Тот самый, что извечно тянет людей за грань солнечного мира, заставляет посещать ночные кладбища, и лазить по тёмным лесам?

— Да уж, весело тут, — молвил варвар. Принюхался. Запах гниения. Огляделся… «Храните меня предки…»

Из мглы медленно выходил огромный человек. Человек ли? Нет, подобие, дитя Мрака. Мощное чудище, бледное, и, однако же, по-своему здоровое, ведь его тело напитали жирные соки земли. Сложенное, как дюжий мужчина, с бугрящимися мускулами и тугим жилами — но с женскими грудями. И двумя головами! Одна — женская, осененная черными как смоль локонами. Большие глаза, а лицо по-своему красивое, но безнадёжно злое. Красные губы изогнулись в усмешке, белели острые зубы. Вторая голова — мужская. Такая же красногубая и белозубая, обрамлённая черной волнистой бородой. Алые очи обеих голов светились злой мудростью, мудростью змей и филинов, духов и болотных гадов. Доспехи из черного металла исписаны странными иероглифами, письменами сгинувших племён.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});