Поле битвы - Берлин. ЦРУ против КГБ в холодной войне - Джордж Бейли

Отсутствие документов на период пребывания Мильке на Западе после Испании не могло не помешать его карьере. С точки зрения Советов, самой большой трудностью в создании германских служб безопасности был кадровый вопрос. Начав свою работу в мае 1949 года, офицеры МГБ вместе с руководителями новых германских подразделений проверили 6670 кандидатур. Из них 5898 кандидатур, то есть 88 процентов, по разным причинам были отвергнуты. У одних оказались близкие родственники или друзья в западных секторах Берлина или в Западной Германии, другие сдались в плен солдатам Великобритании, США или Франции, третьи служили в Югославии, где, возможно, имели вызывающие подозрение контакты с отщепенцем маршалом Тито. Непременным условием было отсутствие связей с Западом, кстати, сохранившимся и в дальнейшем. Несмотря на эти трудности, через какое-то время удалось добиться высокого уровня профессионализма сотрудников органов безопасности[322].

Советы нашли другого кандидата в лице Вильгельма Цайссера, руководителя Главного управления резервной полиции Министерства внутренних дел ГДР. Его коммунистическое прошлое не вызывало сомнений. Член компартии с 1919 года, он активно работал в Руре в качестве редактора и профсоюзного активиста. В 1924 году посещал школу Коминтерна в Москве, после чего выполнял задания партии в Германии, Китае и Чехословакии. В 1932 году, будучи переводчиком в школе Коминтерна, вступил в партию большевиков. Отличился во время гражданской войны в Испании. Потом вернулся в Советский Союз и в 1940 году стал гражданином СССР. Во время Второй мировой войны «служил инструктором на антифашистских курсах в лагерях для военнопленных». Посланный в 1947 году в Германию, «он проявил себя хладнокровным и твердым человеком». Записка заканчивалась выводом: «Цайссер — самая подходящая кандидатура на должность министра государственной безопасности. Мильке может остаться заместителем министра»[323].

Нет ничего удивительного в том, что в 1950 году Советы навязывали СЕПГ свое мнение в таком важном деле, как назначение министра госбезопасности. Январские и февральские донесения дают уникальную возможность познакомиться с системой в действии. Заинтересованные советские деятели отлично знали о том, что Сталин прислушивается к мнению Вильгельма Пика, одного из лидеров СЕПГ, внесшего свою лепту в доклады, а так как Пик ратовал за Цай-ссера, то и спорить было не о чем[324]. В той или иной форме «вопрос Мильке», то есть вопрос советского всеобъемлющего контроля служб госбезопасности Восточной Германии, не раз поднимался впоследствии[325].

СОВЕТСКИЕ РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНЫЕ ОПЕРАЦИИ И ПАРТИЯ

Как только Цайссер занял пост министра госбезопасности, помимо взаимоотношений МГБ и Комитета информации (КИ), возник более широкий вопрос, а именно — как далеко может зайти советская разведка, используя в качестве своих источников зарубежных коммунистов. В октябре 1950 года руководство СЕПГ решило передать MfS, принявшему на себя контрразведывательные функции в Западной Германии, партийную разведывательную сеть. Но эта агентурная сеть была главным источником разведывательной информации КИ, и с ее помощью КИ получал львиную долю экономических, политических и военных сведений о Западной Германии[326]. Ведущие члены коммунистической партии в разных частях Западной Германии были вовлечены в эту деятельность. С передачей их MfS Комитет информации лишался своего основного источника. Иван Ильичев, главный резидент КИ, сделал запрос в МГБ, нельзя ли заставить Цайссера подождать с проведением решения партии в жизнь. И получил ответ, где было ясно сказано, что полагаться на партийную сеть в Западной Германии опасно, ибо при малейшем изменении ситуации связь западногерманских коммунистов с КИ может быть использована оккупационными властями Запада для запрета компартии Германии.

Эти проблемы существовали не только в Германии. Приняли запрет на использование коммунистов в качестве агентов и в Австрии: там была прекращена связь с 70 процентами членов коммунистической партии — агентами МГБ. То же самое произошло и в других странах. Москва приказала своим резидентурам не контактировать с лидерами зарубежных коммунистических партий и позволила обращаться к ним только в случае крайней опасности. Все возможное было сделано, чтобы предотвратить удары, подобные тем, что получила советская разведка в США. Тамошние агентурные сети, состоявшие в основном из американских коммунистов, после окончания войны были практически ликвидированы[327].

Тем временем становление MfS шло своим чередом под руководством генерал-майора Михаила Каверзнева, нового представителя МГБ СССР в Германии. В феврале 1952 года в сообщении министру госбезопасности Каверзнев доложил о состоянии руководства, штатах и деятельности MfS[328]. В 1952 году MfS по плану должно было иметь 11 899 сотрудников, из них оперативников — 5780. Но на 20 февраля MfS имел лишь 43 процента предполагаемого штата. В аппарате представителя МГБ в Восточном Берлине и в оперативных секторах, расположенных в столицах всех земель, появились учебные центры. Советские инструкторы не только учили немцев вербовать и натаскивать агентов, заполнять досье и управлять агентурной сетью, но и сами участвовали в агентурных операциях, направленных на цели, относящиеся к ответственности MfS[329].

Немцам на этом этапе не доверяли проводить независимые операции и самостоятельно работать против западных шпионских организаций и враждебных групп. Этими направлениями руководило МГБ. Кроме того, все немецкие подразделения докладывали о своей работе региональному оперативному сектору МГБ, отчего MfS в Берлине не могло осуществлять полномасштабное руководство[330]. В результате немцы теряли интерес к работе и не проявляли инициативу.

В ответ на жалобы офицеров MfS Советы решились на некоторые изменения, предоставляя MfS ограниченную и подконтрольную ответственность в ведении некоторых дел. По словам Каверзнева, это было сделано, чтобы подстегнуть «творческую инициативу немецких офицеров и повысить значение министерства ГДР... MfS, под нашим руководством, готовит ряд директив, направленных на усиление борьбы против шпионажа, диверсий, террора и подпольных формирований»[331]. Несмотря на добрую волю, выраженную в докладе, и уверенность Каверзнева в службе государственной безопасности ГДР, он ясно дал понять Москве, что советские инструкторы будут в дальнейшем поддерживать конфиденциальные контакты с офицерами органов государственной безопасности ГДР, а также устанавливать контакты с новыми сотрудниками этих органов.

Советское проникновение в СЕПГ и правительство ГДР отражает обычную практику тех времен. Проникновение в СЕПГ началось гораздо раньше в Москве, когда члены коммунистической партии искали спасения вне пределов гитлеровской Германии[332]. Неудивительно, что советские представители имели собственные особые контакты в верхних эшелонах восточногерманской СЕПГ и правительства. Эти люди тщательно скрывали свои истинные отношения с советскими коллегами, чтобы их деятельность на благо МГБ не стала известна Вальтеру Ульбрихту и его сторонникам в ЦК СЕПГ. А советские благодетели понимали, что их источники больше доверяют друзьям, чем агентам, однако помогали МГБ — а позже и КГБ — находиться во всеоружии и не быть застигнутыми врасплох событиями в Восточной Германии. Высокопоставленные источники в СЕПГ, например, информировали МГБ о взрывной ситуации зимой 1952—1953 годов. К сожалению, советское руководство не всегда адекватно реагировало на полученную информацию. Под давлением Советов Ульбрихт постепенно и с большой неохотой изменил курс, но было уже поздно, и восстания 17 июня 1953 года предотвратить не удалось[333].

Положение в M1S оставляло желать лучшего. В сентябре 1952 года советские инструкторы проверили Штази и обнаружили, судя по докладу Каверзнева, «серьезные просчеты». Из-за недостаточной подготовки к операциям и плохой обученности немецких сотрудников проникновение в разведки противника и вражеские центры в Западной Германии шло очень медленно. Неопытные агенты не могли качественно выполнять свою работу, а руководство MfS мало заботилось об обучении своих сотрудников. Даже партийная организация СЕПГ не могла существенно помочь новой организации[334]’. Невысокую оценку Каверзнев дал и советникам МГБ, рекомендуя привлечь опытных чекистов, особенно в отделы разведки, контрразведки, промышленности, транспорта и оперативно-технических служб[335].

В декабре 1952 года Каверзнев информировал замминистра госбезопасности Сергея Огольцова о состоянии дел в MfS[336]. Особенно впечатляющими стали оперативные достижения MfS. В течение 1952 года были арестованы 2625 человек, из которых 599 подозревались в шпионаже. Началась активная работа по разоблачению 35 западноберлинских и западногерманских шпионских и антисоветских центров и подпольных организаций, созданных ими на территории ГДР. Были арестованы 604 члена этих организаций, сделаны попытки захватить некоторых лидеров. В результате MfS сумело между январем и ноябрем провести шестнадцать «показательных судов» над вражескими шпионами, диверсантами и террористами[337].