Русская гейша. Во имя мести - Ольга Лазорева

У профессионалки своего дела был целый вокальный спектр хихиканий, вскриков, стонов и вздохов удовольствия, сексуально окрашенного частого дыхания; целая гамма телесных содроганий, которые должны были показать гостю, какой эффект оказывают его усилия на ее тело и эмоции. Гость же зачастую издавал хриплые звуки, как самурай, нападающий на противника в сражении».

Свиток седьмой. Хрупкие крылья порхающей бабочки

«Нынче опять – в третий раз —Поминальный фонарь я повесил.Каплет с него роса».

Бусон

Господин Ито оказался очень щедрым. За каждый вечер, проведенный с его гостями, а приглашал он меня почти ежедневно, он платил мне 200 долларов, независимо от того, заканчивалось это физической близостью или нет. И это при моей тогдашней зарплате в 50! Кроме этого он преподносил подарки и часто приглашал в рестораны. С его помощью я обзавелась множеством новых знакомств с очень обеспеченными мужчинами. Чувствовала я себя, словно рыба в воде, несмотря на постоянную ложь, которая была мне сейчас необходима в отношениях со Степаном. Но пока все сходило с рук, и он не догадывался о моей второй жизни.

21-ого марта я отменила все дела и с утра поехала в Ракитки. День был на удивление теплым и солнечным. Могилы оказались в полном порядке, прибраны и ухожены. Я уселась на скамеечку и достала водку. Выпив, по привычке начала говорить с Петром, потом не выдержала и расплакалась. И в этот момент увидела, как между могил пробирается Елизавета Викторовна. Она несла большой венок из живых белых гвоздик. Я встала и пошла ей навстречу.

– Доченька, – всхлипнула она, – Не думала, что ты так рано приедешь. Да, и вообще, поедешь сегодня. У тебя ведь сейчас своя жизнь. И это правильно.

– Сегодня ровно год, как погиб Петя, – тихо сказала я. – Как же я могла не поехать?

– Да, да, конечно, – ответила Елизавета Викторовна, прилаживая венок к кресту.

– Давайте я памятник закажу, – предложила я, когда она уселась рядом на скамейку. – Земля уже осела. И пусть с фотографией будет.

– Но почему ты говоришь, что сегодня? – с недоумением спросила она, поворачиваясь ко мне.

Я закусила губу, потому что вспомнила, что по официальной версии смерть наступила 22-ого марта. Елизавета Викторовна пристально на меня смотрела, и я опустила глаза.

– Но ведь вы тоже сегодня приехали, – сказала я.

– Хотела заранее могилку прибрать, цветочками украсить. Завтра родственники съедутся, чтобы все в порядке было. Но почему ты так сказала? – вновь забеспокоилась она.

Я молчала, хотя сердце колотилось невыносимо.

– Таня, не надо ничего от меня скрывать! – настойчиво проговорила Елизавета Викторовна. – Я всегда чувствовала, что с его смертью что-то не так. Петенька не мог напиться и утонуть. Я это знаю!

Она всхлипнула и вдруг разрыдалась так сильно и с таким отчаянием, что я заплакала вместе с ней.

– Ты должна мне все рассказать, все, что ты знаешь! – выкрикивала она.

Вороны, сидящие на ограде соседней могилы, встревожено закаркали и улетели прочь.

– Во имя всего святого! – умоляла она. – Зачем так меня мучить! Я должна знать правду! Отчего я не настояла тогда, чтобы вскрыли гроб? Но меня все уверяли, что то, что я там увижу, будет слишком даже для матери, что труп пролежал сутки в воде…

Она снова разрыдалась. Смотреть на нее не было сил. Ну почему, почему я не промолчала, как молчала весь этот год?! Сердце разрывалось, и я не выдержала. Она так умоляла меня. И я подробно поведала ей все события того ужасного дня, но инстинктивно умолчала о деньгах, оставленных Петром. Елизавета Викторовна, пока я говорила, смотрела на меня остановившимися распахнутыми глазами. Ее зрачки так сильно сузились, что стали похожими на черные точки. Худое лицо, покрытое сеточкой мелких морщинок, побледнело до такой степени, что казалось голубоватым. Когда я замолчала, она, ни слова не говоря, упала на могилу лицом вниз. Я бросилась к ней, в душе проклиная себя, перевернула и во второй раз в жизни столкнулась с неподвижными зрачками смерти.

Выпрямившись, я отчаянно закричала. Подбежали рабочие, потом приехала «Скорая», но сделать было уже ничего нельзя. Ее сердце не выдержало.

Через положенный срок Елизавету Викторовну похоронили рядом с сыном. Я находилась в какой-то прострации, и Виктор, ее младший сын, которому, я думаю, было тогда еще тяжелее, чем мне, утешал меня и поддерживал, как родную сестру. О том, что произошло на кладбище, я никому рассказывать не стала. Степан также был очень мил и внимателен и старался не оставлять меня в одиночестве. Но я вновь начала впадать в депрессию. Все они напоминали мне о Петре и его матери, и это усугубляло мое состояние.

Поэтому, когда через два дня после похорон позвонил господин Ито и предложил мне поехать в загородный дом на выходные к одному своему знакомому, я, не раздумывая, согласилась. Инстинктивно я понимала, что нужно срочно сменить обстановку и особенно окружение. Господин Ито заехал за мной вечером в пятницу. Я долго спорила со Степаном, он настойчиво убеждал остаться дома, говорил, что с похорон прошло всего ничего и негоже ехать развлекаться. Я услышала доносящийся с улицы гудок автомобиля, затравленно глянула на негодующего Степана, подхватила дорожную сумку и выскочила из квартиры.

Господин Ито ждал меня у раскрытой двери большого черного джипа Тойота Прадо. Обычно он ездил на другой машине, обтекаемом длинном Ниссане. Я поздоровалась с ним и водителем и подняла голову. Степан стоял на балконе, навалившись на перила, и с ненавистью смотрел на нас. Я махнула рукой и улыбнулась. Но он отвернулся и ушел с балкона.

– Садись, Таня, – поторопил меня господин Ито. – А то такие пробки в пятницу вечером!

Я быстро забралась на заднее сидение, он устроился рядом.

– Я взял для тебя сямисэн, – сказал он, когда мы поехали. – Привезли, наконец, вчера из Токио. Только ты его настрой перед выступлением.

– Да, конечно, – ответила я и улыбнулась.

– Ты очень побледнела, – заботливо заметил он. – Хорошо, что согласилась составить мне компанию. Свежий воздух тебе сейчас полезен. К тому же просили именно тебя.

– Да? И кто, Ито-сан? – спросила я, разворачиваясь к нему.

– Да ты его должна помнить! В первое твое выступление у меня в квартире присутствовал работник министерства Павел Николаевич. Это мы к нему сейчас едем.

– Ах, да! – сказала я и улыбнулась, припоминая холеное лицо и слегка высокомерный вид министерского работника.

Дача Павла Николаевича оказалась роскошным трехэтажным особняком, прячущимся за высоченным сплошным забором. Мы благополучно миновали охрану и подъехали к внушительному входу. Двери в этот дворец были настолько высокими и помпезными, что напомнили мне вход в католический собор. Господин Ито подал мне руку, и мы вошли внутрь. Водитель нес наши сумки. Но хозяин нас не встретил. Маленькая юркая женщина, что-то типа экономки, проводила нас в комнаты на втором этаже. Господин Ито зашел вслед за мной. Он протянул мне футляр с сямисэном и сказал:

– Вот и инструмент. Ты переоденься, я потом за тобой зайду.

– А где хозяин? – удивленно спросила я.

Господин Ито хитро заулыбался и потрепал меня по щеке.

– Ласточка моя, – ласково сказал он, – зачем же показывать твое милое личико без грима? Я не хочу нанести урон твоей репутации ни перед кем. Я договорился, чтобы на нашем пути никто не встретился.

Я изумленно глянула на его довольное лицо и вдруг поняла, что ему доставляет удовольствие развитие этой интриги, что его самолюбию льстит, что возле него находится таинственная прекрасная гейша, о которой никто ничего не знает. А я-то недоумевала, какой ему смысл рекламировать меня и вывозить на вечеринки. Он ведь, в отличие от хозяек чайных домов, не получал с клиентов за это деньги. Оказывается, я стала для него элементом имиджа. А для делового человека очень важно лишний раз привлечь к себе внимание состоятельных людей. Господин Ито и сам был далеко не бедный, но с моей помощью он намного легче сходился с нужными людьми.

Когда мы через час спустились в огромную гостиную на первом этаже, в ней было полно гостей. Я мелкими шажочками, опираясь на руку господина Ито, подошла к Павлу Николаевичу и, быстро глянув на него подведенными глазами, тут же потупилась, прикрыв раскрытым веером нижнюю часть лица. Мне безумно нравилась эта игра. Набеленное лицо, красные, четко прорисованные губы, глаза, совершенно меняющие свою форму из-за черной обводящей их линии, высокая прическа, открывающая шею, нарядное кимоно, стянутое поясами-оби – разве это была я? Нет, это была уже совершенно другая девушка – изысканная, утонченная, возвышенная Аямэ, лишенная каких бы то ни было забот, мирских тревог и проблем. И мне в ее образе было, несомненно, легче забывать хотя бы на время о своей боли.

– Аямэ, милая! – обрадовано произнес Павел Николаевич, бросаясь ко мне. – Как я рад тебя вновь увидеть!