Во сне: теория заговора - Джед МакКенна

— Ладно, так неплохо. Следующий принцип, четырнадцатый: приводят ли чудеса к истине?

— Еще что-нибудь есть?

— Тут говорится, что чудеса убедительны, потому что приходят из убежденности.

— Покажи, пожалуйста.

Она снова приносит листки, и я читаю четырнадцатый пункт, а потом просматриваю, что там дальше.

— Похоже, что с этого места перечень может начать осыпаться. Четырнадцатый не слишком хорош, пятнадцатый плох, с шестнадцатого по девятнадцатый — слабые. Двадцатый, нехорош, двадцать первый и двадцать второй плохи. Может, я просто ленив, но они слишком запутаны, чтобы связываться с ними. Двадцать третий, посмотрим-ка: чудеса перестраивают восприятие, что это значит? Звучит как неверное знание. Помещают уровни в перспективу… недуг приходит от смешения уровней… а, это уже почти что-то, но не совсем.

— Двадцать четвертый об исцелении недужных и воскрешении мертвых, — говорит Мэгги. Я читаю этот пункт несколько раз, и мне хочется, чтобы он мне понравился больше, чем он мне позволяет. Ты творец, говорится здесь, и все остальное — сон. Наверное, что-то в этом роде.

— Весь этот перечень взывает к крайне незрелому пониманию, — говорю я. — И опять же, зачем валяться в навозе, если из него можно выкарабкаться? Зачем валяться на кровати, мечтая о пробуждении, если ты можешь просто открыть глаза? А если ты не хочешь пробудиться, то зачем вообще все это? Дальше, двадцать пятый — это слишком, чтобы выпутаться, но это первый раз, когда в перечне упоминается искупление. Я не уверен, что это значит. Давай посмотрим двадцать шестой, может, здесь есть что-нибудь.

— Свобода от страха?

— Вероятно, в том смысле, что состояние сна можно назвать Парадигмой Страха, а пробужденное состояние — Парадигмой Любви [Агапэ]. Здесь говорится, что искупление означает отмену созданного, а отмена страха — это существенная составляющая ценности чудес, что может означать только отмену эго, так что искупление может означать рождение заново. В таком свете кое-что здесь обретает больше смысла, но все еще слишком затянуто.

— Я думала, весь перечень будет хорош, — говорит она.

— Он вполне хорош, если ты хочешь понять, как люди обманывают сами себя, чтобы остаться в детском состоянии, но тебе нужна взрослая перспектива, чтобы понять это. Продолжим.

Мэгги садиться на ручку моего кресла и мы читаем список вместе.

— В двадцать седьмом автор впервые претендует на то, что он Иисус, но на самом деле не говорит ничего. Двадцать восьмой неплох: свобода от страха, опять же. Открой глаза и кошмар закончится.

— Чудеса — это средство, а откровение — цель, — читает Мэгги.

— Слабо, но не неправильно, — говорю я. — Использование сосредоточенного намерения, чтобы осуществить переход во взрослость, определенно правильно, имелось ли это в виду или нет.

— Тогда довольно неплохо.

— Ладно, мы не сортируем перечень, мы просто хотим посмотреть, какова его ценность для путешествия. Мы вроде как прочесываем набитый рюкзак и оставляем только то, что жизненно важно. Если этот список и есть то, чего требует путешествие, то он полезен, но многое в нем избыточно. Нам нужна небольшая фляга, а они вручают нам тяжеленный глинобитный кувшин, украшенный рунами.

— Ваши комментарии облагораживают его, — замечает она.

— Ты не записываешь, — замечаю я.

— На лаптопе включена запись, как во время лекций в колледже. Я все перенесу на бумагу. Не беспокойтесь, продолжаем.

— Ладно, последняя часть двадцать девятого принципа хороша: чудеса исцеляют, потому что отвергают отождествление с телом в пользу отождествления с духом. Тридцатый, то же самое: дух, восприятие, соответствующий порядок, помещение духа в центр… Не знаю, это похоже на отделение унции сахара от фунта соли. Тридцать первый начинается хорошо, чудеса должны внушать благодарность, а не благоговение. Я бы даже предпочел переводить Любовь (Агапэ) как благодарность, так что мне нравится. Все остальное в тридцать первом смахивает на психическое расстройство, притом что здесь вроде нет ничего явно неправильного. В тридцать втором, я полагаю, автор говорит от имени Бога или Иисуса и связываться с этим неохота, хотя утверждение о помещении тебя выше физических законов в состояние совершенства вполне сносно. Тридцать третий начинается плохо, но дальше исправляется. Здесь говорится, что при высвобождении твоего разума из плена иллюзий возрождается здравомыслие, что является почти ясным и немногословным утверждением.

— Звучит неплохо, верно?

— Кое-что из этого очень хорошо, но трудновато продираться.

Она забирает страницы и в течение нескольких минут делает записи.

34, 35 — Симптомы слепоты

— Рыться отверткой, — говорит Мэгги, — полюса запрещают ражему всего прямоту. Где-то совы сокращают вожделение?

— Боже, — говорю я, — что?

— Тридцать четвертый, — повторяет она, — чудеса возвращают разуму его полноту. Это снова означает пробуждение?

— А, — говорю я, протирая глаза и встряхивая головой. — Конечно, поскольку для них сущностно необходимы открытые глаза, они обнажают уровень бытия, где доступен паттерн. Когда все лучше и лучше видишь эту изнанку реальности, физическая реальность кажется все менее и менее плотной.

— Здесь также говорится, что разум, которому возвращена его полнота, защищен от вторжений.

— Звучит, как что-то даосское: у того, кто знает, как жить, нет места, куда могла бы войти смерть, что-то вроде этого. Мы использовали это в одной из книг. В «Гите» тоже это есть: меч не рассечет это, огонь не сожжет и ветер не иссушит, та же общая идея.

— Я думала, у вас хорошая память.

— Только для того, что я помню.

— Мы это в процессе исправим.

— «Курс» рекламирует идею личной бессмертной души, которой не существует, так что здесь придется срезать еще больше религиозного жира. Как там говорится в тридцать третьем? Освободи свой разум от плена иллюзий и возроди здравомыслие. Это хорошо. Автору следовало бы последовать собственному совету.

— Ладно, в тридцать пятом сказано, что результаты чудес не всегда видимы.

— Не всегда видимы для нас, да, это очень важно. Это значит, что мы не должны считать себя вправе судить. Это работа эго, а мышление само по себе способно видеть и понимать больше, чем эго. В более узком смысле, нет, ты не всегда видишь все, что происходит, или не всегда понимаешь, что ты видишь, но в более широком смысле это доверие к процессу, который освобождает тебя от сомнения и недоверия. На самом деле это центральная идея. Твои глаза или открыты, или закрыты, либо одно, либо другое. Капитуляция и доверие приходят благодаря ясному видению, а не вере или верованиям. Состояние с закрытыми глазами естественно вызывает панику и недоверие и буквально требует слепой веры, но когда глаза открываются и ты видишь, как все работает, недоверие исчезает, а вера забывается. Беспокойство о результатах — симптом слепоты, которая заставляет тебя думать, что ты знаешь лучше, что твоя воля должна исполняться, что ты возничий. Но важно обратиться к причине, а не к симптомам. Открой глаза, и симптомы слепоты исчезнут все сразу.

— Интересно то, — сказала она, — что это не вопрос веры.

— Правильно, здесь не требуется вера или верования. Ничто не прячется и не утаивается. Если ты можешь видеть, где ты и как работают вещи, тебе не нужно верить ни во что.

36, 37 — Настройка восприятия

— Тридцать шестой хороший, — говорит Мэгги, — вам понравится. Чудеса возникают из верного мышления, из приведения восприятия в согласие с истиной, так тут говорится. Это же верно?

— Не считая неверного использования слова «истина», довольно неплохо. Единственная подлинная цель духовного путешествия в том, чтобы сонастроить тебя со вселенной, так что верное мышление и настройка — это ключевые идеи. Следующий?

— Батюшки, — говорит она и передает мне страницу. Я просматриваю тридцать седьмой принцип и понимаю, в чем дело. Слишком оброс ракушками, чтобы тратить время на его очистку.

— Я просто перефразирую последнюю часть, — говорю я, — где, в сущности, говорится, что пока не откроешь глаза, ты не обнаружишь то, что я называю паттерном, а они божественным порядком. Еще скажу, что с их стороны довольно странно так демонизировать ложное. Это показывает критически неверное понимание цели и совершенства царства сновидения. Неверное понимание выставляет царство сновидения плохим, а Атмана хорошим, но это очень распространенное заблуждение.

Я просматриваю все остальное в перечне и решаю устроить финальный забег до финишной черты.

— Я просто пробегусь через все остальное, — говорю я. — Ты готова?

— Вперед.

Я держу лист бумаги, чтобы на него падал свет и просматриваю перечень до конца. Чтобы разобрать каждый пункт, требуется некоторое время, я играю с возможными интерпретациями и прикидываю, сколько усилий нужно вложить, чтобы извлечь смысл из любого данного утверждения, и какая от этого польза.