Господь, мы поднимаемся - Николай Петрович Гаврилов

он уже лежал на плоту.

Море раскидало тех, кто выжил при крушении, на огромном пространстве. Он остался один во всей вселенной. Ураган прошёл, оставляя за собой арьергард низких темных туч. Белые барашки волн спешили куда-то за горизонт. И не было больше ничего в этом мире, кроме спасительных разбухших досок сломленного борта, в которые намертво вцепились его руки.

Мальчик не знал, да и откуда ему было знать, что следом за их кораблём погибло ещё одно судно, и на находящийся в тридцати милях островок Сан Пьетро прибой уже начал выбрасывать на отмель тела детей. Их было много, так много, что местным рыбакам пришлось хоронить их не по отдельности, а в нескольких общих могилах. Рыбаки ничего не знали о детском походе, о попавших в ураган кораблях марсельских купцов, поэтому выброшенные морем мёртвые дети вызывали у них мистический ужас.

* * *

Невыносимо хотелось пить. Язык распух, казалось, что он не вмещается в рот. Лицо тоже опухло, вместо глаз остались лишь две воспалённые от соли слезящиеся щёлочки. Время потеряло свое значение. Вверх – вниз, к небу – и опять в проём между волнами. В просветах стало проглядывать солнце.

Большая, жирная, серо-белая чайка, кружась над волнами вдалеке от берега, первая заметила в пустынном пространстве маленького человека, полулежавшего на деревянном обломке. Глаза у чайки зоркие, красные, с чёрными точками зрачков. Стеклянные глаза. Напрасно говорят романтики, что в чаек вселяются души погибших моряков. Когда их много, они заклевывают оказавшегося в море человека насмерть.

Широко расставив крылья, планируя на ветру, серо-белая чайка сделала несколько сужающихся кругов над человеком, а затем, осмелев, села прямо возле него на притопленные доски. Человек лежал неподвижно, его глаза были прикрыты. Плескалась вода. В следующий момент чайка клюнула его в руку, отскочила, мгновение подождала, чуть наклонив голову, а затем подпрыгнула и клюнула опять.

Маленький человек застонал, дёрнул рукой, выныривая из забытья, и рывком повернулся лицом к сидящей прямо возле него птице. Чайка тут же шарахнулась в сторону, взлетела вверх, хлопая крыльями. Какое-то время она кружилась над человеком, понимая, что он совсем ослаб, попыталась сделать ещё одну попытку сесть на него, клюнуть в голову, но маленький человек в ответ страшно закричал, широко раскрывая рот, и принялся бить рукой по воздуху, второй не отпуская свой спасительный деревянный обломок. В конце концов, чайка оставила его, улетев куда-то с протяжным тоскливым криком, в поисках более безопасной добычи. Море после шторма для неё – как накрытый стол. Мальчик снова остался один. Рука кровоточила.

Вверх – вниз. В тумане памяти мелькали обрывки прошлой жизни, какие-то обрывки картинок, размытые лица друзей, Стефана, но чаще всех виделась мама.

В самом начале похода, когда все ложились спать, а совесть, наоборот, просыпалась, мальчишку мучило больше всего не то, что он оставил её одну, демонстративно оттолкнув плечом, когда выходил из дверей, а то, что перед уходом незаметно спрятал в свой узелок краюху хлеба, единственную еду, которая оставалась у них на завтра. В начале пути малое часто видится большим. Тогда он не думал, что в один миг лишил мать смысла жизни, он больше переживал из-за того, что на следующий день ей совсем нечего будет есть.

Даже в мыслях прося прощения, мы часто говорим совсем не то, что нужно.

И ещё он думал, как верил, что перед ним расступится море, и улыбался распухшими потрескавшимися губами, вспоминая, каким он был наивным.

Время замерло. Казалось, солнце в просветах не двигается с места. Он чаще впадал в забытье, и как только сознание теряло связь с реальностью, он оказывался в каком-то невиданном месте, среди звёзд. По сторонам, под ногами, над головой – везде были звёзды, близкие и далекие, большие и малые, они светили вокруг неземным светом, похожим на свет благодатного огня, о котором когда-то, в прошлой жизни, ему рассказывал кто-то по имени Стефан. Но затем сознание возвращалось, и он тихо стонал, ещё сильнее прижимаясь к доскам отломанного борта. Вместе с сознанием возвращалась и спасительная мысль, что если прилетала чайка, то где-то близко берег.

Поднимаясь вместе с волной, несколько раз ему казалось, что он успевал увидеть этот самый берег – бесконечно далёкую тёмную полоску с кружащими точками чаек. Тогда мальчик снова улыбался. Ещё в периоды забытья ему мерещилось, что за всплесками воды слышатся какие-то голоса, словно чей-то шёпот, а один раз кто-то громко и чётко назвал его по имени. Придя в себя, разлепив опухшие веки, он повернул голову на голос, но вокруг были только волны с белыми верхушками пены и небо.

Двое суток мальчишка держался на плоту, уносимый всё дальше в открытое море. А на третьи со всплеском соскользнул с досок и ушёл в глубину, в бездну.

* * *

Через много лет на берегу острова Сан Пьетро, куда штормом выбросило тела детей, построили небольшую часовню с мраморной плитой, на которой выбили пророческий рисунок из пещеры Гроба Господня: контуры корабля со сломанной мачтой и непонятные для людей слова: «Господь, мы поднимаемся».

Потом многие годы в часовню несли детские игрушки.

– Я не знаю, почему этим детям выпала такая судьба, – услышав о гибели двух кораблей, сказал один полуслепой старец-монах из горного монастыря на Сардинии. – Никто этого не знает.

Затем помолчал и добавил:

– Они не успели нагрешить. Судьба не дала успеть. Кто знает, может, всё это изначально было устроено для того, чтобы ангелов на небе стало больше?

Земля обетованная

Море поменяло свой цвет, блестело на солнце, выглядело добрым, ласковым, нестрашным.

Ураган ушёл на юго-восток терзать берега Сицилии. Небо вновь стало чистым и синим. Единственным напоминанием об урагане осталась крупная зыбь и разбитый в щепки фальшборт носовой части судна.

Позади, на разном расстоянии, белея парусами, шли ещё четыре судна. Шторм раскидал корабли, прошло двое суток, прежде чем остальные судна начали по одному появляться на горизонте. О судьбе двух пропавших кораблей никто ничего не знал. Все думали, что суда спрятались от шторма в бухте какого-нибудь из островков и теперь самостоятельно плывут в Яффу, оставаясь за пределами видимости.

Мария, прикрыв глаза, сидела возле самого борта, прижавшись спиной к бухте канатов. Лицо у девочки было измученным. Патрик находился рядом. Глядя на него, девочка пыталась улыбнуться, но улыбка выходила страдальческой.

Чувствовалось, что корабли уже где-то далеко от родных берегов. Солнце пекло жарче, морской ветер не приносил прохлады. Раскалённые доски палубы обжигали босые ступни. Вода