Жениться и обезвредить - Андрей Белянин

— Ну? — спросил я. — И к чему все эти тайны мадридского двора?

— Ты Федьку Заикина за Гришенькой-юродивым отправлял? Так вот, не вернётся он. Парни доложили, что посыльного твоего бабки-богомолки, одуванчики божьи, так клюками отходили, что он теперь дома пластом лежит, хорошо живой ещё…

— Не повезло, — сам себе объяснил я, а вслух уточнил: — И за что они его так?

— А за арест божьего человека!

— Глупости, я не давал приказа его арестовывать. Чёрт побери, да я вообще послал его только за Новичковым (кажется!). Насчёт Гришеньки мысли были, но на кой мне его арестовывать, он и так без пяти минут великомученик!

— Ты бы хоть меня предупреждал, — без обид, но твёрдо попросил Фома. — Не серчай, но обстановка вокруг нервная, а ты тоже не семи пядей во лбу.

— Учту. Что ещё сказать хотел?

— Хотел… Стрельцы говорят, будто бы на подворье царском что-то нехорошее творится.

— В каком смысле?

— Вроде орёт кто. Громко. То есть очень уж громко! Да ещё на два голоса поочерёдно, сперва будто бы царь, а потом и…

— Митька-а… — допетрил я. Господи боже, ну как я мог отправить его одного к Гороху, когда сам государь мается с заскоками?! Вариантов нет. — Пошли!

— Да и кричат-то не по-людски, — продолжал нагнетать обстановку Еремеев, едва поспевая за моим широким шагом. — Не слово какое, не клич боевой, а эдак на одной ноте, пронзительно, ажио мурашки по коже… Нет, я сам-то не слышал, но все говорят!

— Кто — все? — по ходу спросил я.

— Ну… стрельцы царские, бояре тоже, гости заезжие, люди прохожие… да все!

Ох уж мне это «все знают, все слышали, все видели», одна милиция вечно неизвестно куда смотрит. Мне до последнего не хотелось думать, что у царя произошло что-то серьёзное и причастен к этому наш младший сотрудник, которого я своими руками отправил на государево подворье «помочь советом».

…Увы, мой лимит везения был исчерпан, поэтому крик мы услыхали ещё за два квартала. Это был пронзительный, выворачивающий душу вопль, заставляющий холодеть сердца и тяжелеть конечности. Лошади вставали на дыбы, ломая оглобли телег, рядовые граждане спотыкались на ровном месте, с забора рухнула, в глубоком обмороке, трёхцветная кошка, голуби взмыли над крышами, боясь садиться обратно, и казалось, даже сами облака шарахнулись в стороны, а солнце ещё быстрее поспешило вниз, к закату. Возможно, я так поэтично накручиваю, но всё равно впечатление было… впечатляющее! На царёвом дворе толпилась уйма народу, стрельцы осаживали особо ретивых, но лично меня сразу пропустил боярин Кашкин.

— Плохи дела, сыскной воевода, — честно признался он, провожая меня наверх, в личные покои Гороха. — Враг, не ровён час, к завтрашнему вечеру у стен наших станет. Дружина всегда в боевой готовности, да тока с порохом неладное что-то творится… И не сырой вроде, а не горит, дымится только. Лошади заболели разом, не едят, не пьют, в тоске непонятной маются. Народ окраинный в Лукошкино съезжаться начал, от нашествия шамаханов прятаться. А и сами ордынцы себя странно ведут…

— В каком смысле? — не удержался я, кивком приветствуя стрельцов личной государевой охраны.

Старый боярин сделал страшное лицо, сощурился и словно по болыному секрету прошептал мне на ухо:

— Сёл не разоряют, деревень не жгут, в полон не хватают ни баб, ни детишек малых. Осторожно идут, ровно побаиваются чего-то…

— Чего это, интересно?

— Про то не ведаю.

Ладно, разберемся. Хотя чего разбираться-то? По сути, если набег шамаханов инспирирован Кощеем, то он наверняка предупредил ордынцев, что надо спешно выдвигаться к столице, не тратя времени на мелкую добычу, и ждать у ворот, пока мы сами не откроем, нахлебавшись Лиха по уши… А не дождутся! Не позволим…

— Заходи, участковый, ждёт тебя царь-батюшка! — Рослые бородачи расступились, давая мне пройти к маленькой знакомой двери. Иногда кажется, что наш Горох куда больше времени проводит в этом кабинете, чем на заседаниях боярской думы.

— Ты уж построже с ним там, — тихо напутствовал старший в наряде. — Заигрался государь. Кабы только его касалось, так ладно, а то уж в чрезмерности впадает, нехорошо энто…

Ага, тоже прочувствовали, значит. В позапрошлый раз, помнится, уговаривали слишком на батюшку не наезжать… Посмотрим, определимся. Работа наша такая милицейская — всегда на посту, в любой дырке затычка. Я толкнул дверь и вошёл внутрь…

Горох в совершеннейшем подпитии сидел на полу, в японском кимоно, русских штанах в полоску и шерстяных носочках с финским орнаментом. Самурайский меч криво торчал в недорубленном подоконнике, корона съехала набок, а сбоку от государя стояла литровая глиняная бутыль саке. Мити не было. Надеюсь, успел смыться…

— Опять пьянствуете, гражданин? Злоупотребление алкогольными напитками до добра не доведёт. А беременным и лицам с неустойчивой психикой он вообще противопоказан.

Горох поднял на меня левый глаз, величаво изогнув кривым полумесяцем бровь, и молча указал место на циновке рядом с собой. Я разулся и сел плечом к плечу с удручённым государем. Он хлюпнул носом, наполнив две чашки.

Японские традиции побоку? Тогда почему бы и нет…

— Спешу доложить по существу. В результате плановой экспертизы получено окончательное подтверждение участия Кощея во всём этом деле. Моя невеста ни в чём не виновата, что подтверждено допросом привидения того самого возчика Брыкина. Город худо-бедно готовится к обороне. Органы милиции обычно в военных действиях не участвуют, но… Мы тоже внесём свою лепту. По поводу Лиха пока порадовать нечем. Где оно скрывается — непонятно, как арестовать — неизвестно, то есть обезвредить пока не представляется возможным. Но это пока. Всё!

Я махом опрокинул саке в рот. Дрянь… Всё равно дрянь, по-любому, на какой температуре и какого качества ты её ни пей. Хотя привыкнуть можно ко всему… Горох наполнил по второй. Я хмыкнул, но, в конце концов, все мы так расслабляемся.

— За победу русского оружия над очередным злобным агрессором!

Царь молча кивнул. Мы выпили, традиционно ничем не закусывая, да рядом и не было ничего.

— Ну а у вас-то что случилось? Выкладывайте, чего уж…

Государь, повернув голову, пристально посмотрел мне в глаза, словно проверял, издеваюсь я или нет. Нет, я не издевался, так… слегка шаловливое настроение… самую чуточку. Эта японская водка всего-то градусов на двадцать — двадцать пять, можно и ещё по одной. На этот раз разливал уже я, очень аккуратно. И ещё раз повторил свой вопрос:

— Я говорю, что случилось? А то молчите, как пингвин с отмороженным горлом… Голос пропал?

Царь, едва не плача, кивнул.

— Что? — приподнялся я, не веря своим ушам. — Вы действительно не можете говорить?

Горох открыл рот, указал пальцем на шею и еле слышно просипел ряд непереводимых звуков. Ой, мама родная-а…

— Врача вызывали? Понятно. Знаю вашего коновала, опять начнёт кровь пускать и слабительным пичкать. Совсем голос пропал?! Ну шептать-то хотя бы можете?

Он кивнул. Потом посуетился, вытащил из-под циновки какую-то потрёпанную книжицу с иероглифами, раскрыл на нужной странице и сунул мне под нос.

— А смысл? — ровно упрекнул я. — У меня за плечами только английский, начальный курс, и тот подзабыл. Я в этих закорючках разбираюсь, как попадья в Бетховене…

Горох досадливо хлопнул себя ладонью по лбу, налил нам ещё, выпил первым и, видимо согрев горло, еле-еле слышным шёпотом произнёс:

— Киндзюцу.

— Что?! Ещё раз, погромче, не слышно.

— Кин-дзю-цу!

— А?!!

— Издеваешься, участковый?! — не по-детски обиделся царь. — Так я вон тебя прикажу на кол посадить, мигом расслышишь!

— А вы мне не угрожайте. — Волевым усилием сдерживая смех (гневно шепчущий Горох — зрелище то ещё!), я попросил пояснений. — Рассказывайте медленно, не торопясь и не перенапрягаясь — что это за зверь и какого чёрта вы так не вовремя охрипли?!

— Искусство это японское, самураями культивируемое… Владеют им единицы редкие, поскольку сила в нём духовная внутренняя, из самой сути человека идущая… Одним криком — киндзюцу — можно цельное войско жизни лишить! Вот я и…

* * *

Больше мучить вас его сипением мне совесть не позволяет. Поэтому перескажу короче, по существу и своими словами. Горох — государь не только по праву рождения, но и по натуре, даже по призванию. Он настоящий лидер во всём и власть в кулаке держит не столько кнутом и пряником, сколько личным примером. Коря себя за неподготовленность к шамаханскому нашествию, он лихорадочно искал способы выхода из военного кризиса.

Проблему с порохом ему решить не удалось, а вот другой способ массового поражения противника он нашёл. Вычитал в очередной японской книжке и, будучи человеком увлекающимся, сразу решил, что вот оно — спасение! Всех делов-то — собрать воедино силу воли, внутреннюю энергию, возбудить в себе огонь боевой ярости и обрушить на врага разрушительную мощь крика — киндзюцу! В книжке было хвастливо написано, что таким образом великие самураи останавливали целые армии, доводя противника до разрыва сердца.