Сам без оружия - Алексей Фомичев

Кинджиро покосился на Горо. Тот сидел рядом, держа лицо невозмутимым, но, конечно, слышал каждое слово.

— Я сам солдат, Идзуми-сама. И привык говорить прямо, как и положено солдату.

Идзуми поощрительно улыбнулся.

— Русский солдат силен, вынослив, неплохо обучен. Смел, зачастую бесстрашен, всегда готов идти на смерть. Победить такого сложно.

— Хорошо сказано, — ободрил Идзуми.

— Младшие офицеры отважны, хотя их подготовка не так сильна. Они заменяют ее личной храбростью. Что до высшего состава… прошу позволения не высказываться, я не знаком с русскими генералами. Однако факт поражения русских заставляет меня думать, что русские генералы не так умелы. Их инициатива скована чинопочитанием и страхом перед принятием рискованных решений, а также ответственностью за них.

И опять Идзуми одобрительно кивнул.

— Ваша наблюдательность, Иоши-кун, делает вам честь. Так же как и откровенность и умение анализировать данные. Думаю, вас ждет блестящее будущее.

Кинджиро склонил голову.

— Я благодарен вам, Идзуми-сама, за столь лестное мнение о моих скромных способностях.

— А вы, Горо, как полагаете? — обратился к советнику Идзуми.

Тот сделал глоток из чашки, поставил ее, чуть прикрыл глаза. Выждав несколько мгновений, бесстрастно произнес:

— Русские сейчас наши союзники. И оставаясь верным союзническому долгу, я отмечаю отвагу и силу русских солдат. Но выразить восхищение их военным руководством не могу. Русская армия несет огромные потери, достигая при этом незначительных успехов.

— А последнее наступление Брусилова? Этот генерал проявил незаурядный талант.

— У русских есть и другие талантливые генералы, однако их немного. И потом, политику государства определяют не они.

Идзуми изобразил улыбку, приложил ладонь к чашке.

— Тепло фарфора наполняет меня радостью, словно я побывал дома… Что до русских… любая воюющая армия, в конце концов, выдвигает из своих рядов наиболее талантливых полководцев и просто командиров. Это закон войны и выживаемости. И я молю бога, чтобы армия русских, прошедшая сквозь годы испытаний, закаленная, получившая огромный опыт, не встала опять против наших войск. Поэтому мир между нашими странами необходим…

Идзуми сделал небольшой глоток, прикрыл глаза, ощущая букет ароматов напитка, потом посмотрел на собеседников, с почтением ожидающих продолжения его слов.

— Я готов приложить максимум усилий, дабы не допустить повторения войны. Даже если для этого придется в чем-то помочь русским… или, наоборот, помешать.

— Это мудро, Идзуми-сама, — склонил голову Горо.

В этот момент от стола, где сидели русские, донесся громкий смех и чей-то возглас:

— Но будущее, несомненно, за синематографом!

Идзуми чуть повернул голову и прислушался.

— Мир меняется, друзья! — с некоторым пафосом говорил молодой человек с копной патлатых волос. — Синема медленно, но уверенно завоевывает зрителей и покоряет целые страны! Европа, Америка, Россия! Думаю, скоро фильмы будут снимать и в Азии. И даже в Индии!

— Драма из жизни раджи? — со смешком произнес рослый красивый мужчина, отточенным жестом оглаживая усы. — Это будет что-то оригинальное! Да еще с танцами!

— Не смейтесь, Витольди! — возразил патлатый. — Будущее за массовым синема. И только на фоне этой массы станут заметны настоящие мастера, гении и таланты новой эпохи! Синема отодвинет театр на второй план, сделает его уделом избранных. Однако массы изменят театру и уйдут в зрительные залы наблюдать за воплощением жизни на экране!

— Сереженька, вы обрекаете нас на трагедию? — ахнула красивая молодая женщина, одаривая оратора восторженным взглядом.

— Нет, Диана! Я обрекаю нас на славу! Мы первые, и именно мы будем задавать…

— Стандэрдс… — подсказал розоволицый здоровяк с сигарой во рту.

— Благодарю, Джек! Да, мы будем задавать стандарты. На нас будут равняться…

— Я видел эту даму в Москве на вокзале, — заметил Кинджиро. — Она и ее спутник отправляли телеграммы и покупали газеты.

— Господин Зинштейн готовится к съемкам нового фильма. Да, я читал, — сказал Идзуми. — Синема — хлопотное дело, однако этот юноша прав. Синема — новая сила в мире. Сила пропаганды, а ее нельзя недооценивать. Горо, напомните мне, пожалуйста, по возвращении домой обратить внимание на синема. Это относится к культуре, а вы советник по культуре.

Идзуми улыбнулся. Должность советника по культуре в посольстве издавна была закреплена за разведкой.

Горо склонил голову.

— Друзья, предлагаю выпить за наш успех и за нашего гения синема Сергея Михайловича Зинштейна! — громко провозгласил высокий красавец явно южнорусской крови. — Ура!

— Ура! — закричали все, кто сидел за столом, а здоровяк с сигарой крикнул. — Виват!

— Они на подозрении у вас, Иоши? — задал вопрос Идзуми.

Кинджиро посмотрел на компанию русских, на смеющихся женщин, на целующих их в щеки мужчин, на поднятые бокалы, помедлил и покачал головой.

— Не больше, чем остальные пассажиры. Я по-прежнему убежден, что нас сопровождают. Но кто именно — пока неизвестно.

— Предусмотрительно. Но эскапады актеров не должны восприниматься как угроза. Даже если они полезут к вам целоваться. Иначе мы навлечем на себя гнев. Впрочем… — Идзуми улыбнулся, — поцелуи русских женщин не должны вас раздражать, Иоши!

— Извините, Идзуми-сама, — почтительно возразил Кинджиро. — Как вам известно, я женат. И люблю свою жену.

— Да-да… Ваша жена ждет вас во Владивостоке. И вы, наконец, с ней увидитесь.

Кинджиро склонил голову, благодаря за теплые слова. И бросил еще один взгляд на русских.

…Гулянка затянулась до полуночи, и только после двенадцати все неохотно разошлись небольшими группками. Щепкин специально досидел до конца, заплатил по счету, дал щедрые чаевые и неторопливо пошел к себе.

За этот вечер он здорово устал, успевая и подливать, и говорить тосты, и растягивать губы в приторной улыбке. А пуще того постоянно следить за сидевшими в углу японцами, не показывая, конечно, вида.

Он в который раз пожалел, что так и не успел научиться читать по губам, иначе бы понял, о чем говорили дипломаты. Понять что-либо по выражению лиц невозможно, японцы почти не показывали эмоций. Знай себе попивали чай, кланялись друг другу и шипели сквозь стиснутые зубы.

«Они отнюдь не дураки, — подумал он, наблюдая за их столиком. — Наверняка понимают, что за похищенными документами будет охота. Что русские могут пойти на крайние меры. Но, поди ж ты, гоняют чаи и в ус не дуют. Или документы не у них?»

От этой догадки Щепкину становилось нехорошо. Столько сил и средств — и все напрасно? Не может быть. Завтра, завтра станет известно, стоила ли игра свеч. Сработал бы план.

Капитан заперся в купе, наскоро принял душ и лег на кровать. Но сон не шел. В голове роились мысли, спешили, наскакивали друга на друга. В конце концов, Щепкин стал проваливаться в забытье и уже засыпая подумал, куда же ушла Диана. Она хотела что-то узнать о попутчиках. Но почему именно сейчас?..

4

Утром после завтрака Белкин и Гоглидзе пришли в купе Щепкина. Лица слегка помятые, глаза покрасневшие. Поручик позевывал, ротмистр потирал щеки.

— Не смотри так, командир, — зевнул Белкин. — Мы в поте лица трудились, сведения добывали.

— Каким, позвольте спросить, образом? — усмехнулся капитан.

— Всяким. Я, например, спаивал помощника режиссера Леонида и американца. Он ведь тоже в разработке. А пьет, как лошадь с этикетки его бурбона.

— Лошадь столько не выпьет.

— Зато Джек пить горазд. Но, сволочь, не спивается! Зато другим подливает. Вот Ленечку и споил. Тот, видишь, на Диану стал неровно дышать, все ручку норовил поцеловать, на ушко шепнуть.

— Ого! А ведь юнец юнцом! — Щепкин потянулся к термосу с чаем. — Вон как его забрало!

— Не, мне бы кофе, — заметил жест командира поручик. — Но мальчик остался ни с чем. Диана одарила вниманием и улыбками нашего гения синема. Правда, тот весь в работе, что-то чиркал в блокноте, под нос гудел. Диана его увела колыбельную спеть.

Белкин перехватил задумчивый взгляд Щепкина, вымученно улыбнулся.

— Думаю, больше, чем на сестринский поцелуй в лобик, Зинштейну рассчитывать не приходилось.

— А я взялся за Витольда и Виолетту, — поведал Гоглидзе. — Хотел прихватить еще Ольгу, но ее умыкнул наш неталантливый художник с выправкой гусара Григорий. Пришлось занимать беседой и вином Марию. Право слово, она не хуже. И тоже не дура выпить.

Щепкин встал, открыл дверь, выглянул в коридор, приметил проводника и жестом подозвал его.

— Три двойных кофе. Без сливок, но с сахаром.

Когда проводник удалился, капитан закрыл дверь и повернулся к офицерам.