Рейтинговые книги
Читем онлайн Я - писатель незаконный (Записки и размышления о судьбе и творчестве Фридриха Горенштейна) - Мина Полянская

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 30 31 32 33 34 35 36 37 38 ... 61

Тело Тургенева без сопровождения и без каких-либо документов, свидетельствующих его личность, около месяца везли по Европе в различных товарных вагонах по бумажной накладной, где было написано: "1 - покойник". Гроб лежал на полу багажного вагона, упакованный в обыкновенный дорожный ящик для клади. Об этом свидетельствует Михаил Стасюлевич, находившийся на пограничной станции Вержблово. "Пока мы выносили ящик с гробом, - писал Стасюлевич в "Вестнике Европы", - настоятель приготовил в церкви катафалк и паникадила... раздался протяжный звон - Vivos voco! Motios plango! - Это был первый призыв и привет покойнику на родине - и неимоверно тяжело потрясли заунывные звуки колокола слух каждого из нас, кто понимал, что мы в эту минуту делали".

Представители двух стран - Германии и России - различных эпох, литературных и философских направлений объединяет "локализация" в общей "математической точке", как сказал бы Андрей Белый. Впрочем, связь здесь не только формальная - город, находящийся на перекрестке путей из Западной Европы в Россию и из России на Запад, сыграл для этих авторов большую роль. И Гореншейн также находился в поле напряжения культурологического пространства, где одним полюсом была Россия, а другим - Германия. Для Горенштейна, однако, в отличие от Набокова, покинутая Россия не была потерянным раем (и, тем более, страной счастливого детства; в его творчестве, скорее, присутствует тема недетства - раннего сиротства)*, и, в отличие от Достоевского, у Горенштейна Москве не уготована судьба Нового Иерусалима. Утраченному Эдему, по Горенштейну, нет на земле места, и поэтому поиск "места" в его книгах превращается в поиск временного пристанища как наименьшего из зол.

______________ * Характерно, что в берлинском университете им. Гумбольдта читался курс лекций "Русские писатели-эмигранты от Набокова до Горенштейна".

***

Тем не менее, я отважилась в книге "Музы города" назвать очерк о Горенштейне "Постоянное место жительства", чтобы, как мне теперь кажется, сказать: "да будет так, да будет дом, наконец!". Горенштейн против этого постоянства места в моей книге не возражал.*

______________ * В одном из писем он сообщал: "Сейчас Мина Полянская опубликовала книгу "Музы города" о Берлине и проживающих там писателях. Посмотрите у Владимира Шубина - может, она Вас заинтересует". Письмо Ларисе Щиголь датировано 2 марта 2000 года.

Любопытна была реакция Сергея Юрского на такое мое название (19 ноября 2000 года)*:

______________ * Я тогда Юрского задарила нашими журналами, книгами в память о моей первой любви к Чацкому в его исполнении в ленинградском БДТ в пору моей студенческой юности.

Юрский: Вот ведь, вот ведь, Фридрих, теперь у вас, наконец, есть свой дом.

Гореншейн: Да какой там дом! Разве это дом?

Юрский: Ну, как же, как же, Фридрих, вот очерк (взгляд в мою сторону) он называется "Постоянное место жительства", и я уже успел его просмотреть. Я знаю теперь, что вы полюбили Берлин, и у вас есть дом.

Горенштейн: Ну, да, ну да.

Горенштейн находился в сентиментально-благостном настроении. Только что на сцене* Юрский (он читал стихи Бродского) приветствовал Фридриха, сидевшего в конце огромного, переполненного зала "русских берлинцев", и благодарил его за то, что он пришел на его выступление. И было это трогательно и красиво: один маэстро со сцены приветствовал другого сидящего в зале.

______________ * Это было в большом зале Еврейской общины Берлина.

И Горенштейн не желал сейчас вдаваться в глубины своей мощной концепции сиротской бездомности, которая на самом деле была одной из главных составляющих его творческого импульса, где нет места спорам, поскольку в мире сиротства нет ни учеников, ни учителей, и не изменить здесь ничего, как не изменить звездной орбиты.

***

Признаюсь, я, накануне, подобно восторженной курсистке, написала письмо Юрскому, и вручила его еще во время первого антракта. Он сказал нам с Фридрихом, что успел прочитать его в антракте и повторял озадаченно: "Над же, надо же - "Горе от ума!" Как давно это было! Надо же - "Горе от ума!" Фридрих! Мы с вами еще встретимся, я уверен в этом. А ваш телефон я записываю на этом письме (высоко поднимает письмо. К слову сказать, встреча оказалась последней - Горенштейну оставалось тогда жить год и три с половиной месяца). Решаюсь все же мое письмо, адресованное Юрскому, здесь процитировать:

"Многоуважаемый Сергей Юрьевич!

Впервые я увидела Вас на сцене БДТ в роли Чацкого, кажется, в году 64-м. Я тогда была студенткой филологического факультета института им. Герцена и являлась типом провинциальной барышни, о которых писал Пушкин в "Романе в письмах": "Теперь я понимаю, за что Вяземский и Пушкин так любят уездных барышень. Они их истинная публика".

Мое поколение, насколько я помню, знало демонстративного, громкого Чацкого в исполнении Царева. Ваш Чацкий, как Вы догадываетесь, меня оглушил и ошеломил. Проливая свои первые слезы в театре после Ваших тихих слов "карету мне, карету!", я обернулась к незнакомой соседке (я помню ее, она была худенькая, высокая, светлая, одухотворенная) и сказала: "Никогда не думала, что буду плакать из-за Чацкого". И она, вся в слезах, ответила мне с тем же пафосом: "Я тоже!"

Именно тогда впервые и появился вкус к театру.

Ныне я в Берлине (с сыном и мужем). Выпускаю журнал "Зеркало Загадок", еще написала книжку о литературном Берлине, которую Вам дарю от всего сердца. Наша семья дружит с Фридрихом Горенштейном - Вы это почувствуете по публикациям в журнале.

Желаю Вам прежде всего здоровья и, разумеется, творческих успехов.

18.11.2000

М. Полянская.

P. S.

Книжка посвящена Н. Я. Берковскому, которого Вы, конечно, знаете. Он, кроме всего прочего, был страстным театралом и является автором известной книги "Литература и театр"

P. Р. S. Русскую литературу преподавал нам тогда Н. Н. Скатов, ныне директор института Русской литературы (Пушкинский дом). О Вашей игре он сказал нам на лекции: "Надо же! Не поменяв ни одного слова в тексте Грибоедова, полностью все изменил!".

Горенштейн после этой воистину трогательной встречи сказал мне на улице очень грустно: "Знаете, не нужно было дарить Юрскому памфлет "Товарищу Маца". Он на меня теперь обидится - я там про него написал кое-что негативное". "Не помню в памфлете ничего такого плохого", - ответила я. "Нет! - сокрушенно возразил Фридрих - Там есть, есть про него кое-что... И он обидится". Горенштейн потом неоднократно сокрушался по этому поводу. Недавно я, как мне кажется, тщательно заново "просмотрела" памфлет, но о Юрском ничего не нашла.

***

Читателю, наверное, желательно представлять себе человека, пишущего книгу, тем более, книгу воспоминаний. В культуроведении в таких случаях говорят о "протоколах чтения", программирующих определенную перспективу, модус восприятия. Поэтому открою некоторые из тайников моей души, причем такие, которые имеют прямое отношение к нашей центральной теме, теме отщепенства.

Я - тоже бездомный человечекий "продукт" эпохи. Пишу слово эпоха с большой осторожностью, потому что не исключено, что, на самом деле, являюсь очередным персонажем некоей трансэпохальной "драмы судьбы". Я ощущаю свою бездомность с того самого момента детства, когда в 1952 году моего отца арестовали. Впрочем, арест был не сталинско-классический, московско-ленинградский с неизбежным ГУЛАГОМ или расстрелом, о каких много теперь пишут, а местечковый. Отца через некоторое время выпустили, согласно устному сговору: мы тебе - свободу, а ты нам - квартиру.* Теперь понимаю, что тогда впервые соприкоснулась с историей. Сосед, который выдал отца, подтвердил, что, мой отец, Иосиф Полянский, слушает иностранные "голоса". Когда он пришел домой и осознал, что совершил, то повесился на чердаке (а у него было двое маленьких детей). Как сейчас помню, соседка рассказывала толпе: вхожу на чердак, а он там стоит и показывает мне язык.

______________ * Договор одной стороной был нарушен: через полгода за отцом, как тогда говорили, "пришли", но его уже не было в живых.

Поначалу мне даже понравилось, что соседа больше нет: он не разрешал нам, детям, рвать зеленые яблоки в саду, и бегал за нами с лопатой. Видно он хотел, чтобы яблоки поспели, но так до этого и не дожил.

Дело было в городе Черновцы, принадлежавшем некогда Австро-Венгрии, городе в котором я не родилась. А родилась я в одной сожженной молдавской деревне, где родители оказались после эвакуации. И задумана я была в честь наступающей победы.

Было это в далеком Самарканде. Осенью сорок четвертого года моей матери под утро приснился вещий сон. Огромное зарево пылало на всем видимом небе. И высвечивались в этом пламени два профиля, обращенные друг к другу нос к носу - Гитлера и Сталина. Вдруг Сталин поднял руку и ударил ею по профилю Гитлера. И Гитлера не стало. Выслушав утром мамин сон, папа сказал: "Болд ист ды фрай! Цу либ дарф мир убн а кинд" ("Скоро победа! И в честь этого нам нужно родить ребенка".) Согласно такому вердикту, я появилась на Божий свет. У моих родителей было тогда уже двое детей: мой старший брат Ушер (его называли Саша, а о его скитаниях по свету, в том числе и шахтерских, я часто вспоминала, думая о скитаниях Горенштейна) и сестра Рая. Их нет в живых: сестра похоронена в Назарете, а брат - в Архангельске. Кроме того, до войны от воспаления легких умер еще один мой брат Карпалы, пяти лет, очень красивый, кудрявый мальчик.

1 ... 30 31 32 33 34 35 36 37 38 ... 61
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Я - писатель незаконный (Записки и размышления о судьбе и творчестве Фридриха Горенштейна) - Мина Полянская бесплатно.
Похожие на Я - писатель незаконный (Записки и размышления о судьбе и творчестве Фридриха Горенштейна) - Мина Полянская книги

Оставить комментарий