Лекции по зарубежной литературе - Владимир Набоков

«Маленький истец или ответчик, которому обещали подарить новую игрушечную лошадку, как только дело Джарндисов будет решено, успевал вырасти, обзавестись настоящей лошадью и ускакать на тот свет». Суд решает, что двое подопечных будут жить у своего дяди. Это налившийся плод, результат великолепного скопления природного и человеческого тумана в первой же главе. Таким образом, главные герои (двое подопечных и Джарндис) представлены читателю, пока еще не названные по именам, отвлеченно. Кажется, они возникают из тумана, автор вырывает их оттуда, пока они не растворились в нем вновь, и глава заканчивается.

Первое описание Чесни-Уолда и его хозяйки, леди Дедлок, поистине гениально: «В Линкольншире настоящий потоп. Мост в парке обрушился — одну его арку подмыло и унесло паводком. Низина вокруг превратилась в запруженную реку шириной в полмили, и унылые деревья островками торчат из воды, а вода вся в пузырьках — ведь дождь льет и льет день-деньской. В «усадьбе» миледи Дедлок скука была невыносимая. Погода стояла такая сырая, много дней и ночей напролет так лило, что деревья, должно быть, отсырели насквозь, и когда лесник подсекает и обрубает их, не слышно ни стука, ни треска — кажется, будто топор бьет по мягкому. Олени, наверное, промокли до костей, и там, где они проходят, в их следах стоят лужицы. Выстрел в этом влажном воздухе звучит глухо, а дымок из ружья ленивым облачком тянется к зеленому холму с рощицей на вершине, на фоне которого отчетливо выделяется сетка дождя. Вид из окон в покоях миледи Дедлок напоминает то картину, написанную свинцовой краской, то рисунок, сделанный китайской тушью. Вазы на каменной террасе перед домом весь день наполняются дождевой водой, и всю ночь слышно, как она переливается через край и падает тяжелыми каплями — кап-кап-кап — на широкий настил из плитняка, исстари прозванный "Дорожкой призрака". В воскресенье пойдешь в церковку, что стоит среди парка, видишь — вся она внутри заплесневела, на дубовой кафедре выступил холодный пот, и чувствуешь такой запах, такой привкус во рту, словно входишь в склеп дедлоковских предков. Как-то раз миледи Дедлок (женщина бездетная), глядя ранними сумерками из своего будуара на сторожку привратника, увидела отблеск каминного пламени на стеклах решетчатых окон, и дым, поднимающийся из трубы, и женщину, догоняющую ребенка, который выбежал под дождем к калитке навстречу мужчине в клеенчатом плаще, блестящем от влаги, — увидела и потеряла душевное спокойствие. И миледи Дедлок теперь говорит, что все это ей "до смерти надоело"». Дождь в Чесни-Уолде — это деревенский двойник лондонского тумана; а ребенок привратника — предвестие детской темы.

Когда мистер Бойторн встречает Эстер и ее друзей, следует восхитительное описание сонного, залитого солнцем городка: «Близился вечер, когда мы въехали в город, где нам предстояло выйти из пассажирской кареты, — невзрачный городок со шпилем на церковной колокольне, рыночной площадью, каменной часовенкой на этой площади, единственной улицей, ярко освещенной солнцем, прудом, в который, ища прохлады, забрела старая кляча, и очень немногочисленными обитателями, которые от нечего делать полеживали или стояли сложа руки в холодке, отыскав где-нибудь немножко тени. После шелеста листьев, сопровождавшего нас всю дорогу, после окаймлявших ее волнующихся хлебов этот городишко показался нам самым душным и сонным из всех захолустных городков Англии».

Заболев оспой, Эстер испытывает мучительные ощущения: «Смею ли я рассказать о тех, еще более тяжелых днях, когда в огромном темном пространстве мне мерещился какой-то пылающий круг — не то ожерелье, не то кольцо, не то замкнутая цепь звезд, одним из звеньев которой была я! То были дни, когда я молилась лишь о том, чтобы вырваться из круга, — так необъяснимо страшно и мучительно было чувствовать себя частицей этого ужасного видения!»

Когда Эстер посылает Чарли за письмом к мистеру Джарндису, описание дома дает практический результат; дом действует: «Когда настал назначенный им вечер, я, как только осталась одна, сказала Чарли:

— Чарли, пойди постучись к мистеру Джарндису и скажи ему, что пришла от меня "за письмом".

Чарли спускалась по лестнице, поднималась по лестнице, шла по коридорам, а я прислушивалась к ее шагам, и в тот вечер извилистые ходы и переходы в этом старинном доме казались мне непомерно длинными; потом она пошла обратно, по коридорам, вниз по лестнице, вверх по лестнице и, наконец, принесла письмо.

— Положи его на стол, Чарли, — сказала я.

Чарли положила письмо на стол и ушла спать, а я сидела, глядя на конверт, но не дотрагиваясь до него и думала о многом».

Когда Эстер едет в морской порт Дил повидаться с Ричардом, следует описание гавани: «Но вот туман начал подниматься, как занавес, и мы увидели множество кораблей, о близости которых раньше и не подозревали. Не помню, сколько всего их было, хотя слуга назвал нам число судов, стоявших на рейде. Были там и большие корабли — особенно один, только что прибывший на родину из Индии; и когда солнце засияло, выглянув из-за облаков, и бросило на темное море светлые блики, казавшиеся серебристыми озерками, изменчивая игра света и тени на кораблях, суета маленьких лодок, снующих между ними и берегом, жизнь и движение на судах и во всем, что их окружало, — все это стало необычайно красивым».[29]

Иным может показаться, что подобные описания — мелочь, не заслуживающая внимания, но литература вся состоит из таких мелочей. В самом деле, литература состоит не из великих идей, а каждый раз из откровений, не философские школы образуют ее, а талантливые личности. Литература не бывает о чем-то — она сама это что-то, в ней самой ее суть. Вне шедевра литературы не существует. Описание гавани в Диле дано в тот момент, когда Эстер едет в этот город увидеться с Ричардом, чья капризность, такая неуместная в его натуре, и нависший над ним злой рок беспокоят Эстер и побуждают ее помочь ему. Через ее плечо Диккенс показывает нам гавань. Там стоят корабли, множество лодок, которые появляются как по волшебству, когда поднимается туман. Среди них, как уже упоминалось, — огромный торговый корабль, прибывший из Индии: «…и когда солнце засияло, выглянув из-за облаков, и бросило на темное море светлые блики, казавшиеся серебристыми озерками…». Здесь остановимся: можем мы это себе представить? Разумеется, можем, и представляем с трепетом узнавания, поскольку в сравнении с привычным литературным морем эти серебристые озерки на темной сини Диккенс впервые ухватил наивным чувственным взглядом настоящего художника, увидел, — и тут же облек в слова. Еще точнее: без слов не было бы этой картины; если прислушаться к мягкому, шелестящему, струящемуся звучанию согласных в этом описании, то станет ясно, что образу нужен был голос, чтобы прозвучать. Диккенс далее показывает «изменчивую игру света и тени на кораблях» — и я думаю, что невозможно выбрать и поставить рядом слова лучше, чем он это делает, чтобы отобразить легкие тени и серебристый свет в этом восхитительном морском пейзаже. А тем, кто сочтет, что все это волшебство просто игра, прелестная игра, которая может быть вымарана без ущерба для повествования, им я хотел бы указать, что это и есть рассказ: корабль из Индии в этих неповторимых декорациях возвращает — уже вернул! — Эстер доктора Вудкорта, они вот-вот встретятся. И этот пейзаж с серебристыми тенями, с трепещущими озерками света и сумятицей сверкающих лодок задним числом наполнится чудесным возбуждением, восторгом встречи, гулом оваций. Именно такого приема ожидал для своей книги Диккенс.

2. ОБРЫВОЧНЫЙ ПЕРЕЧЕНЬ ИЗОБРАЗИТЕЛЬНЫХ ДЕТАЛЕЙ

Перечисление сродни записной книжке автора, заметкам, нацарапанным наскоро, какие-то потом будут пушены в оборот. Здесь также проклевывается поток сознания, реестр бессвязных мыслей.

Именно так начинается роман уже цитированным отрывком: «Лондон. Осенняя судебная сессия — "Сессия Михайлова дня" — недавно началась… Несносная ноябрьская погода. <…> Собаки так вымазались в грязи, что их и не разглядишь. Лошади едва ли лучше — они забрызганы по самые наглазники. <…> Туман везде». Когда Немо находят мертвым: «Приходский надзиратель обходит все местные лавки и квартиры, чтобы допросить жителей… Кто-то видел, как полисмен улыбнулся трактирному слуге. <…> Визгливыми ребячьими голосами она [публика] обвиняет приходского надзирателя… В конце концов полисмен находит нужным защитить честь блюстителя благочиния…» (Карлейль тоже использует этот вид сухого перечня.)

«Приходит мистер Снегсби, засаленный, распаренный, пахнущий "китайской травкой" и что-то жующий. Старается поскорей проглотить кусочек хлеба с маслом. Говорит:

— Вот так неожиданность, сэр! Да это мистер Талкингхорн!» (Здесь рубленый, энергичный стиль сочетается с яркими эпитетами — тоже как у Карлейля.)