Позвольте представиться! - Роман Брюханов

по буквам, повторил полицейскому непривычное для здешних мест имя. – Нет, ну куда я отсюда денусь? Приезжай давай.* * *

Чистое северное небо было словно подсвечено изнутри мягким синим светом, и от этого на нем особенно четко вырисовывались черные листья и черные ветви деревьев. Над дорогой от столба к столбу тянулись провода.

Проводов было пять. Пять параллельных линий нотным станом пересекали небо.

Ивар с ходу набросил на этот нотный стан мелодию – она пришла сразу, сама по себе, совсем простая, ясная, горькая. Дорога стелилась навстречу, ему почему-то вдруг захотелось сделать из этой мелодии фортепианную пьесу, и обязательно – только для левой руки. Почему – он и сам не знал. Захотелось.

Впрочем, он сразу передумал. Тратить такую удивительно красивую тему на простую музыкальную безделушку было бы просто глупо.

Мария Фариса

Рубин в вине

Вечер затухал, как угли покинутого костра. Утомленные быки в хлевах выдыхали из ноздрей горячую тишину. В порту поднимались якоря, а моряки, уставшие от предсказуемости твердой земли, с вожделением смотрели на горизонт.

В городке на отвесной скале девушки заплели косы на ночь, щеками прижались к подушкам и погрузились в мечты. Закачались люльки, послышались колыбельные, шепот, храп. Одно за другим погасли окна. К полуночи все уснули, никто не слышал, как рядом вздохнул вулкан. Трещина от этого вздоха поползла по скале, рассекла дом Джакомо, прошлась по плитке пола и штукатурке стен. Дом весь подался к пропасти, просела спальня, и накренилась кровать, упала корзина с лимонами, скатились яблоки со стола.

Джакомо вернулся к себе под утро, проворчал «проклятые коты» и со следами помады в щетине улегся спать.

Тем временем трещина пересекла стену и добралась до потолка, посыпала хлопьями краски одеяло Джакомо и продолжила путь до противоположной стены. Старик не ведал о трещине, он улыбался, потому что видел во сне кружева ночной рубашки на плечах той, которая была ему дороже всего.

Он проспал весь день и поднялся с кровати под вечер, когда зазвонили к службе колокола. Под раскаленной сковородой летнего неба потушили огонь, цветочные лепестки прижались друг к другу, змеи свернулись клубком, лошади терлись мордами над кучей овса. Джакомо потянулся, встал с постели, собрал лимоны в корзину, два из них протер и положил на стол. Принес ледяной воды, налил в таз. Помылся, накапал одеколона в ладонь, похлопал себя по щекам. Достал из комода свежее белье и, глядя в зеркало, подмигнул себе.

Меж тем под зеркалом стена раскалывалась пополам. Джакомо, не ведая этого, продолжил свой ритуал: снял с вешалки рубашку, подогрел утюг, прошелся им по манжетам и воротнику. Прополоскал рот содой, оделся, наблюдая в окно, как рубином в вине растворяется в чернеющем небе черный вулкан. Он еще не знал, какую страшную беду принесет ему огненная гора.

Джакомо закрыл ставни. Напевая, подошел к шкафу, достал пыльную бутылку вина, отер ее тряпкой, засунул лимоны в карман пиджака и отправился в путь.

Франческа жила в нижней части города, под скалой. Возле ее дома был луг, куда Джакомо наведывался, как в цветочный магазин. Каждый раз по-новому составлял букет – он любил ее удивлять. Она никогда не знала, что именно он принесет – сыр, цветы, вино, живую курочку или гуся, – и в течение тридцати семи лет каждый раз ждала встречи с ним как впервые.

– Мне сказали, вчера вздохнул вулкан, – произнесла Франческа, принимая лимоны и кьянти из рук жениха.

– Я не чувствовал никакого толчка.

– И я…

Он прижал ее к стене и поцеловал.

– Ризотто готово, – сказала она и опустила глаза.

Джакомо сел в кресло, закурил. Пока Франческа сервировала стол, не сводил с нее глаз, не замечая разницы между женщиной с седым пучком и девочкой, с которой познакомился в поезде по дороге в Милан. Тогда ему было тридцать, он был женат. Ей едва исполнился двадцать один. Она мыла посуду в рыбацком баре на берегу. Поехала на север впервые в жизни – навестить сестру, которая вышла замуж за миланского скрипача. Джакомо сразу понял: надежды, что они случайно встретятся во второй раз, нет. Он перевез ее в свой городок, устроил продавцом в обувной магазин и снял для нее этот дом под скалой. Пока был женат, три раза в неделю наведывался к ней в обеденный перерыв. Когда шесть лет спустя вдруг овдовел, стал приходить к Франческе по вечерам и оставался у нее до утра.

С тех пор день у каждого был свой, но ночь – одна на двоих. Джакомо не видел ее развешанного на веревке белья, опухшего утреннего лица, растрепанных волос. Уходил до того, как с рубашки и шеи выдыхался одеколон. Он не помнил ее злой. Франческа пинала стулья и швыряла в стену тарелки, только когда была одна. Для жениха она отбирала слова, как отбирают фрукты на праздничный стол. Когда он задумывался и отстранялся, она клала в рот грецкий орех, чтобы пустой болтовней не разрушить его тишину. Знала: внутри мужчины должен парить орел.

Тем вечером, после ризотто и вишневого пирога, они вместе почитали газету, выпили вина. Пересели на диван, выкурили одну сигарету на двоих, разглядывая друг друга в тусклом свете небесного фонаря.

Под утро, когда Джакомо наслаждался последними минутами тепла на ее простынях, раздался грохот. Франческа сказала:

– Вулкан.

Джакомо подошел к окну и несколько мгновений разглядывал темноту.

– Не искрит.

Когда обернулся, она уже спала. Взял со стула рубашку, просунул руку в рукав и с тревогой, которую не понимал сам, снова взглянул в окно.

Он вышел от Франчески и направился к своему дому на скале. Занимался новый день, еще один круг Земли, а Джакомо радовался, что уже снова скучает по ней. От нежности его сердце разбухло, как хлеб в воде, и чуть не остановилось, когда он в сумраке утра увидел, что кусок скалы обвалился и унес с собой в пропасть весь его дом.

Джакомо обхватил голову руками, опустился на колени, посмотрел на небо и прошептал:

– Господи, я сделал все, чтобы сохранить любовь, но ты не оставил мне выбора: теперь придется переселиться к ней. Если у нас все развалится, это будет твоя вина.

Встал, отряхнул штаны и пошел туда, где она впервые еще не ждала его.

Алексей Улитин

Тварь

– Тварь! Гадина! Шалава малолетняя! Думаешь, я так просто сдамся? Да пошла ты… Мой он, только мой, поняла?

Нелли Филипповна пребывала в настоящей ярости. Все произошло в точности так, как об этом рассказывают в дурном анекдоте или показывают в третьесортном фильме. Пока Сергей отмокал в ванной после своего тяжелого трудового дня, на оба смартфона, лежавших на журнальном столике, одновременно пришли новые сообщения и она чисто машинально схватила первый подвернувшийся под руку. И тут ее