Жила-была старушка в зеленых башмаках… - Юлия Вознесенская

— Пока никакой беды. Завтра же придем сюда с «Раундапом» и опрыскаем его, пока не поздно, — сказала Варвара.

— Оринку мы ему не отдадим! — запальчиво воскликнула Лика.

— И кстати, надо будет пройтись и внимательно оглядеть обочины от станции до деревни и вниз, до кладбища, — сказала Агния. — Пока борщевик молодой, его еще можно вывести.

— Да, придется объявить ему войну, и как можно скорее! — согласилась Варвара. — Тем более что кроме нас этим заниматься никто не станет, а наступит жара, так по дороге в нашем возрасте много не находишься, вмиг солнечный удар заработаешь!

— Ох, скорее бы! — вздохнула Лика.

— Ты что, с ума сошла, Лика? Зачем тебе солнечный удар?

— Я не про удар — я про тепло. Я так по теплу соскучилась, девочки! Все косточки прямо жаждут прогреться!

— Подумаешь! — фыркнула Варвара. — Могу договориться с Борисом Николаевичем насчет баньки.

— Банька — это было бы замечательно! — поддержала ее Агния. — Если у нас хватит на нее дров, неудобно же Бориса Николаевича разорять. И надо будет нанять Катасона воды натаскать. А так-то Борис Николаевич нам не откажет, я думаю.

— Когда это он в чем-нибудь отказывал? — даже возмутилась Лика.

— Борис-то Николаевич не откажет, а вот печка в его бане могла и отказать, там колосники совсем провалились. Да и котел в середине прогорел, полный не нальешь, — сказала Варвара.

— Ладно тебе придираться к такому на редкость хорошему человеку, Варежка! — упрекнула ее Агния. — Ну не хозяин наш сосед, так что с того? Зато добрый и безотказный.

— На редкость добрый и ленивый! — усмехнулась Варвара. — С тех пор как умер дядя Коля, дача их совсем в запустение пришла. И дача, и сад.

— Ах, какая ерунда! — сказала Лика — Вот приедет Юлия Николаевна, возьмется за дело, и будет у них не дача, а загляденье!

У Бориса Николаевича была сестра в Германии, чуть помладше наших старушек: каждую весну она приезжала на родину и все лето почти безвыездно проводила с матерью в Оринке.

— Ну да, Юлия наша Николаевна умеет красоту навести: все цветочками засадит, дорожки песочком засыплет, расставит повсюду кресла, столики, зонтики, разноцветные вертушечки… Крррасота! А дом-то все равно ветшает на глазах, — сказала Варвара.

— Будто бы наша дача не ветшает! — возмутилась Лика.

— Ну, наша ветшает из принципа, мы же сами не даем детям ее ремонтировать, чтобы дожить в привычной обстановке. А у Бориса Николаевича…

Агния Львовна поглядела на подруг.

— Так, девочки, с вами все ясно! А ну-ка давайте присядем на травку да помолчим! Вы устали, милые. Да и я тоже, если честно сказать.

Сели на прогретый откос и вытянули ноги. Надо же, всего километр с небольшим прошли, а уже устали…

Машины мимо них в этот час почти не проезжали, так что никакого шума, кроме пения птиц и шелеста листвы стоявшей возле них старой плакучей березы, они не слышали. Потом в канаве, шедшей параллельно пешеходной дорожке, заквакала лягушка. А потом высоко в небе зазвенел жаворонок.

— Хорошо-то как, милые мои! — воскликнула Лика.

— Да, лето начинается… — сказала Агния.

— А лето всегда начинается в Оринке, — подтвердила Варвара. — Ну что, двинемся дальше?

И они встали, покряхтывая, отряхнули брюки и пошли дальше.

Впереди больших деревьев уже не было. То есть они, конечно, были, но не сейчас, а до революции. В послереволюционные годы все деревья, что росли ближе к деревне, были самими деревенскими жителями беспощадно и непредусмотрительно порублены на дрова. Правда, дойдя до деревни, порубщики остановились, или их остановили, и дальше путь по деревне снова шел под большими и красивыми деревьями. Дорога осталась без тени всего на полкилометра, семь минут хода нормальным шагом, но, проходя это лысое место в знойные дни, ориновны по дороге на станцию и со станции недобрым словом поминали своих отцов, дедов и прадедов, лишивших дорогу блаженной тени. Уже третье поколение ругало предков за варварство, не догадываясь оное варварство исправить и искупить посадкой новых деревьев. В молодые и зрелые годы подругам тоже не пришла в голову эта благая мысль, а сейчас, когда они ох как оценили бы блаженную тень — сажать их они уже не могли. Упустили доброе дело, а жаль…

Миновав лысый участок, они добрели до автобусной остановки у начала деревни и снова присели, на этот раз на поребрик забетонированной площадки. В прежние годы на краю деревни, у ограды первого дома на правой стороне — красивого, с мезонином и ухоженным садом, стояла очень удобная скамеечка, и все, кто шел мимо, могли на нее присесть и отдохнуть. Особенно удобно это было для тех, кто шел с тяжелыми сумками. Но хозяин дачи в один премерзкии день вышел из дома с топором и любимую всеми скамеечку развалил, к великому огорчению подруг: именно сидя на той незабвенной скамеечке, подруги решали, по какой дороге им дальше идти — по главной деревенской или задами деревни? Вопрос был непростой, как может показаться тем, кто не в курсе.

Деревня состояла из одной улицы, когда-то замощенной булыжником (подруги хорошо помнили то время и ту дорогу), а последние четверть века заасфальтированной. Дорога была удобная, что и говорить, и деревья тоже кое-где в деревне сохранились. Но подруги больше любили ходить по другой дороге, пролегавшей между задними дворами и полем, за которым начинался лес. Дорогу эту в дожди развозит, лужи в разъезженных колеях стоят такие, что и резиновыми сапогами зачерпнуть можно, а в сушь на глинисто-песчаную дорогу выползают греться змеи. Словом, с тележкой на колесиках проехать по ней было трудновато в любую погоду, а без тележки они в магазин на станцию не ходили. И все-таки все трое предпочитали именно ту дорогу. Ну а сегодня им так повезло, они шли налегке, не только без тележек своих, но даже с пустыми руками. Можно заодно и цветов нарвать! Поэтому, отдохнув на остановке, они поднялись, переглянулись, улыбнулись друг другу и, не сговариваясь, свернули на проселочную дорогу. И тут же Лика спустила Титаника с поводка: он радостно умчался вперед, но потом вдруг остановился, подумал, вернулся и потрусил впереди хозяйки — решил охранять на всякий случай.

Зады деревни. Скромные садики, прудики, серенькие баньки возле них, какие-то сараюшки, и огороды, и скромные борозды картофеля… Настоящая русская деревня, а не наполовину дачный поселок, каким выглядит Оринка с фасада, если идти по главной дороге. Нет, подруги, конечно, рады были за ориновцев, старых и новых: треть домов теперь в деревне каменные, половина старых, деревянных, отремонтированы, благоустроены. Появились красный пластиковый шифер, белая американская вагонка, а возле каждого четвертого дома — гараж для автомобиля. Но понастроили и мерзкие тюремно-производственные заборы: немного, всего заборов пять или семь, но как же они портили вид деревни! Один такой заборище выстроили прямо на углу при въезде в деревню, тьфу! А подруги любили старую Оринку, которую знали с детства, вот и ходили чаще по совершенно разбитой тракторами и грузовиками «задним» путем, потому что именно вдоль этой неказистой дороги вид любимой Оринки почти не изменился. Да еще по другую сторону ее, сразу за поросшей рогозом канавой, раскинулись запущенные поля, которые уже давно никто не пахал, не засевал. За последние пятнадцать лет они превратились в один сплошной луг, тянувшийся вдоль всей деревни, от первого дома до последнего и еще дальше. Даже траву тут почему-то не косили. Впрочем, понятно почему, скотину в деревне повывели. Одна была корова на всю деревню, у Валентины Николаевны, но и ту внуки уговорили продать, когда их бабушка начала ходить с костылем. Зато какие только цветы теперь не росли на этом роскошном лугу! И уж если шли подруги задворками, то без букетов домой не возвращались, с весны до осени тут что-нибудь тут да цвело…

— Боже мой, ну как же хорошо-то, девочки! — воскликнула Лика, как только они прошли первые метров сто по «своей» дороге».

— Да, вот она — благодать! — сказала Агния, а Варвара вдруг запела своим все еще сильным голосом:

Благословляю вас, леса,Долины, нивы, горы, воды…

Лика и Агния тут же подхватили:

Благословляю я свободуИ голубые небеса!

Петь на ходу было трудно, поэтому они остановились и торжественно продолжили пение:

И посох мой благословляю,И эту бедную суму,И степь от краю и до краю,И солнца свет, и ночи тьму,И одинокую тропинку,По коей, нищий, я иду,И в поле каждую былинку,И в небе каждую звезду!

— Хорошо поете! Я со сна подумал, что это радио! — раздался вдруг голос со стороны. Подруги оглянулись и увидели над берегом канавы лохматую голову. Это был Катасон; сам он лежал внутри канавы, на ее пологом, сухом, прогретом солнышком откосе, а голова его покоилась на сложенных руках на краю, возле обочины. — Здравствуйте, Агния Львовна, Лика Казимировна и Варвара Симеоновна! С приездом!