Старосветские убийцы - Валерий Введенский

— Не моя шутка, доктор из столицы так считает. — Киросиров указал на Тоннера.

Павел Игнатьевич успокоенно сел:

— В столице нашу Елизавету Петровну пока не знают. Уникальная женщина! Столько сил у нее, идей! Захудалое поместье за два года подняла! Чуть свет на ногах, а ложится за полночь. Винокурню отгрохала, сейчас мельницу достраиваем, думает про маслобойню и сыроварню! И сделает.

— А почему за Северского замуж вышла? — спросил Терлецкий.

— Встретились, полюбили друг друга. Опять же поместье у него большое, крепкое. Анна Михайловна людей в узде держала, за всем следила. Распустились тут при Петушкове, да ничего, поправим. Лично мне Северский, царство ему небесное, никогда не нравился. Пустой человек, кроме как стрелять и в карты имения проигрывать, ничего не умел. Но я свое мнение при себе держал. Как обручились они — расстроился, а потом мысль пришла. Елизавете Петровне-то сильный мужчина и ни к чему. Могут не ужиться! Когда два характера в доме, один уступить должен. А Елизавета Петровна, хоть на вид ласкова, железная внутри! Опять же третий раз замуж вышла — опыт имеет. Знает, чего хочет!

— А предыдущие мужья своей смертью умерли? — Федор Максимович ходил по столовой кругами.

— Знаком не был.

— Своей, — подал голос Пантелей. — Господин Камбреме раком страдал. Умирал тяжело, долго. Елизавета постепенно все дела торговые стала вести и за ним самоотверженно ходила.

— Давно ее знаете? — спросил Терлецкий.

— Пятнадцатый год. Камбреме поставщик мой, один из первых.

— Камбреме? — переспросил Тоннер. — Знаю такое шато. Хорошее, не из дешевых.

Угаров, переводивший Роосу, запнулся и вопросительно взглянул на Тоннера. Шато — по-французски замок. Тоннер пояснил:

— Слово «шато» в названии вина означает виноградник, принадлежащий конкретному владельцу.

— Шато — это полдела, — продолжал Пантелей. — У Камбреме и испанские вина можно было купить, и португальские, и итальянские. И товар всегда лучшего качества. Ему выгодно, и мне хорошо. Лавочники любят, когда у купца выбор большой.

— После смерти Камбреме шато к Елизавете перешло? — уточнил Федор Максимович.

— Ей и сынишке.

— Дети имеются? — удивился Терлецкий.

— Была еще девочка, но в младенчестве померла. А Шарль большой, моему Архипу четырнадцать, стало быть, ему тринадцать.

— А где сейчас мальчишка?

— В Англии, — начал рассказывать Пантелей. — Как семь годков исполнилось, так и отправила.

— Зачем? — спросил Тоннер.

— Сказала, обучение там самое хорошее, и манеры прививают. Меня подбивала тоже Архипку отдать, да жена покойница как раскричится: «Не отпущу от себя». Какой-то колледж дорогой, позабыл, как называется.

— Итон? — предположил Тоннер.

— Он самый, — обрадовался Пантелей.

— Французского мальчика английскому языку обучали? — Тоннер, зная нелюбовь галлов к британцам, удивился.

— С детства! Элизабет и сама английским владеет.

«Точно, — хлопнул себя по коленке Тоннер. — Английский у нее акцент! И по-русски, и по-французски с ним говорит! И имя Элизабет не французское».

— Она англичанка? — спросил Тоннер.

— Нет, вроде француженка, — сказал Пантелей. — Хотя не знаю, родителей не видел.

— А вы, Павел Игнатьевич, не знаете?

— Елизавета Петровна никогда о себе не рассказывала, — ответил управляющий.

— А со вторым ее мужем, Пантелей Акимович, вы знакомы? — вернулся к допросу купца Терлецкий.

— С Бергом? Да. Хороший был мужчина. Весельчак, балагур!

— Неужели тоже вином торговал? — Генерал напрягся. Куда катимся! Вся страна торгует. И князья, и сенаторы. Вот и военные подтянулись!

— Нет. В дела не лез: цветы в саду выращивал да с пасынком возился. Павел Игнатьевич прав: Лизе мужья-диктаторы ни к чему. Она женщина серьезная, деловая. А полковник красавицу нашу любил, и взаимно. Такое горе было, когда умер два года назад — язва открылась.

— Камбреме тоже тюфяком был? — спросил Терлецкий.

— Нет! Лиза девчонкой за него вышла и уважала сильно, а то не знаю, как ужились бы. Хваток, решителен, в делах дока. Миллионщиком помер, а начинал почти с нуля, прям как я!

— Кстати, а где вы денег на собственное дело нашли? — заинтересовался Терлецкий. — Говорят, в молодости камердинером служили?

— Да, у Александра Васильевича Северского. Золотой был человек! Не чета брату! Я с малолетства ему прислуживал, а он мне вольную дал. Жаль, покойнице моей бумаги выправить не успел. Выкупать пришлось у Анны Михайловны.

— И все-таки, откуда капиталец-то? — повторил вопрос Федор Максимович.

— Я, господин хороший, в двенадцатом году в ополчение пошел, потом меня в регулярную армию взяли. Дрался не щадя живота. В тринадцатом произведен был за храбрость в офицеры и пожалован личным дворянством.

— Это, брат, серьезно. Такое лишь за подвиги давали, — восхитился генерал.

— После ранения по интендантской части служил…

— Понятно, откуда деньги. — Еще секунду назад симпатичный, Пантелей стал генералу неприятен.

— В Париже закупками занимался, со всеми поставщиками познакомился, вкусы господ узнал. Какое вино нравится, а какое нет, какое слишком дорогое, а какое не хранится совсем.

— Поставщики по-русски понимали? — спросил Терлецкий.

— А я французский знаю. Когда покойного барина учили, я со слуха овладел. Потом Александр Васильевич с грамотой помог.

— А ну скажи что-нибудь! — попросил Федор Максимович.

— Что сказать?

— Большой оборот имеешь? — спросил Терлецкий.

— Большой. Кораблями вожу. Поначалу тяжело было — откуп на ввоз вин получить желающих много, боевые товарищи мне подсобили. Вина только качественные поставляю, с местными не бодяжу. И хранить умею, а то наука сложная! А если, не дай бог, что-то испортилось, в продажу никогда не пущу, лучше в спирт перегоню. Качеством авторитет и завоевал.

Пантелей по-французски говорил с чудовищным акцентом, но понять его было можно. Угаров перестал переводить. Хотелось Денису обдумать увиденное на портрете и кой о чем спросить купца.

— Павел Игнатьевич! Вы, считай, последним, не считая Северского, княгиню видели. Расскажите, о чем разговор шел. — Терлецкий вернулся к расспросу управляющего.

— Мы всегда перед сном с ней беседуем. Утром время терять нельзя — она в одну сторону, я в другую. И в день свадьбы привычке не изменили, хоть князь и недоволен был. Первым делом давно задуманное совершила — Петушкова в отставку.

— А почему? — спросил генерал. — Милый человек!

— Вор и дурак. С делом сельским не знаком, всю жизнь бумажки в канцелярии перекладывал.

— Зачем же князь его на службу взял? — удивился генерал.

— Настя настояла, дядя он ей. С самой Настей княгиня тоже собиралась вопрос решить. Елизавета Петровна про роман ее с князем знала. В глуши такое не скроешь. Но Василий Васильевич уверил, что все в прошлом, любви нет, а выгнать не может — матушка привязана. Но вчерашнее поведение девицы Елизавету Петровну разозлило. Помните, что вытворяла: стрельба по яблочкам, книксен! От греха подальше хозяйка решила ее удалить. Свекровь-то не в себе, зачем ей компаньонка? Сказала, завтра князя увезу, пока месяц нас не будет, дай приданого Насте тыщ пять, и пусть проваливает.

— Стойте! Князь перед сном сказал, что в Петербург не едет, — удивился генерал.

— Да, сопротивлялся, не хотел. Даже дверью хлопнул, когда к матушке пошел. А мне Елизавета Петровна так сказала: «Утро вечера мудренее, нет такого мужчины, чтоб мне ночью в просьбе отказал. Никуда не денется!»

— Серьезная женщина! — восхитился Веригин.

Павел Игнатьевич продолжал:

— Приказала наутро карету в Петербург готовить, все вещи собрать. Вызов нотариуса отменила.

— Зачем звала? — спросил Терлецкий.

— Закладную на имение выкупить.

— Какое? У кого? — удивился Федор Максимович.

— Имение Северских было заложено — разве вы не знали? И очень погано! Князю Юсуфову, их дальнему родственнику, а слава за ним тянется отвратная. Коли долг вовремя не вернешь, все имущество через суды отнимает. Связей у него — прорва, потому и богат как не знаю кто. Это тебе не государственный банк, в тех заклады веками не отдают. А с Юсуфовым шутки плохи — разденет до нитки! И срок оплаты истекает.

— А где Юсуфов? — Терлецкий осмотрел собравшихся. Раз нотариуса вызвали, и заимодавец должен был прибыть.

— Я за него, — неожиданно откликнулся Рухнов. — Секретарь его сиятельства. Доверенность на сделку имею, и закладная при мне. — Михаил Ильич достал из кармана кучу документов.

— Ого, пятьсот тысяч! Велик заклад! — Быстро просмотрев бумаги, Терлецкий присвистнул. — Откуда долг такой?

— Игорь Борисович с год назад Северского на свадьбу дочери пригласил, — стал вспоминать Михаил Ильич. — Что Василий Васильевич игрок, Юсуфов знал, старался из дворца не выпускать. Но сами понимаете, свадьба. Однажды Северский сбежал и вернулся через сутки. Проиграл все-все. Плакал! Мать жалко, кузена жалко. Всех по миру пустил. Юсуфов сжалился, у шулеров долг выкупил. Но срока дал год, не более!