Штауффенберг. Герой операции «Валькирия» - Жан-Луи Тьерио

В штабе Верховного командования Сухопутными силами, когда проявилось настоящее лицо Гитлера-стратега

Когда Клаус прибыл в организационный отдел ОКХ, он все еще находился под впечатлением победной кампании во Франции. Это был невероятный успех, эйфория победы была равна чувству удовлетворения от немногочисленных жертв. 6-я танковая дивизия потеряла менее 500 человек! Он сказ ал жене, что нет на свете ничего лучше кампании, проведенной под барабанный бой с товарищами по оружию в ходе «самой красивой и самой стремительной операции, какую себе можно только представить». Однако его оптимизм стал более умеренным, начиная с приема дел по резервам от майора фон Петцольда, его предшественника на этой должности, бывшего сослуживца по 17-му Бамбергскому полку. Тот не считал, что Германия победила, потому что Англия не была выведена из войны. Штауффенберг не был слеп. Требования материально-технического обеспечения войск предрасполагали к большему реализму, нежели блестящие танковые удары. В одном из писем от 19 июня 1940 года он написал Нине: «Это стало тотальным разгромом […], сражением, от которого этот народ — французы — не сможет скоро оправиться […]. Но мы должны понимать, что это резкое изменение соотношения сил дается нам всего на несколько лет. Только упорством можно достичь желаемого. Если бы мы только смогли внушить нашим детям, что только борьба и напряженные усилия могут спасти нас от упадка […], что твердость, бережливость и смерть имеют одну цену, тогда мы смогли бы выполнить большую часть нашего долга по их патриотическому воспитанию». Как и все настоящие солдаты, он не идеализировал войну, пусть даже он был счастлив оттого, что принимал в ней участие. Он закончил письмо несколькими строками стихов Штефана Георге: воины должны будут «стоять в грязи по щиколотку, по колено/и сдерживать давление врага/[…] Им праздновать победы не годится,/Триумфа никогда нельзя добиться,/Наградой будут им бесславные руины».

Шло время, в душе его росли сомнения. В частности, относительно способностей фюрера как военачальника. Он с горечью говорил о его решении остановить продвижение войск к морю. «Вклад Гитлера в победу, — сказал он барону фон Лершенфельду, — велик, но смазан крупной ошибкой в дюнах». Отныне победа Германии над Англией стала невозможной. «Когда-то придется сесть за стол переговоров». По мнению Штауффенберга, настоящим победителем был генерал-фельдмаршал фон Манштейн, этот гениальный стратег, придумавший прорыв через Арденны. А маленький капрал из Браунау являлся лишь дилетантом, имеющим «военную сметку».

Кроме того, он сокрушался при виде отношения к захваченным странам, Польше и Франции. Назначенный руководителем тяжелой промышленности в оккупированной Франции, его кузен Цезарь фон Хофакер указал ему на несуразность и глупость поведения немецкой администрации. Поскольку французы были обижены на отказ Англии задействовать против немцев всю авиацию в ходе французской кампании, особенно под Мерс-эль-Кебиром[69], было возможно сделать их союзниками Германии. Но рейх предпочел относиться к французам как к заложникам и разорять их непомерными экономическими требованиями: налоги за оккупацию, демонтаж заводов, обязательные поставки, удержание военнопленных в Германии. Чем дольше, тем более ожесточенными врагами они могли стать.

Несмотря на все, в штабе ОКХ, работая под непосредственным руководством генерала Ольбрихта в организационном отделе, Штауффенберг смог проявить все свои способности, как он это делал на всех должностях, которые занимал до этого. Майор фон Петцольд вспоминал, что Клаус проявлял повышенную активность. Большинство офицеров наслаждались в Берлине отдыхом воителей: днем — в барах отеля «Кемпински» или «Адлон» у фонтана со слонами, вечерами — на вечеринках коричневой элиты, где каждый старался напиться больше другого. На виллах семейств Геринга или Риббентропа шампанское текло рекой. Представления в кабаре «Фраскита» привлекали разношерстную толпу, в которой зеленовато-серые, коричневые или черные мундиры смешивались в сладкой вакханалии под звуки зажигательной музыки и звон бокалов с крепкими напитками. Клаус в этих развлечениях не участвовал. Он по двенадцать — четырнадцать часов в день работал в своем кабинете. Перед ним стояла сложнейшая задача. 28 октября 1940 года в Зоссене, что неподалеку от Берлина, Гитлер сообщил Генеральному штабу о своем намерении напасть на Советский Союз в первой половине 1941 года. Надо было подготовить новую армию вторжения, довести ее с 60 до 180 дивизий, удерживать в руках уже захваченные страны Европы, предусмотреть захват южной зоны на случай высадки англичан в Северной Африке. Специалист по тыловому обеспечению, Штауффенберг должен был решить, как преодолеть трудности снабжения на бескрайних русских просторах. Он одним из первых прибывал на службу, одним из последних уходил домой. Он ходил из одного отдела в другой, собирая нужную информацию, выбивая необходимую технику. Он научился, как написал Нине, «политической и тактической стратегии, которые были крайне утомительными». Кабинетные интриги его утомляли. Разговоры о войне казались расплывчатыми. Но его личная аура, его умение руководить, его колючий юмор обеспечили ему уважение в высших кругах. Всего лишь капитан, ставший майором 1 января 1941 года, он часто бывал по вызову в кабинете генерала Гальдера, начальника штаба генерала фон Браухича, где высказывал свою точку зрения вплоть до ссор. Это было невиданно, если верить одному из его коллег, капитану Ульриху де Мезьеру.

В частности, в ходе спора с капитаном фон Эцдорфом, офицером связи Министерства иностранных дел при ОКХ, он сказал, что ориентация режима ему все больше и больше не нравится. Гитлер изменил лицо войны. В ходе своего выступления в рейхсканцелярии 30 марта 1941 года перед 200 офицерами трех видов вооруженных сил, среди которых был и Штауффенберг, фюрер провозгласил: «Наши задачи в России: разгром армии, уничтожение государства. Полное искоренение большевизма, как социального зла, представляющего опасность для будущего». До этого все было нормально. Но последующие слова были ужасными: «Забыть всякое солдатское братство. Перед боем коммунист не является товарищем, не станет он им и после боя. Это — война на истребление». Другими словами, это означало конец чести оружия. Несмотря на эти соображения, Клаус отказался разделить с Эцдорфом идею заговора с целью свержения Гитлера. Он посчитал эту идею слишком опасной, чреватой провокацией. А главное, он посчитал эту идею тем более гиблой, что не было никакого способа привести ее в действие. Хотя он и был поэтом, но отнюдь не мечтателем. И не желал тешить себя иллюзиями. Однако из Ставки фюрера начали дуть нехорошие ветры. Все шло к тому, что управление оккупированными странами у вермахта собирались забрать и передать в руки чрезвычайных комиссаров, которые должны были получать указания непосредственно из рейхсканцелярии. Рейхсфюрер Гиммлер намеревался создать зондеркоманды СС и СД для выполнения особых задач. Штауффенберг не совсем понимал, к чему все шло. Он точно не знал о приказе Гейдриха от мая 1941 года об уничтожении евреев, «азиатов низшей расы» и цыган. Но, учитывая польский опыт, полагал, что времена «честной» войны прошли. Вермахт должен был рисковать шкурой впереди, а СС собиралась марать репутацию немцев в тылу армии. 6 июня 1941 года генерал фон Браухич, сгорая от стыда, был вынужден подписать «приказ о комиссарах», что многое проясняло. В нем указывалось, что «подстрекатели к азиатским и варварским методам борьбы […], плененные в бою или застигнутые при оказании сопротивления, подлежат расстрелу». Офицерам, которые спрашивали, как можно было распознать политкомиссаров, говорили, что они должны обязательно носить очки и длинные волосы. Было ясно, что, помимо задачи победы в войне, вермахт должен был превратиться в огромную расстрельную команду.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});