Атлантический дневник (сборник) - Алексей Цветков

Самодовольные критики любят также вспоминать знаменитый «обезьяний процесс» 20-х годов в штате Теннесси, известный по фильму Стенли Креймера «Посеешь ветер», хотя и тогда реальные проблемы были сложнее, чем инспирированные ими публицистические шаржи.

Дерзну бросить вызов общему мнению и перевернуть его с головы на ноги: на мой взгляд, все эти шумные приключения Дарвина в Америке вызваны не господствующим там невежеством и пренебрежением к науке, а, напротив, уважением к ней и, в числе прочего, пониманием исходящей от нее опасности.

По словам Эндрю Фергюсона, автора статьи «Эволюционная психология и ее истинно верующие», опубликованной в журнале Weekly Standard, уже стало общим местом отмечать, что из трех самых влиятельных мыслителей нового времени, Маркса, Фрейда и Дарвина, только Дарвину удалось перебраться в XXI век без ущерба для репутации. Но эта репутация претерпела странную метаморфозу: в то время как прежде Дарвин импонировал преимущественно левым, сегодня его все чаще берут себе в союзники правые, консерваторы, и левые встревожены.

...

Дарвинизм, вызывающий тревогу у левых, – особого рода. Двадцать пять лет назад он был известен как «социобиология»; с тех пор его несколько видоизменили и переименовали в «эволюционную психологию». Как бы ни именовалось это амбициозное предприятие, оно претендует на объяснение моделей человеческого поведения – любого, от методов воспитания детей до религии или «шопинга» – как результата дарвиновского естественного отбора. Социобиология… пришлась по сердцу таким консервативным полемистам, как Чарлз Мюррей, Джеймс Уилсон, Том Вулф и Фрэнсис Фукуяма. В то же время полемисты слева приравнивают ее к нацизму (полемисты слева, конечно же, приравнивают к нацизму очень многое, но на этот раз они, видимо, вполне искренни).

Пионером социобиологии, о которой пишет Фергюсон, был известный американский энтомолог Эдвард Уилсон. Вообще необходимо подчеркнуть тот факт, что многие из социобиологов, стоявших у истоков этой дисциплины, такие как Ричард Докинс или Стивен Линкер, – ученые с мировыми именами, хотя Эндрю Фергюсон предпочитает об этом не упоминать, полемизируя с ними как с идеологическими публицистами. У самого Фергюсона задача при этом нелегкая: в статье, опубликованной в консервативном журнале, он пытается убедить своих консервативных единомышленников не поддаваться соблазну дарвинизма и берет при этом во временные союзники авторов только что вышедшего сборника левой «научной» публицистики под названием «Увы, бедный Дарвин». О чем же идет речь?

Сторонники «эволюционной психологии», начиная с Уилсона, пытаются обосновать весь комплекс человеческого поведения эволюцией, а точнее, эволюционно запрограммированной генетической информацией. При этом они рассматривают модели поведения современного человека как обусловленные его сравнительно недавней жизнью в африканской саванне и приспособленные именно к этой «среде эволюционной адаптации».

Лучше всего эту теорию иллюстрируют примеры, связанные с сексуальным поведением человека и уже хорошо известные. Женщины могут производить потомство только раз в девять месяцев, а поскольку у человека ребенок рождается совершенно беспомощным, за ним еще нужен бдительный уход на протяжении нескольких лет. Поэтому женщине приходится быть исключительно разборчивой в выборе сексуального партнера, учитывая не только качество предполагаемого потомства, но и репутацию отца: его способности к добыче пропитания, его постоянство и верность.

Для мужчины, напротив, почти вся стратегия продолжения рода сосредоточена именно в половом акте, и поэтому для него чем больше партнеров, тем лучше. Он не отягощен беременностью, и даже если он будет не в состоянии поставить на ноги все свое потомство, он вполне согласен передоверить эту функцию женщине или другому мужчине, которому он наставил рога: чем больше их родишь, тем больше их выживет.

Таким образом, женщина вкладывает свой генетический капитал в ограниченное число крупных «предприятий», а мужчина – во множество мелких. С этой эволюционной обусловленностью связан и весь стереотип поведения обоих полов – пресловутая женская «жеманность» и мужская агрессивность.

Легко понять, почему такие теории вызывают протест и возмущение в левых кругах. Они фактически оправдывают подчиненное положение женщины в большинстве известных человеческих обществ и снимают с мужчин всю ответственность за этот порядок: какой смысл бороться с самой эволюцией? Более того, многие «социальные психологи», особенно из числа обращенных в веру журналистов, торопящихся раздвинуть границы теории до горизонта, прямо утверждают, что женщина никогда не добьется настоящего равенства, потому что ей генетически недостает агрессивности, чтобы карабкаться к вершинам социальной иерархии.

Кроме того, тем же эволюционным способом можно вывести несокрушимые аргументы в пользу капитализма: в условиях борьбы за скудные ресурсы саванны наибольшие шансы на выживание и увековечение в потомстве имел тот, кто был сильнее в жизненном состязании, а слабые оставались на обочине. Для человека, таким образом, куда естественнее свободный рынок, чем социалистическое перераспределение.

Эндрю Фергюсон, вслед за авторами сборника «Увы, бедный Дарвин», обвиняет эволюционных психологов в том, что они передергивают аргументы, не столько постигая настоящее на основе данных прошлого, сколько сочиняя это прошлое на основе status quo. В конце концов, никто не видел реальных обитателей первобытной саванны и никогда не жил среди них. Даже факты, почерпнутые из жизни южноафриканских бушменов, среди которых до последнего времени сохранялся охотничье-собирательский уклад, ничего не доказывают, потому что это – тоже факты сегодняшнего дня.

Обвинение в нацизме, которые левые выдвигают против Уилсона, Докинса и им подобных, основано на историческом опыте. В свое время дурно понятая и плохо переваренная теория эволюции, фактически сведенная к лозунгу «выживает сильнейший», породила так называемый «социальный дарвинизм», оправдание неравенства индивидов, классов и человеческих рас. Вполне респектабельные ученые конца XIX – начала XX века без тени смущения говорили и писали о врожденном превосходстве европейцев, о необходимости укрепления генофонда методами евгеники и о «бремени белого человека». Отсюда – один шаг до нацизма и до избавления белого человека от бремени путем прямого истребления «низших» и «вредных» рас.

Я хочу на минуту прервать цепь аргументов и открыто заявить, что я во многом на стороне Эндрю Фергюсона в его нелюбви к эволюционной психологии, поскольку ее окончательная победа грозит нам, на мой взгляд, небывалой в истории человечества духовной катастрофой. К сожалению, как сказал в свое время о борьбе с коммунистами писатель Артур Кёстлер, самое худшее в этой борьбе – собственные союзники. Это мудрое изречение применимо и в данном случае: с такими союзниками, как Эндрю Фергюсон, врагов уже не надо.

Но прежде чем покончить с Фергюсоном и перейти к грозящей катастрофе, необходимо пояснить мотивы, которыми он руководствуется, предостерегая своих единомышленников-консерваторов от союза с эволюционными психологами. Сиюминутная польза от такого союза очевидна: это отповедь левым, научное доказательство, что освященные веками традиции и уложения коренятся в самой человеческой природе и что именно на эту природу восстают революционеры.

Тем самым, однако, консерваторы отказываются от куда более респектабельных духовных аргументов, от роли хранителей культурных и религиозных завоеваний цивилизации, на которую правые издавна претендуют. Ведь, согласно эволюционной психологии, даже сама человеческая личность – иллюзия. Вот как излагает эту концепцию Эндрю Фергюсон:

...

Может быть, одна из самых чреватых последствиями ошибок организма – это его интуитивное «умозаключение», что он располагает некоей единой, ни к чему не сводимой самоидентичностью – «самостью», личностью. Никакая подобная личность не уцелеет под действием универсальной кислоты. Личность – это тоже уловка, которую организм применяет к самому себе с целью выживания. Вера в «личность» функциональна: организм, полагающий себя неким независимым единством, протяженной во времени самоидентичностью, повышает свои шансы на выживание. Но эта вера – иллюзия. В ходе безжалостного расследования социобиолога «личность» оборачивается слиянием материальных процессов, каждый из которых – сам по себе продукт естественного отбора.

Каким же в таком случае образом, в отсутствие личности, без объективных категорий добра и зла и способности свободно выбирать между ними, – как осуществляться нравственному выбору? Социобиологи отвечают почти единодушно: мы должны притворяться, что факты, которые наука преподносит нам как истинные, ложны.