Пылающая комната - Артем Литвинов

Его рассказ показался мне невыносимо смешным, но я боялся сказать ему об этом, по видимости, к этому достижению кинематографа он действительно относился серьезно.

— Я не хочу превращаться в такого супермэна в возрасте, как все мы, кто поет, если, конечно, доживают, — он вздохнул, — это скучно.

Я подумал, что это был крик души, и ему, наверное, суждено было вечно оставаться мальчишкой, отвязным, наивным и в то же время на редкость проницательным, интуитивно понимающим то, что люди с образованием понимают только как интеллектуальные схемы, выстроенные культурой в их сознании.

— А сколько ты еще планируешь выступать? — поинтересовался я.

— Долго, пока жив буду, если голос не сядет, у меня бывают проблемы, — он помотал головой и уставился в потолок. — Ты мне расскажи о себе, а то спрашиваешь, а сам молчишь.

— Мне и говорить нечего, у меня жизнь была самая обычная, никаких приключений. У меня сестра есть, я ее очень люблю, но она в последние годы уже меньше мне доверяла, собиралась замуж. Она на год меня младше. Я из дома ушел, когда мне девятнадцать было. Мои родители вообще не хотели, чтобы я проводил время вне дома. Спрашивали всегда, куда иду с кем, зачем.

— Точно как у Джимми, — воскликнул Крис, перебивая меня на слове, — вот семейка.

— Нет, семья у меня была хорошая, отца я очень любил и маму, она должно быть ужасно страдала из-за моего исчезновения и сейчас страдает.

Я замолчал, у меня резко испортилось настроение. Крис, удивленный затянувшейся паузой, посмотрел на меня, а я отвернулся, чтобы он не заметил, что со мной происходит.

— Ты их правда любишь? — спросил он серьезно, придвигаясь ко мне.

— Правда, это же мои родители, я и понятия не имел, что вокруг творится, пока не убежал из дома, между мной и миром всегда стояла семья, они амортизировали все проблемы, я только выполнял их требования и наставления.

— А как ты стал… — он задумался, стараясь задать вопрос как можно более корректно, но я понял, что его интересовало.

— Я был влюблен в своего преподавателя, — коротко пояснил я, — его звали Томас, он был замечательный тип, художник, очень талантливый, может быть один из самых талантливых современных графиков. Мы с ним часами просиживали после занятий, разговаривали, смотрели рисунки, разбирали всякие подробности, ну и однажды он меня попросил какие-то бумаги отнести по одному адресу, потом еще раз и еще. Я так и носил неизвестно что, а потом он меня в университете нашел и говорит мне: «Уезжай немедленно, куда хочешь, подальше, не предупреждай никого, тебя искать будут, я попался, за мной придут вот-вот, а ты беги, я не хочу тебе жизнь ломать».

— Вот скотина! — не выдержал Крис, — он тебя использовал, а сам притворялся, что ему твоя жизнь дорога. Я бы ему яйца оторвал.

— Да, нет, он не такой, как ты думаешь, — возразил я, — он со мной очень много возился, но он работал на какие-то структуры, за такие вещи обычно дают пожизненное, потому что там еще что-то с убийством было связано, его в нем тоже обвинили.

— Так он шпионом был? — уточнил Крис.

— Ну, может быть, может быть агентом завербованным, короче, это был конец.

— Так он тебя не трахнул? — он спросил это настолько прямо, что я даже не мог счесть это за бестактность.

— Нет, конечно, он, наверное, и не собирался.

— Ну и придурок, — однозначно отрезал Крис. — а сильно ты его любил?

— Мне казалось, что да, но иногда я думаю, что все это была какая-то ошибка, нелепость какая-то, когда моя сестра с ним познакомилась, он ей очень не понравился, она даже стала просить меня с ним поменьше общаться. Вероятно, она что-то предчувствовала.

— А чтобы она обо мне сказала? — спросил он, неожиданно поставив меня в тупик своим вопросом.

— Я думаю, ты бы ей понравился, она рок любила, раньше, сейчас не знаю, хотя у нас в семье как-то не принято было такие вещи слушать.

— А у меня три сестры было и два брата, — задумчиво произнес он, — и отчим в придачу, набил бы я ему морду, если бы он еще жив был. Он мне всегда говорил, что я полное дерьмо и вообще от меня одни неприятности, — он вздохнул и сложил руки на груди.

— Ты помнишь что-нибудь из своего детства, — спросил я его.

— Кое-что, я уже говорил, мать все время болела, из-за этой сволочи, это он ее доконал, я отца плохо помню, почти совсем не помню. Ты есть хочешь?

— Хочу, — сознался я, и мне стало как-то не по себе от его простого вопроса.

Он поднялся с пола и пошел на кухню. Минут через десять он вернулся с двумя корзинами полными еды и бутылок. Мы сели за стол, слишком низкий, чтобы счесть его обеденным, но нам это не мешало.

— Ты пьешь много? — спросил он, разливая коньяк, — я так до предела, пока с ног не валюсь.

— Я не очень, — уклончиво ответил я, не желая признаться, что к выпивке я вообще равнодушен.

— Ладно, ешь, не отвлекайся, — он заставил меня взять кусок языка в придачу к салату из омаров.

— У тебя одни деликатесы, — заметил я.

— А мы как пошли в гору, все завертелось, я себе сказал, что хватит жрать гамбургеры, пора перейти на что-нибудь солидное, ну и привык потом, хотя гамбургер иногда все равно ем.

Мы ели сосредоточенно, как те, кто видит в еде смысл жизни, но не хочет себе в этом признаться, единственное, в чем мы были едины, так это в нелюбви к сладкому, исключая только виноград. Огромный, как в сказке, он больше был похож на кисть со сливами. Черные виноградины вызывали у меня странное чувство, мне казалось, что когда-то я уже пробовал их.

— А как ты к этому своему астрологу попал? — задал мне Крис весьма неприятный вопрос.

— Случайно, Генри нужен был ассистент, — постарался я уйти от обсуждения подробностей.

Крис посмотрел на меня изучающе, с недоверием.

— Ты в него не был влюблен? — спросил он.

— Нет, он совсем не то, он помог мне, но потом все получилось иначе.

— Это как?

— Я стал делать ему схемы, он меня кое-чему научил, иногда с клиентами общаться приходилось.

— У тебя это неплохо получается, — заверил он меня.

— Спасибо, — ответил я.

Он доел утку и запил все коньяком, а затем тщательно вытер салфеткой руки.

— Ты, по-моему, не очень решительный, — заметил он, — в Замке-то на тебя просто столбняк нашел, я на тебя смотрел и думал, что все равно рано или поздно, но это поздно меня доставало. И потом я знал, что тебя не снимешь, как обычно, ты особенный.

— Я знаю, я не прав был, но я тогда считал, что ты высокомерный кретин, — в лоб сказал я ему все, что действительно думал еще совсем недавно.

Вместо того, чтобы обидеться, он рассмеялся и сказал: