Торжество тревог - Валерий Александрович Пушной

такие деньги? – Изобразил удивление.

– Это не твои хлопоты, Дмитрий, – произнесла Алла и снова энергично стала отрывать его от стула.

Часть вторая

21

Пять лет от Хавина не было ни слуху ни духу. Все взвалил на плечи Адаевскому и устранился, словно совсем непричастен к этому бизнесу, точно не организовывал его и не вкладывал начальный капитал. И вдруг – звонок. Анатолий аж подпрыгнул на месте от неожиданности. Но вообще-то был рад, услыхав голос Павла.

– Черт, черт, черт, – зачастил он словами, как пулями из автомата. – А я уже думал, что ты совсем забросил нас. Но мы тут живы, Паша, и даже прибыль имеем. Ты не собираешься к нам? Хоть ты и передал мне в управление все дела, но основной хозяин-то все равно ты. Приезжай, Паша! Ты прости, что я не поздравил тебя с юбилеем. Не решился как-то, ведь ты тогда категорично потребовал, чтобы никто никогда тебя не беспокоил, вот я и не рыпался. Ждал, когда ты сам оклемаешься и вспомнишь о нас. Целых пять лет прошло. С ума сойти! Так ты приедешь?

– Вот я и звоню по этому поводу, Толя, – отозвался Хавин. – Сам пока приехать не могу, но отправляю к тебе группу из трех человек, чтобы изучили и привезли мне всю картину. Что за эти годы сделано, какие доходы и траты и какие планы дальше. Старшая группы – Марина Печаева.

Он не случайно назначил руководителем группы Марину, хотя та упорно сопротивлялась, мотивируя тем, что в его фирме она новичок, менее опытна, чем две другие сотрудницы. Однако Павел не хотел этого слышать. Он делал все с другой целью. Марине нужно появиться в городе в новом качестве. Все должны узнать, она теперь с ним и пользуется его абсолютным доверием.

Услыхав, кто руководит группой, Адаевский раскрыл рот от удивления. Ведь до настоящего момента никто не знал, куда подевалась Марина. Андрей продолжал искать жену, а все вокруг гадали, кто во что горазд.

Анатолий некоторое время молчал, словно проглотил язык, а потом оторопело обронил:

– Ну, надо же, Павел, а мы тут потеряли ее. А оказывается, она у тебя.

Хавин спокойно сообщил:

– Марина ушла от Андрея.

Адаевский будто подавился, икнул и промурлыкал что-то бессвязное. Павел выждал пару секунд, закончил:

– Мы сошлись с нею, Толя. Живем вместе. Она будет подавать на развод с Андреем.

Анатолий сглотнул слюну, кадык на горле задвигался, длинноватый нос клюнул вниз:

– Ну, ты даешь, Павел, с тобой не соскучишься, – буркнул в ответ.

– Так сложилось, Толя, так сложилось, – отозвался Хавин.

– Это официальная информация? – спросил Алаевский, елозя локтями по крышке стола. – Я могу об этом говорить?

– Марина сама обо всем скажет. Просто ты узнал раньше других, – проговорил Хавин и подумал, что лучше будет, если другие услышат новость от самой Марины.

Адаевский потрепал затылок своей пятерней.

Дома, сняв костюм и облачившись в белый домашний халат, прошел в комнату, где в кресле сидела жена Людмила с журналом в руках, не удержался и по секрету сообщил новость ей, заметив:

– Эх, Павел, Павел все мечется, как в молодости, никак не может найти себя.

Людмила не согласилась с ним, отложила журнал на журнальный стол, поправила полы своего цветного халата, покачала головой:

– Нет, Толя, Павел давно нашел себя. А вот свою половину найти не может. Ведь он женат на своем бизнесе, а женщины хотят, чтобы на первом плане были они. У него не получается сочетать это. Отсюда и конфликт. Не такие попадаются, какие ему нужны. Надо признать, в женщинах он плохо разбирается. – Она сунула ноги в тапки, поднялась из кресла, поправила широкие рукава халата. – Ты знаешь, я не уверена, что с Мариной у него что-то образуется. Они разные люди. Марина, мне кажется, вросла в жизнь с Андреем, хотя не все у них было гладко, и это ей изрядно надоело. – Людмила вздохнула, вспомнив на какое-то мгновение, что и в ее жизни не всегда все бывало гладко с Анатолием. А теперь он и вовсе занят так, что она почти не видит его дома. Ну, прямо второй Хавин, только меньшего масштаба. И произнесла в заключение: – Все же Андреем Марина крутила, как мельница жерновами, а вот с Павлом такие номера не пройдут.

– Пора уже ей остепениться, – застрочил Анатолий, прохаживаясь перед женой. Он тихо ступал голыми ногами по мягкому ковру, ощущая, как ворс грел ему ступни. – А то последнее время стала походить на Истровскую. Кстати, ведь вот метаморфоза какая, если закрыть глаза на ее личную жизнь, то в бизнесе Алла редкая умница, я очень доволен ею. Да и Марина неглупая, должна сообразить, что Павел это не Андрей. Хотя в таких делах соображаловка не всегда срабатывает. – Сжал губы и покачал головой. – А может быть, как раз Павел ей и нужен, чтобы прекратила взбрыкивать и начала нормальную жизнь. Ведь от мужика очень много зависит. Марине не хватает крепкого мужика. Андрюха, он все-таки немного баба.

– Поживем – увидим, – проговорила Людмила, взяла со стола журнал, открыла стеклянную дверцу книжного шкафа и положила на полку. Потом аккуратно закрыла дверцу, продолжила: – Я буду рада, если ошибаюсь. Давно пора Павлу пожить человеческой жизнью. Если Марина его устраивает, пусть будет Марина, я только приветствую это. – За последние пять лет Людмила внешне мало изменилась, была, как прежде, такая же высокая и худощавая, прямая, с короткой стрижкой, только под глазами появилась сетка мелких морщин, но взгляд все тот же понимающий.

– От наших приветствий мало что изменится, – погладил небольшой животик Анатолий и заиграл мимикой на лице. – Надеюсь, что все у Павла будет хорошо. – Безудержно зачастил: – Завтра поглядим на Марину. Если глаз у нее горит, значит, она довольна изменениями в своей жизни, а это уже неплохо. Но вот что будет с Андреем, сказать затрудняюсь. С одной стороны, мне жалко мужика, все-таки неплохой человек, а вот с другой стороны, пусть сам соображает, почему так произошло.

На следующий день, ближе к обеду, группа из трех женщин вошла в кабинет Адаевского. Впереди была Марина. В белоснежном топе с фасонным вырезом на груди, черной юбке. Они облегали округлые формы ее тела. Марина улыбалась, и Анатолий увидал знакомое лицо из прошлого, с выражением умиротворенности и доброты. Вид, как всегда, независимый, голова высоко поднята. И глаз горел. А ведь еще совсем недавно ничего подобного не наблюдалось. Пять лет это лицо было изранено болью и отчужденностью.