Штука - Владислав Выставной

Он, несомненно, романтик, этот странный человек, отказавшийся от солнечного света ради великой цели. Это не та романтика, которой сыплют кино и телесериалы. Это позабытая уже романтика мечты, романтика научного поиска – того, с чего, наверное и началась когда-то история Клана. Сейчас все светлое, как ни странно, сосредоточено в этом подземелье. Ведь Клан как таковой не интересует ничего, кроме выживания, им движут совсем другие силы: страх и желание выжить. Впрочем, именно ради выживания слабых и трудился Послушник, а сейчас – работает Затворник…

– Но как же вы изучаете эту… Штуку? – решился я задать вопрос. – Где ваши приборы, инструменты? Я думаю, Клану доступна вся мощь, э-э, современной науки. Ведь все это – посерьезнее атомной бомбы будет, как мне кажется…

– Мне тоже так кажется, – кивнул Затворник. – Кое-какие приборы у меня есть. Кое-что мне регулярно доставляют, что-то есть и в рюкзаке, что ты принес. Но дело как раз в том, чтобы отказаться от так называемой «мощи современной науки», понимаешь? Сотни лет назад и науки-то как таковой не было. Натурфилософия, не слишком систематизированное собрание разрозненных знаний – вот и все! И я, как раз, считаю, что именно отсутствие научных догм помогло Послушнику. Он был не ученый, он был… романтик!

– Романтик… – как эхо повторил я. Надо же, Затворник будто прочитал мои мысли.

– Именно! И я, опытный физик, остепененный, даже основавший собственную школу, вынужден отказаться от всего, чему меня учили! Если хочешь – предать анафеме!

– Я не хочу…

– Потому-то здесь нет электрического света, компьютеров и прочей ерунды, что отвлекает от чистой мысли! Я хочу научиться мыслить как он, понимаешь?

Я медленно кивнул. Все-таки, очень трудно понять человека, променявшего синее небо, солнце, ветер, на поиски истины, которые вряд ли увенчаются успехом. Ведь это пока что никому не удавалось…

– Мне другое интересно… проговорил я. – Что хотят найти здесь ваши друзья-анималы?

Завхоз толкнул меня локтем в бок. Наверное, я сказал бестактность. Но упрямо продолжил:

– Если они прознали про Штуку – зачем она им?

На лице Затворника показалась скука. Будто он вдруг потерял интерес к разговору.

– Ну, зачем людям нужно что-то, способное влиять на других? – бесцветно сказал он. – Снова деньги, снова власть. А журналисты будут прыгать вокруг, как обезьяны и наперебой спорить: «кто же все это придумал – инопланетяне или жители Атлантиды?!» Штуку продадут друг другу, заработают еще больше денег. Потом заставят ученых разобрать ее по винтикам, попытаются поставить ее производство на поток – и завалят мир дешевыми подделками. Ни чем не разберутся – и погубят величайшее творение человеческого гения. Но, скорее всего – ее разворуют по частям, растащат, даже не успев вынести на свет…

– И нам, слабакам – «крышка»! – устало добавил Матвеич. – Без Штуки и ее поля Клан не долго протянет. Ну, а следом…

Матвеич мрачно засопел. Затворник невесело усмехнулся, тоскливо глядя в темноту.

– Что – следом? – спросил я.

– Ну, а что было до Штуки? – сказал Затворник. – Мрак, хаос, право грубой силы. И все начинай заново…

В какой-то момент меня посетило сомнение. Что-то мне не очень нравилось во всей этой стройной истории…

– Погодите, – проговорил я. – То есть вы хотите сказать, что только эта странная штуковина поддерживает в человечестве человеческое?

– Получается, так! – Затворник развел руками. – Во всяком случае, только с созданием Штуки заговорили о гуманизме, общечеловеческих ценностях, и человечество стало постепенно выбираться из варварства…

Мне стало страшно. Неужели весь привычный мир зависит от сохранности всех этих колбочек, трубочек, хрупких кристаллов?

– …А что здесь такого? – пожал плечами Затворник. – Наш мир – вообще очень хрупок. Наша жизнь зависит от стольких факторов, что диву даешься, как мы до сих пор живы. Исчезни, к примеру, самое обыкновенное магнитное поле Земли – и мы сгорим в потоках солнечного ветра. Стань озоновый слой толще или тоньше – и мы погибнем то ли от жары, то ли от жесткого излучения. Перечислять можно долго – и Штука всего лишь одно звено в этой длинной цепочке…

– Только создано оно человеком, – буркнул я. Мне стало вдруг ужасно неуютно здесь – словно я внезапно вспомнил о том, что нахожусь в дальнем конце огромного лабиринта. Ни Затворник, ни Матвеич, ни Штука не были причиной моего внезапного смятения. Дело только во мне самом.

– Что с тобой, мил человек? – поинтересовался завхоз. – Тебя что-то смущает?

Вместо ответа я полез в сумку, изрядно помятую под рюкзаком. Затворник издал странный звук, но секундой позже заголосил Клоун:

– Что? Где я?!

– В Сердце, – сказал я. – Мне нужен совет…

– В Сердце?! – вскрикнул Клоун. Его затрясло, и эта тряска передалась через руку всему телу. – Как – в Сердце?! Зачем в Сердце?!

Чертова кукла извивалась, будто из нее изгоняли злого духа. Маленькие стеклянные глазки полны ужаса. И как только они передают человеческие эмоции? До сих пор не пойму и не привыкну…

Клоун скукожился в кулак, перешел на бессвязное бормотание. Затворник тихо рассмеялся:

– Это у него ты хотел совета спросить?

Я судорожно кивнул.

– Ну, надо же! – Затворник покачал головой и рассмеялся снова.

Клоун закрыл голову ручками и теперь тихо всхлипывал. Бубенчики жалобно позвякивали. Да, не время просить у него совета…

– Что с ним? – спросил я завхоза.

– Это у него спроси, – Матвеич кивнул в сторону Затворника.

– Побочный вариант эксперимента с альтернативными чувствами, – туманно пояснил Затворник. Достал из глубины балахона пачку сигарет, откинулся на стуле и прикурил от свечки в тяжелом подсвечнике. Окутавшись клубами дыма, пояснил:

– Очень странный опыт был. Хотел выяснить – только ли жалостью может управлять Штука. Решил попробовать с интуицией. М-да… Страшная оказалась вещь – интуиция. А дайте-ка мне это…

Я не сразу понял, что Затворник говорит о Клоуне. С трудом стащил его с руки – ее прямо свело, кулак не хотел разжиматься. Протянул через стол, как обмякшую тряпку. Затворник взял Клоуна, посмотрел на него странным взглядом, сказал:

– Это ведь простая игрушка была… Кукла моей дочки. На память взял сюда. А тогда зачем-то надел на руку, приблизил к Оку…

– Оку?

Затворник указал на мерцающую стеклянную каплю. Проговорил мрачно:

– Интуиция… Клоуну ее не занимать. Очень проницательное получилось чудовище… Как давно это было…

Я вглядывался в лицо Затворника, и не мог определить его возраст. Мне даже подумалось, что таинственное устройство продляет жизнь своего раба, словно добавляя ему мучений. Отчего-то не хотелось больше задавать вопросов. Наверное, я чувствовал, что Затворник сам не знает на них ответа. Загадочная Штука просто смеялась над своими исследователями.

– Замысел Послушника направлен против законов природы, – сказал Затворник. Он встал, подошел к железной колонне и тихонько погладил ее. На поверхности остался темный след. Теперь мне казалось, что металл покрыт инеем.

Затворник коснулся пальцами одной из трубок и медленно повел по ней, следуя замысловатым изгибам:

– Это ведь заложено самой Природой: выживают сильнейшие. Слабаки должны уходить со сцены и не давать потомства. Это же ясно, как божий день!..

Пальцы достигли Ока, чуть толкнули его – и прозрачная капля брызнула спектром разноцветных огней, от которых больно кольнуло в глазах. Само Око закачалось, будто на волнах над медной подставкой, а Затворник заворожено уставился на это зрелище, будто видел его впервые. Продолжил задумчиво:

– Иногда мне кажется, что этот «черный ящик» из меня самого уже сделал слабака, – задумчиво сказал Затворник. – Откуда он черпает энергию? В пергаментах Послушника сказано: «в мировом эфире». Что это, черт возьми такое – «мировой эфир»?! Я подозреваю, Штука просто питается нашей силой, как вампир. Понимаете? Она ведь и сильных делает чуть слабее – в угоду слабым. Но и слабаки не получают так нужной им силы духа… Эта тварь живая, да, да! Я понял это давно, а когда появился Клоун, все стало яснее ясного. Она живая! Но есть ли у нее душа – вот в чем вопрос!

Глаза Затворника горели болезненным огнем, уставившись в темноту за моей спиной. Я с опаской посмотрел на Матвеича. Тот сделал знак: «Спокойно!» В общем-то, ничего удивительного – спятить в этой одиночной камере, да еще наедине с такой адской машиной. Кто его знает, что именно она излучает в «мировой эфир»? А жить рядом с ней – все равно, что прямо под телебашней: сначала выпадут волосы, потом нехорошая сыпь по коже…

Затворник вдруг вскочил со своего места, поманил нас за собой в самый дальний и темный угол. Я осторожно последовал за ним, Матвеич остался на месте.

– Еще один забавный опыт, – хихикнул Затворник, склоняясь. Мятые пряди волос, падали на лицо, он нервно убирал их худыми ладонями. – Смотри!