Можно ли обижать мальчиков? - Yelis

я переместился на тысячу с лишним километров от дома?

Мои размышления прервал звук открываемой двери. Посмотрев в ту сторону, я увидел входящую Марию Степановну, которая в одной руке держала тарелку с ложкой, а в другой — стакан с чем-то белым, похожим на молоко:

— А вот и я! Как и обещала, несу нашему пациенту честно заработанную манную кашку и стаканчик молочка.

Запах свежей, только что сваренной на молоке, манной каши я унюхал ещё до того, как Мария Степановна закончила говорить свою фразу. Не понимаю, почему манная каша мало кому нравится? Очень вкусное блюдо! И ел я её всегда с большим удовольствием: и когда мама готовила, и когда её давали в нашей школьной столовой, да и в детском саду тоже.

Впрочем, вкус у меня, наверное, такой — специфический, как говорил Аркадий Райкин. Многие мои друзья и одноклассники терпеть не могут манную кашу, кипячёное молоко (особенно с пенкой), кабачковую икру, да и вообще общепитовские блюда. А мне всё нравится. Ну, почти. Я не «перевариваю» блюда из кабака. Нет, это не тот кабак, в котором водку пьянствуют. Это тыква так называется на Украине. Вот не нравится мне её вкус и всё тут. Какая-то индивидуальная непереносимость этого овоща у меня. А вот мама моя его очень уважает.

Ну, как говорится, на вкус и цвет — товарища нет, что тут же подтвердил мой желудок, издавая совсем уж неприличные звуки.

Улыбающаяся Мария Степановна, тем временем, успела просмотреть мою кардиограмму и расположиться на стульчике рядом с моей кроватью. Придерживая одной рукой тарелку, стоящую у неё на коленях, другой она протягивала ложку ароматной, парящей лёгким дымком, манной каши:

— Давай, голодающий ты наш, заслужил! Не горячая? А то могу подуть.

Взрыв вкусовых ощущений во рту не позволил мне ничего ответить. Я хоть и люблю манную кашу, но не может простая манка быть такой вкусной. Я только и смог, что помотать головой в ответ на её вопрос, проглатывая это изысканное угощение.

Наслаждение вкусом манной каши не помешало обратить внимание на табличку на груди моей кормилицы. Как и предполагал, отличия были. То, что женщина занимала должность заведующей отделением, я уже знал. Кроме этого, она была врач анестезиолог-реаниматолог высшей категории. А фамилия Марии Степановны оказалась Кочур.

— Вот молодец! Вкусно? Держи ещё ложечку.

Я молча открыл рот, принимая вторую ложку манного лакомства, за которым последовала третья. А потом тарелку, далеко ещё не пустую, от меня убрали.

Я растерянно и безмолвно следил за тем, как от меня уплывает самое вкусное, что я ел в своей жизни. Зато мой желудок молчать не стал. В его гневном бурчании, при желании, можно было услышать возмущённые требования мирового пролетариата вернуть вкуснятину на место и продолжить процесс насыщения голодного хозяина.

Но, по-видимому, у Марии Степановны такого желания не возникло, и она осталась глуха к негодующим воплям моего организма. А вместо каши к моим губам она поднесла стакан с молоком и позволила сделать три таких же маленьких глотка, пояснив своё непонятное поведение:

— Подождём минут десять-двадцать. Посмотрим на реакцию организма. Если всё будет хорошо, тогда закончим начатый завтрак. А пока поболтаем. Ты не против?

— Как будто, если я скажу, что против, то что-то изменится! — недовольно проворчал я. — Что там с моей кардиограммой? И, если можно, поподробнее, пожалуйста!

— На удивление неплохо. — улыбнулась врач, доставая бумажную ленту из кармана своего халата и отходя к окну. — Если тебе это что-то скажет, то я вижу незначительный подъем сегмента ST и увеличение продолжительности интервала QT. Ни кардиомиопатии, ни фибрилляции предсердий, ни увеличения концентрации сердечных маркеров я не наблюдаю. Сосудистых повреждений, думаю, тоже нет.

— То есть жить я буду? — буркнул я, мало что поняв из услышанного.

— А куда ты денешься? — засмеялась Мария Степановна, складывая бумажную полосу, разрисованную каляками-маляками.

Чего это она всё время смеётся? Я, вроде, ни разу не клоун и смешного говорю мало.

Успокоившись, женщина продолжила допрос:

— А ты что-нибудь ещё вспомнил о себе, кроме имени?

— Нет, ничего. — продолжил я имитировать потерю памяти. — Это что-то с головой не в порядке, Мария Степановна?

— Надо будет сделать томографию головного мозга. Может там что-то видно будет. А я предполагаю у тебя диссоциативную ретроградную амнезию. — поглаживая подбородок и глядя в окно, произнесла врач. «Надеюсь, что она временная, а не постоянная или, тем более, прогрессирующая» — задумчиво пробормотала под нос Мария Степановна, думая, что я её не слышу.

— Так вот! — развернулась она, направляясь ко мне. — Имя своё ты назвал. Но не помнишь, что было во время и до случившейся с тобой травмы, забыл события своей личной жизни. А память на универсальные знания у тебя сохранилась. Ты ведь знаешь, что такое, например, велосипед?

— Ну, машина такая — двух или трёхколёсная. А есть ещё веломобили на четырёх колёсах. А в цирке и на одном колесе катаются. — отчитался я.

— Вот видишь, что-то общее ты помнишь. А велосипед у тебя есть? Кататься на нём ты умеешь? — уставившись мне в глаза, спросила женщина.

— Не помню. — заметив этот взгляд, я вовремя успел прикусить язык.

Что-то он быстрее мозгов реагирует — чуть не ляпнул, что мы с пацанами летом почти каждый день на великах гоняли. С этой врачихой ухо надо держать востро. Расслабляться нельзя ни на минуту.

— Понимаешь, — продолжила врач, отведя свой взгляд, — у тебя из памяти исчезли разные личные жизненные факты. Это и называется диссоциативной ретроградной амнезией. А полученные когда-то навыки обычно сохраняются. Так что, если ты умел раньше кататься на велосипеде, то умеешь и сейчас. Просто не помнишь об этом.

— А как лечат эту вашу ретроамнезию? — не хочется, чтобы меня пичкали какими-то лекарствами: печень и почки — мои собственные, а не казённые.

— Не ретро, а ретроградную. И не нашу, а вашу. — снова улыбнулась Мария Степановна. — Нет каких-то специальных лекарств для терапии ретроградной амнезии. Восстановить воспоминания могли бы помочь родственники, друзья или знакомые, фотографии или документы, но их нет. Остаётся уповать на помощь психолога.

— Эй, я не псих какой-то! — возмущённо пропищал я. С одной