Я тебя никогда не забуду - Анна и Сергей Литвиновы

Хитрым экивоком я напомнил начальству, что проблемами обэхаэсэсника я занимаюсь частным образом. Можно сказать, в свободное от основных служебных обязанностей время и по его личной просьбе.

Полковник мой намек прекрасно понял и сбавил тон. Однако от легкого сарказма все-таки не удержался:

– Все ясно, Павел Савельич, работа проделана большая, а результатов – ноль целых ноль десятых.

Когда начальник не задает конкретных вопросов, а отвлеченно ворчит и жалобно пеняет, лучше не оправдываться, а молчать в тряпочку. Этот закон я вывел для себя давно – посему не проронил ни слова и теперь.

А полковник резко переменил направление разговора.

– Хочешь, – продолжил он, – я тебе еще дельце подкину?..

«Не хочу!!!» – мысленно завопил я, но вслух сдержанно проговорил:

– Никак нет, товарищ полковник!

– Да ты не боись, это не новая нагрузка, а скорее информация к размышлению по тем трем эпизодам, над которыми ты работаешь… Хотя непонятно, почему по твоим делам я тебе должен информацию предоставлять, а не наоборот…

– Ну, они не только мои… – слегка обнаглел я.

Командир ожег меня взглядом, но лишь молвил устало:

– Твои, твои это дела… Ох, сдается мне – твои… Короче, вот новость. По агентурным каналам пришло сообщение: в горбольницу номер пятьдесят обратился мужчина с огнестрельным ранением в нижнюю конечность. Состояние гражданина тяжелое, но стабильное. Угрозы жизни нет. Пуля прошла навылет, кость не задета. Стреляли с близкого расстояния. Но!.. – Полковник значительно поднял палец. – Прошу заметить, пострадавший сделал все от него зависящее, чтобы информацию об огнестреле не передали, как положено, из больницы в правоохранительные органы. На больного даже не была заведена медкарта. После оказания первой помощи пострадавший был отпущен на амбулаторное лечение. Как сообщает осведомитель, для того, чтобы происшествие осталось в тайне, пострадавший раздал в медучреждении взяток разным лицам на значительную сумму. Впечатляет?

– Впечатляет… Только… При чем здесь я? – осторожно поинтересовался я.

Такого вопроса полковник и ждал.

– А при том, что пострадавший является не кем иным, как Николаем Егоровичем Солнцевым, директором универмага «Столица»…

– Ох, ты, мать честная… – вырвалось у меня.

– Вот именно – мать! – возвысив голос, с неподражаемой интонацией проговорил полковник. – Интересная цепочка получается! Порядина, завсекцией в универмаге каком? «Столица». Пострадавшая Степанцова тоже, как я помню, начинала где? В «Столице»… Теперь вот директор универмага, товарищ Солнцев. Добавь еще, для полноты картины, майора Верного. Он нам хоть и друг, но истина, как говорится, дороже… Не в ГАИ товарищ служит, а в ОБХСС, опять же столичном.

– И пистолет… – протянул я.

– Что – пистолет? – быстро переспросил Любимов.

– После того как напали на майора, у преступников появился пистолет.

– О! – полковник поднял палец. – Значит, ты тоже считаешь, что стрельба в директора универмага – дело рук тех же самых бандитов? И стреляли они из оружия, похищенного у Верного?

– Перспективная версия, – согласился я.

– Что ж, тогда давай, Павел Савельич, думай: что с полученной информацией делать? Как ею по-умному распорядиться?

– Может, обыск у директора универмага провести? Хотя бы негласный?

– Ты с ума сошел? – выразительно глянул на меня командир. – Это ж не слесарь какой-нибудь. Кто тебе даст санкцию?.. И на показания ты его не раскрутишь, раз уж он деньжищ не пожалел, чтобы информация про его ранение в органы не попала… Но сам знаешь пословицу: рыба тухнет с головы… И сдается мне: ежели ты установишь, кто в директора стрелял, выяснится, что те же лица и дачу Порядиной подожгли, и разбой в Люберцах устроили… И может, дочку Верного похитили… Но ты смотри, работай аккуратней, не переусердствуй, в высокие сферы возносишься.

Вот так наш разговор с полковником и завершился.

Я вернулся к себе.

Короткий декабрьский денек уж клонился к вечеру. Пока я соображал, сидючи в своем кабинете, под каким предлогом мне выйти на Солнцева и как добиться от него хоть каких-то показаний, и вовсе стемнело. Я понял, что просиживаю штаны в кабинете довольно-таки бесцельно. И если буду упорствовать, все равно ни на шаг не продвинусь. И я, в поисках плодотворной дебютной идеи, решил выйти на свежий воздух.

Через три минуты я оказался уже на улице Горького. По ней в сторону проспекта Маркса неслись машины. Двое рабочих на грузовике с люлькой монтировали меж столбов новогоднюю иллюминацию. Я споткнулся о ледяной надолб и досадливо подумал: «Когда наши дворники начнут убирать хотя бы главную улицу города?! Эх, верно, никогда – какой спрос с лимитчиков!»

Я прошел мимо телеграфа (часы над глобусом показывали 17:17), миновал уродливую стекляшку-небоскреб – гостиницу «Интурист» и спустился в подземный переход. Метро обдало меня своим горячим воздухом. Давненько я не уходил с работы так рано и потому отчасти чувствовал себя как школьник, сбежавший с уроков. К тому же, если я отправлюсь сейчас домой – жена и дочка еще, чего доброго, напрягутся, увидав меня: папа, почему так рано? Что с тобой? Не заболел, часом? И вдруг до меня дошло, что я должен, немедленно совершить в рамках расследуемых мною дел.

И я поменял маршрут. Вместо того чтобы потянуться к югу, в мое панельное Коньково, я отправился от станции «Площадь Свердлова» по зеленой ветке на север.

Вышел из метро «Аэропорт» и через семь минут был у подъезда, где проживал майор Верный с супругой и дщерью.

Жена Верного не удивилась, а встретила меня гораздо вежливее, чем в первый раз. Я б даже сказал, слегка подобострастно. Видать, супружник объяснил ей, что его дальнейшая карьера во многом зависит теперь от меня. От моей порядочности и дельности. Стоит мне настучать на него – хотя бы даже анонимно, – и серьезнейшие неприятности майору обеспечены. Его запросто, как говорится, «…сперва из партии уволят, потом со службы исключат…».

Как и в прошлый раз, хозяйка первым делом провела меня на кухню. Однако теперь спросила, не желаю ли я поужинать, и, получив отказ, с почтением налила мне чаю: «Только что вскипел», подвинула розетку с вареньем, вазочку с шоколадными конфетами. И только затем светски спросила: «Вы, наверно, к Эдуарду?» (Она произнесла имя мужа слегка на английский манер, так что получалось: «Эдвард»). Я кивнул, и она исчезла в комнатах.

Спустя пару глотков чая ко мне, пошатываясь, приковылял, держась за стеночку, майор. Вид он имел самый нездоровый: смертельно бледный, с впавшими синюшными глазницами. Затылок выбрит и залит зеленкой. Впрочем, даже травма не помешала ему выглядеть щеголевато: одет Эдвард был в синий «олимпийский» костюм.

– Эк тебя, – сочувственно проговорил я. – Врачи?

– Они. – Обэхаэсэсник осторожно присел на табуреточку. – Садисты в белых халатах.

– В нашу поликлинику сдался? – осведомился я.

Эдик сделал отстраняющий жест.

– В местный травмопункт. Сказал: поскользнулся – упал. Ударился головой.

– Какой диагноз?

– Сделали рентген. Говорят, была б мозга – было б и сотрясение, – повторил он с кавказским акцентом популярную шутку и резко поменял тему: – Как твои-то успехи?

Я не стал рассказывать ему про директора Солнцева, заговорил о другом:

– Тут наши художники сделали словесный портрет двух супостатов. Они у нас по другим делам проходят. Хочу предъявить их тебе. Может, опознаешь?

– Откуда? Я их и не видел.

– А вдруг раньше встречал?

Он скривился и без особого энтузиазма согласился.

Я залез в свой портфель и для начала продемонстрировал ему рисунок парня, которого видел за рулем «Москвича» пострадавший от разбоя любвеобильный математик, кандидат наук Степанцов. Эдик безапелляционно сказал:

– Никогда не видел.

Затем настала череда девчонки.

Майор долго вглядывался в ее лицо. Я исподволь следил за ним. На лице Верного не дрогнул ни один мускул, глаза не озарились узнаванием. Да и, по правде сказать, добрая половина случайно встреченных мною сегодня девушек могла подпасть под представленное субъективное изображение. (Я был всегда невысокого мнения о милицейских художниках). Но… Вдруг Эдуард молвил:

– Я ее знаю.

И еще через минуту я, нежданно-негаданно, узнал главное, а именно: имя и фамилию преступницы и даже место ее прежней работы!..

– Почему она на тебя напала? – спросил я. – Дочку похитила? Какой мотив?

Люди нашей профессии умеют распознавать ложь. А это значит, что они и сами лгать умеют. Не моргнув глазом, не почесав нос и не прикрыв пальцем губы – словом, не сделав ни одного из тех рефлекторных движений, что неосознанно производят лжецы, – майор молвил:

– Понятия не имею, почему. Сам спросишь у нее, когда поймаешь. И, я надеюсь, дашь мне с ней потолковать.