Родина (август 2008) - журнал Русская жизнь

Финны особенно охотились за офицерами. Собственно, из нашего батальона выжил один, его фамилия Высоцкий. И выжил он только потому, что переоделся в солдатскую шинель и взял солдатскую винтовку вместо пистолета. Из полка осталось 800 человек, из нашего батальона - 19. И тем не менее мы продолжали наступать. В атаку нас поднимал политрук Длужневский - с ним вышла невероятная история. Снайпер прострелил ему голову, и у него выбило глаз. Выбило - но не повредило, и глаз повис на ниточке. Так врачи в госпитале вправили его обратно! Длужневский потом рассказывал, что в тот момент видел одновременно и перед собой, и под собой, в двух плоскостях!

Вот так и воевали. Потери были огромные. Смекалки командирской - ноль. Мы потеряли на той войне 390 тысяч человек, а финны - двадцать пять тысяч. Потому что основной их ударной силой были снайперы. Я никогда не забуду, как полз в снегу вперед и встретил ползущего противоходом красноармейца со сквозной пулевой раной в голове, который спросил меня, правильно ли он ползет в наш тыл. Снайперов было сложно выследить - на моей памяти это сделал один комроты. И как! Он взял тело мертвого красноармейца, усадил его под дерево, а финский снайпер принял его за живого и стал стрелять. Комроты после нескольких выстрелов вычислил стрелка и накрыл его. На войне все люди разные - на моих глазах финн ранил офицера, и четверо рядовых положили его на плащ-палатку и понесли. Бесшабашные, они прекрасно понимали, что они мишени. Но снайпер не выстрелил.

Финны так могли сопротивляться годами, если бы не пошли на перемирие. Нам, кстати, про мир никто ничего не сказал - только я, связист, случайно услышал это слово, позвонил на другой пост телефонисту соседнего полка, и тот мне подтвердил - да, завтра, 12 марта, в полдень боевые действия прекращаются. И вот приходит этот день, с утра, как обычно, небольшая перестрелка. Все ждут полудня. И вдруг, за полчаса до установленного срока, с нашей стороны начинается страшная артиллерийская пальба, как будто небеса разверзлись. В ответ мы тоже получаем град снарядов. Вы представляете? Сотни людей были убиты, тысячи ранены за полчаса до мира! Что это был за взрыв сволочизма, кому понадобилось устраивать этот ад?

Вторая мировая

После Финской нас не демобилизовали. Я бы даже сказал, наоборот. Наркомом обороны стал Тимошенко, и при нем нас каждую неделю гоняли на марш-броски в полном снаряжении. Есть разные версии, почему происходило именно так. Но у меня тогда не было ощущения, что хотя бы кто-то в Кремле готовился к войне. Просто нас муштровали, и все. И в какой-то момент - видимо, просто из-за того, что Гитлер уже был в Польше, - нас перебросили в белорусский Полоцк, а потом отправили к границе на ее усиление. Хотите - не верьте, но к границе мы вышли 21 июня 1941 года. И то, что я вам скажу дальше, вас сильно удивит.

В ночь на 22 июня мы увидели немецкую колонну. На советской территории. Я помню ошарашенные лица своих однополчан, которые спрашивали командиров, стрелять ли им. В ответ командиры заявляли, что тот, кто выстрелит, потом может быть расстрелян сам. Представляете? Мы в лесу у дороги, а по большаку идут немцы. И мы их пропускаем. За несколько дней до начала войны ТАСС передал заявление руководства, в котором еще раз утверждалось, что отношения у СССР и Германии, что называется, в духе взаимопонимания и партнерства, и никакие провокации не нарушат этой дружбы. Во всех полках, везде солдаты спрашивали, стрелять ли им. И всю ночь никто не стрелял по фрицам. Нам говорили - не поддавайтесь на провокации, сохраняйте выдержку, это не то, что вы думаете. Более того, за несколько часов до атаки немцев через Буг переправился немецкий унтер-офицер с фамилией Лескофф, который передал нашим, что через несколько часов будет нападение. Его допросили, передали его сведения в штаб дивизии, откуда пришел окрик - вы что там, все под трибунал захотели? Не морочьте голову! Читайте газеты!

Три армии попали в окружение за первые несколько часов и дней войны - третья, четвертая и моя - десятая. Радиус окружения был широким, и мы верили, что в какой-то момент прорвемся к своим, на восток. Направлением прорыва избрали Минск - мы не знали, что в первые же дни город был захвачен.

Нам было запрещено общаться с местными. А местные к нам относились прохладно, прямо скажем. И тому, в общем, было объяснение - мы вели себя там не то чтобы очень сердечно. При мне одного застрелили за детекторный приемник - обычное радио. Решили, что передатчик - и застрелили. И таких случаев было не один и не два. Реквизировали скот, лошадей - ну, какому крестьянину это понравится. Я помню, остановились в одном селении, нам местный какой-то мужик говорит: куда же вы прорываетесь на Минск, там фрицы уже кофий пьют. Кто-то вскинул винтовку, а командир сказал: не стреляй, не он первый это говорит.

Мы как- то до последнего верили, что прорвемся на восток. Патронов у нас с начала войны было по 45 на брата, мы их берегли, шли, естественно, ночью. И вот как-то заночевали в крестьянском доме, просыпаемся среди ночи -а в окне танк. Я младший сержант, рядовой из моего отделения говорит: товарищ командир, надо когти рвать. Я пробрался к окошку, которое на другую сторону выходит, гляжу - а там еще один танк. Куда рвать, что рвать? Слышу: выходите. Мы вышли. Я рук не поднимал. Мы просто поснимали затворы с винтовок, и все. Нас взяли в плен. В отсутствии разведданных мы просто не знали, насколько близко кольцо подошло к нам.

Мы не думали, что нам подфартило, наоборот. Тогда попасть в плен считалось… ну, в общем, ничем хорошим не считалось. Нас повезли в какой-то местный районный центр на сборный пункт, а потом в товарняке в Германию - ничего интересного. Обращались с нами с каким-то таким спокойствием пренебрежительным, знаете. Так, унтерменши.

Принято считать, что немцы всегда были зверьми, а вот после поражения Гитлера вдруг взяли и покаялись. Это не так. В лагере, находившемся в местечке Букоф под Берлином, куда нас привезли на лесозаготовки, мы встречали самое разное отношение. Вот, помню местную женщину, которая каждый день шла мимо нашей делянки, и каждый день тайком передавала пленным то яичко вареное, то папироску. Чтоб вы понимали: за это немцам давали год лагерей! Да и жили они тогда совсем не жирно, я бы даже сказал - впроголодь. В лагере нас кормили в основном баландой из брюквы. Так местные, представляете, иногда выкладывали сырую брюкву вдоль дороги, по которой мы шли. Правда, конвойные не разрешали нам ее брать, можно было и прикладом по голове схлопотать, но если фриц отвернулся - можно было тайком засунуть под одежду. А вертухаи, они везде одинаковы.

Хотя нет. Среди них был, например, переводчик, служащий вермахта, который всегда обедал вместе с нами. Как сейчас помню, был у него маленький ломтик хлеба, разделенный на четыре крохотных бутербродика. Один с кусочком колбасы, другой с сыром, третий с маслом… Вот как шикарно жил переводчик вермахта… Мы и то баланды на обед больше съедали.

Впрочем, были среди них и звери. Однажды некий стукач - а по моим наблюдениям, кто был в своей стране стукачом, тот и в плену им становился, - донес начальнику лагеря, что в нашем бараке один пленный сказал, что Германия все равно проиграет, а Советский Союз все равно победит. Тогда начальник-полковник явился к нам, устроил построение, дал этому отважному полено и заставил держать. Когда у того стали слабеть руки, фриц схватил это полено и стал крушить ему ребра. Тот молчал, только осел на пол. Тогда полковник тем же поленом стал ломать ему позвоночник. И тут наш пленный издал такой страшный звук, хрип в смеси с воем, я это никогда в жизни не забуду. Он мне снился потом несколько лет. Извините, я не могу это вспоминать. Извините.

Конечно, это был не Освенцим. Но это не значит, что мы были на курорте. В конечном счете, цель у этих лагерей была та же, что и у гулаговских - сделать из человека доходягу, уморить трудом. Каждый день похоронная команда увозила из лагеря минимум пятнадцать трупов. Умирали от голода. И каждый день один из конвойных уже над ямой убивал одного из похоронной команды. Видимо, считал, что помогает очищать Германию от русской нечисти. Что ему мешало взять автомат и просто начать косить нас очередями? Из шести миллионов пленных осталось в живых два с половиной. В полном соответствии с заветами Геббельса, который в своих дневниках писал, что «советских пленных надо не просто уничтожать, а уничтожать так, чтобы перед смертью они принесли пользу Германии».

Мы приносили пользу Германии четыре года. Информации было очень мало - мы только заметили, что бравады у наших вертухаев стало поменьше, когда они проиграли битву под Москвой. Зато я помню, что когда был Сталинград, Гитлер выступил по радио и сделал заявление, что город пал, и обороняются лишь отдельные недобитки. И мы по интонации голоса и по реакции немцев поняли, что дела у Германии на самом деле гораздо серьезнее. Мы учились читать между строк - но, так или иначе, до самого освобождения узнавали только о каких-то опорных вехах течения войны, а в основном пребывали в неведении.