Киммерийская крепость - Вадим Давыдов

– Приду. Конечно, приду, Веруша.

– Тебя хорошо стригли. Даже ещё не оброс совсем.

Конечно, я за неделю до отъезда отметился у Тираспольского, усмехнулся про себя Гурьев. Он следил за собой, и весьма тщательно. Даже в самые поганые времена он не позволял себе распускаться. Что бы ни было, нельзя распускаться, подумал он. И ты молодец, Веруша, что не распустила себя. А теперь я тебе помогу. Вий а хосыд[32], подумал он, вий а хосыд. Ношусь по всей земле в поисках искр божественного света. И нахожу, что самое интересное. Ведь нахожу?

– Сейчас голову тебе помою и уложу причёску, – Вера снова дотронулась до его волос.

– Вера.

– Тут я командую. Я же мастер, – она улыбнулась и вышла.

Ох, думал Гурьев, жмурясь от Вериных прикосновений, ох, да что же это делается такое?! Такие женщины. Такие женщины, – нигде, нигде больше нет таких. Наверное, самое лучшее, что здесь есть, на этой земле – её женщины. За что же мучаются они так?! Был бы я нормальным – полжизни б отдал за то, чтобы женщина с такими руками занималась со мной любовью, сколько мне там отпущено. Господи. Рэйчел.

Вера осторожно вытерла ему волосы, расчесала густым гребнем:

– Одеколон твой я не знаю. Запах немного знакомый, а… Заграничный?

– Сорок семь одиннадцать. Старинный рецепт. Кёльнская вода, от него все прочие одеколоны пошли.

– Ах, вон как. Ты мне принеси флакончик. Чтобы всегда наготове был.

– Хорошо. Напиши мне твои данные. И Катюшины.

– Зачем?

– Документы, Веруша.

– Как?!

– Это службишка, не служба, – вздохнул Гурьев.

– Что же служба тогда, Яшенька? – умоляюще посмотрела на него Вера.

– Служба – так жизнь устроить, чтобы всё это никому не нужно было, Вера. Вообще никому. Никогда.

– Господи…

– Вот. А это, – он опять махнул небрежно рукой.

Гурьев ушёл, а Вера долго стояла ещё в раскрытой калитке. Мать вышла, тронула её за плечо, сказала негромко:

– Ты не убивайся так, доченька. Может, выпустят Сергея-то… Время такое, суровое. Разберутся, да и выпустят. Люди говорят, да ведь и выпускают вот… Некоторых…

– Некого выпускать, мама, – Вера посмотрела на мать сухими глазами. – Убили Серёжу, я чувствую, нет его на земле больше.

– Ой, Верка… – затряслись у матери губы. – Ой, Верка, грех это, грех говорить такое, думать даже такое грех… Катюшка-то…

– Грех – с людьми такое творить, мама. Вот – всем грехам грех.

– А он-то? Он кто таков-то будет, Яков этот?

– Не знаю, мама. Не говорит он, да и зачем мне знать. Только он такой…

– Не твой он мужик, доченька, – покачала мать головой – почти осуждающе. – Чужой это мужик, уж и не знаю даже, чей, что за баба ему нужна, чтоб такого держать-то…

– Не мой, – кивнула Вера. – Нет, не мой, я знаю. А возится ведь со мной, как со своей. Другие и со своими так не возятся, как он со мной. Что ж, мама, понимаю я всё. А только, позовёт если, если понадоблюсь… Хоть на часок, да мой.

– Уймись, Верка. Уймись!

– Не бойтесь, мама. Не бойтесь. Только вот на самом деле, так хочу я на ту посмотреть, с которой он будет. Какая она. Не от зависти, нет, я же всё понимаю. Просто посмотреть хочу.

Вера повернулась и медленно пошла назад, к крыльцу.

Сталиноморск. 30 августа 1940

Гурьев вернулся домой и сразу прошёл на свою половину. Макарова и Даша уже спали – он предупредил, чтобы его не ждали. Ворча, ушёл освобождённый от вахты Денис. Гурьев переоделся в домашнее, немного побродил по комнате. Посмотрел, погасив свет, на улицу, нет ли чего подозрительного. Снова включил электричество, достал папку с чистыми бланками документов, предусмотрительно прихваченных из Москвы на случай непредвиденных обстоятельств и дожидавшихся своего часа в специальном отделении его чудо-чемодана, – вот как теперь, например. Паспорт, трудовая книжка и метрика, автоматическая ручка, заправленная специальной тушью, металлический футляр с набором штампов и печатей, – отличнейшая коллекция, спасибо техсектору. Щёлкнув пальцами – звук до оторопи похож был на выстрел – Гурьев приступил к делу.

Дождавшись, пока тушь и печати высохнут окончательно, он усердно несколько раз согнул-разогнул метрику ребёнка, прошёлся специальным оселком по углам страниц и складкам, замахрив их и придав таким образом бумагам потрёпанный жизнью вид. Всё просто в этом мире. Всё просто.

Сталиноморск. 1 сентября 1940

С утра, по случаю выходного, Гурьев провёл несколько часов в спортзале, вернувшись домой, пообедал, немного почитал. Вынужденное безделье его угнетало, как всегда. К счастью, недолго.

К шести вечера прибыли, наконец, долгожданные гости. Гурьев встречал их на автобусной станции. Делегация оказалась довольно внушительной: геологи, археологи, строители – одиннадцать человек. И Беридзе. Обнявшись с Тенгизом, Гурьев шепнул ему в ухо:

– Ты почему здесь?

– Работа, – вздохнул Беридзе и улыбнулся. – Да я сам попросился. Пока Света в больнице.

Гурьев увидел – улыбка даётся Беридзе нелегко. И сильно сжал его плечо пальцами, так, что Тенгиз поморщился.

– Это неправильно, Тень. Ты должен быть рядом, я же тебя учил.

– Я стараюсь.

– Хреново стараешься. Ладно, после договорим.

– Я твой мотоцикл привёз. Там, в «Газоне».

– Псих.

– Варяг велел.

– Я и говорю. Всё. По коням.

Автомобили – тентованный ГАЗ-АА, автобус на базе полуторки и ЗиС-101 – развернулись на небольшом пятачке станции. Гурьев сел в ЗиС к Беридзе, и маленькая колонна двинулась в город.

Первым делом они остановились возле школы, быстро перенесли гурьевский спортивный инвентарь в Денисово хозяйство. Следующей целью маршрута была квартира Гурьева. Пока они перетаскивали багаж, дольше всего провозившись с выгрузкой мотоцикла и сейфа, в чём помог находившийся на вахте Шульгин, Даша во все глаза рассматривала происходящее из-за занавесок. Справившись, они отбыли в санаторий ЦК, где разместили всю делегацию, за исключением Беридзе. Тенгиз отдал распоряжения, и они вернулись к Гурьеву, не забыв запастись провиантом в спецбуфете, находившемся здесь же, в санатории.

Макарова, увидев автомобиль и мотоцикл, ничего не сказала, но по тому, как взлетели её брови, было ясно: равнодушной она не осталась. Ну, не могу я ничего внятно объяснить вам, дорогие мои, тоскливо подумал Гурьев, хотя надо бы. Ладно. Рефлексии в ящик, как говорит Варяг. Пока что. Пожав руку Тенгизу, Макарова посмотрела на Гурьева:

– Ужинать будете?

– Спасибо, Нина Петровна. Даша как?

– Да что же ей сделается, – вздохнула Макарова. – Так будете?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});