Поляна, 2014 № 02 (8), май - Журнал Поляна

Однажды мы засиделись, и я заночевал у него. Жена и дочь отбыли на дачу, одна из комнат пустовала. Пророков устроил меня на кухне, где в разных углах приткнулись старый протертый диван и два огромных холодильника. Проклятые сундуки тарахтели и дребезжали так, что я, не вытерпев, выдернул их из розетки и наконец задремал. Вдруг в коридоре послышались чьи-то тихие шаги, дверь приоткрылась и в щель просунулась старушечья голова в чепце. Старуха испугано поглядела на меня, затем на безмолвные холодильники и снова на меня. Это была впавшая в маразм теща Пророкова. Два года тому назад она принесла родным весть о своей беременности и с тех пор пребывала в беспокойном ожидании. Ее испуганный взгляд перескакивал от безмолвных холодильников на меня и обратно. Очевидно, она засыпала только под их чудовищный скрежет, слышный сквозь стену. Решив не церемониться, я повернулся на другой бок и уснул беспокойным сном. С тех пор я зарекся у Пророкова не ночевать.

В то время я не ведал с чего начать. Узнав, что Пророков член союза писателей, я задрожал. Союз казался мне кастой избранных, которых везде берут, печатают и для которых решительно все двери открыты.

— Слушай, — сказал я, — а нельзя ли и мне вступить в союз писателей?

— Нельзя, — после некоторого раздумья сказал Пророков. — Да и зачем тебе? Сейчас это не важно. Сейчас главное, что ты пишешь, а не то в каком ты союзе. В издательствах на это не смотрят. Это теперь никого не интересует.

Тогда я ему не поверил. Это сейчас я знаю, что большой союз растащили на множество мелких. Представляю, как это должно быть смешно, если правления конкурирующих союзиков находятся в соседних кабинетах. Председатели ругаются через перегородку, а доблестные члены пихаются в коридорах и тычут в спину друг другу кукиши…

— А может попробовать поступить в Литературный институт? — наводил я разговор на нужную тему.

Но это мое решение Пророков растоптал и высмеял.

— Вот уж совсем необязательно, — покривился он. — Зачем? Ни Гоголь, ни Толстой, ни Бунин не учились ни в каких литературных институтах, однако это не помешало им стать гениями. Там тебя научат писать «как надо» и ты станешь писать, как все. А это действительно никому не интересно. Пиши сам, ищи свой стиль — мой тебе совет.

Но не советы были нужны мне. Я ждал. Я понимал, что Пророков — мой единственный шанс. И однажды Емельян сказал мне:

— Есть один журнал. «Наши сети». Отнести туда свою поэму.

Это была победа. Что ни говори, а умение терпеливо ждать всегда приносит свои плоды. Правда, журнал был электронный, но ведь это только начало…

Слушая историю моих журнальных мытарств, Пророков понимающе ухмылялся.

— Ну что ты хочешь? — говорил он. — Толстые журналы давно умерли. Их никто не читает. Там доживают свой век профессионально-непригодные номенклатурные графоманы. У них тиражи, по тысяче экземпляров и те не могут продать — приходи в редакцию и бери. Это они пишут — тысяча, а там и того меньше. Сейчас будущее за Интернетом. Надо делать интернет-журнал. А там, если надо, бумажное приложение — лучших авторов по итогам года…

И продавать. А в толстых журналах сейчас никакой литературой и не пахнет. Интернет — вот будущее литературы. Стоит у тебя принтер, — не хочешь читать с экрана — распечатал и читай. Никакие типография, полиграфия, почта больше не нужны. По всему миру мгновенный доступ! Форму оплаты можно продумать. Весь мир уже живет кредитками и Интернетом. А бумажные журналы это — вчерашний день… труха…

Я делал вид, что ловлю каждое его слово.

Просматривая отклики в чате, я увидел обидный отзыв за подписью некоего Гриши. Меня называли хлюпиком и почему-то голым пацифистом. Гриша жалел, что для меня не нашлось в свое время хорошего старшины, который выбил бы из меня всю дурь и мягкотелость.

— Кто этот Гриша? — спросил я Пророкова.

Тот пожал плечами:

— Бог знает… Мало ли народу шляется по Интернету… А хочешь, я тебе свой роман дам почитать? — неожиданно предложил он.

Я прочел с экрана несколько глав скучнейшего романа о пляжной жизни каких-то подростков и бессовестно расхвалил его. Мол, редко когда в наше тусклое время посчастливится прочитать такую вещь, и вообще, куда смотрят издатели, а эти старперы все вокруг захватили и не дают истинно талантливому человеку пробиться, наконец, к давно заслуженной славе.

— Ну, ты ж понимаешь, — говорил, краснея, Пророков. — Может, заступишься за меня… А то тут наезжают всякие диссидентствующие личности. Я уж им раз ответил.

— Где?

— Да вот.

И я увидел, как тот же самый Гриша, который ругнул меня за поэму, расхваливал роман Пророкова, находя в нем массу художественных достоинств и ставя его в один ряд с шедеврами литературы.

— Так это ты Гриша? — догадался я.

Пророков втянул голову и заерзал на стуле.

— Ну, ты ж понимаешь… надо ж как-то оживить…

— Конечно, конечно, — не подал я виду, — кто-то должен что-нибудь писать.

— Ты — молодец! Все правильно понял, — обрадовался Пророков. — Нужно, чтоб читали, а уж что напишут — неважно…

— Это верно, — поддакнул я, хотя смертельно обиделся на такой сволочной поступок.

Говоря, что Пророков пишет музыку, я не лукавил.

— Слушай, — сказал он мне однажды. — Я тут, понимаешь, познакомился с одним поэтом. Он сочиняет тексты для поп-звезд и для этой, как ее, певица такая, ну неважно… забыл, ну ты ее знаешь… Так вот, он мне дал десяток своих стихов… Я вот тут накидал музыку, если ему понравится — это реальные деньги. Если удастся продать, — а там знаешь, народ быстро слушает, ставит кассету в машине и по первым нотам, — нравится, не нравится, покупаю или нет, — все по-простому, ну так вот, он берет себе восемьдесят процентов. Но там и двадцати довольно будет! Он в этой цепочке, понимаешь? Там, чтоб с тобой говорить стали, кто-то должен тебя за руку привести. Иначе на тебя и не посмотрят даже, будь ты хоть Моцарт. Все схвачено. Надо под гитару, на простой «мыльнице» записать, только, чтоб было внятно…

И он показал мне несколько странных песен, которые я подобрал на гитаре и спел. Пророков режиссировал:

— Здесь вот надо не просто «а» петь, здесь с нарастанием надо, понимаешь вот «а-а-а!», а здесь как бы с загогулинкой и чуть в нос… И главное хорошо не пой… Пой, как он привык. Я вот тебе поставлю образец.

Мы прослушали целую кассету гнусавого какого-то дворового музыканта.

— Это его бывший композитор, — пояснил Пророков. — Они поссорились.

— Из-за чего? — спросил я.

— Из-за денег, — вздохнул Пророков.

Тексты были чудовищны. Как ни пытаюсь, не могу вспомнить ни одной строчки и даже не помню о чем… А нет, вспомнил… Мелодия напоминает китайские мотивы, текст приблизительно такой: «Симпа-симпа-симпатяга-симпа, симпатяга-симпа, подожди, постой-о-о-ой! Может мы с тобой не встретимся-а-а-а, ну а вдруг это любовь, любо-о-вь!» Дальше не помню… Наверное, такими и должны быть популярные песни… Хотя дать бы этому поэту кайло в руки, чтоб он узнал, симпатяга, что такое настоящая любовь…

В литературном клубе на Пресне я случайно познакомился со знаменитым «застойным» поэтом Истоковым. Клубом служила квартира в старом доме с небольшим зрительным залом, сценой и кулисами. Идти пришлось зимой, в темноте, через тугие ржавые ворота и низкий заставленный мусорными контейнерами туннель; входная дверь была задвинута грязной малярной бочкой. Хозяйничали там молодые люди, называвшие друг друга гениями, а одна серьезно-беременная девица, пристально оглядывая обувь всех входящих, заявила, что только что мыла полы и горбатиться тут даром больше не намерена.

Кто-то пел под гитару, кто-то читал стихи, после чего подали чай, и вот тут-то появился маленький лысоватый толстячок лет шестидесяти, перед которым явно заискивали и которого все вокруг очевидно знали, а я так видел в первый раз…

Все читали свои стихи. Прочел и я.

Старичок приобнял меня за плечи, проговорив:

— Неплохо… неплохо, молодой человек. Очень неплохо. У вас есть чувство… Запишите мой телефон.

Я потянулся за ручкой и заметил, что то же сделали все вокруг.

Вскоре я отвез Истокову поэму с надеждой на грядущую славу.

Он прочел ее и сказал через неделю:

— Хм… Что я могу тебе… М-да… Могу направить тебя в Литературный институт. Будешь учиться. Правда, не в моей группе. Я уже курс набрал. Но это неважно…

Вспомнив слова Пророкова о вреде литературного образования, я от учебы решительно отказался.

— Ну, как хочешь, — вздохнул Истоков. — Там у нас библиотека хорошая. Почитать можно много чего.

— А в вашем журнале напечататься нельзя? — спросил я, выведав, что Истоков, кроме всего прочего, еще и главный редактор журнала «Родники».