Хадават - Вячеслав Ковалев

Но один раз ему пришлось особо туго. Уже начались предгорья, он то и дело карабкался по скалистым уступам, хотя настоящих гор в этой части Тайамы не было. Он как раз пробирался через широкий пролесок, весь усыпанный каменными осколками разной величины и формы, когда на него напали. Нападение было организовано и потому особенно неприятно.

Четвероногие твари, чем-то отдаленно напоминавшие собак с острыми, как у доберманов, мордами и таким набором клыков, что любой тигр позавидует, дружно взяли его в кольцо и целенаправленно теснили к скалистому уступу. Макс уже видел, где закончится эта славная охота. Но делать было нечего. Первый же выпущенный им болт оказался бессильным. Тварь удивительно ловко крутнулась, и болт только чиркнул по ее красноватому боку, даже не оцарапав. Вторая просто сжалась, опустив голову и немного припав на передние лапы, и болт, срикошетив от ее спины, ушел вверх.

«А хорошая у собачек шкурка», – присвистнул Макс.

Он закинул бесполезное оружие за спину. Еще пару дней назад он собственноручно смастерил из местных лиан специальную перевязь, позволявшую носить арбалет за спиной или перед собой, как автомат. Попробовал вызвать что-нибудь из своего нового арсенала, но у него не получилось. Вот тогда-то он и припустил трусцой, пытаясь вырваться из зловещего кольца. Несколько раз он пробовал сделать воздушный жгут, но тоже не получалось. Собачки в такие моменты останавливались и дружно начинали скулить так, что тошно становилось. Вот и все.

– Баста, карапузики, кончились танцы, – пробормотал Макс, похлопав рукой по практически отвесному скалистому уступу, уходившему вверх. Он обернулся. Все. Его загнали в угол.

«Что ж. Помирать – так с музыкой!» – вспомнил он рецепт козленка из советского еще мультфильма и повернулся лицом к врагу. Собачки были тут как тут. Две, три, шесть, ого, да их больше десятка. Маловато одного Макса на такую свору. Вот три подобрались совсем близко, они улеглись на брюхо и теперь потихоньку переползали на расстояние броска. И прыгнули. Сразу три. Одновременно. И тогда…

– Лови! – слышится сбоку, и Сивер резко поворачивается на крик, вскидывая руки. Все три шара, летящие ему в голову, вспыхивают на лету и падают тлеющими головешками, не причиняя ему вреда. – Лови! – Снова поворот, и очередная тройка вдруг надувается, будто мыльный пузырь, и лопается, разлетаясь цветными ошметками. – Лови! Лови! Лови!

…Макс медленно приходил в себя. Он, тяжело дыша, стоял на одном колене, опираясь левой рукой о камни. Правая, слегка обожженная, сжимала арбалет. Пошатываясь, он встал. Стаи больше не было. У его ног догорали останки трех первыми бросившихся на него собак. Ему повезло не так, как неизвестному Сиверу, и одна тварь таки долетела до него в своем прыжке. И тогда он просто двинул в злобную морду кулаком, сбивая ее в сторону. Дальше виднелись ошметки остальных. Что именно происходило во время схватки, он помнил смутно. Вот он стреляет из арбалета, и болт, ранее не причинявший тварям вреда, буквально разносит одну на клочки. Вот несколько других набухают, будто их накачали насосом, и лопаются, забрызгивая все вокруг. Вот в воздух поднимается целый рой маленьких острых камней и прошибает насквозь третью группу. Вот на двух оставшихся сверху обрушивается воздушный пресс. Все. Устал. Очень. Спасибо тебе, Сивер.

К замку Макс вышел через полторы недели. Значит, всего в пути он пробыл почти четыре. Никому он не будет рассказывать об этой дороге. О том, как дрался за свою жизнь, о том, как грыз сырое мясо, а уж о том, чье это мясо, тем более промолчит. Никому не скажет о том, как перебирался через маленькую речушку, в которой вода была ледяная и водились какие-то мелкие, но зубастые существа, изрядно ему подпортившие настроение и здоровье. Он выбрался оттуда едва живой, весь окровавленный и со злости чуть не вскипятил воду в реке. Умения не хватило. Но докучавшая ему зубастая мелочь из воды на берег повыпрыгивала. Мерзость. А он потом два дня отлеживался в кустарнике, пока раны не затянулись. О том, что еще недавно, получив такие раны, он провалялся бы месяц, он тоже рассказывать не будет. «То-то бы веселый дядя доктор удивился». Не хотел он вспоминать и о том, как увидел свое отражение в воде. Когда-то он всерьез задумывался, а не отрастить ли ему бороду. Но после того как увидел свою обросшую физиономию, желание пропало. Возникло другое: побриться начисто. И подстричься, и расчесаться. И принять ванну, и надеть чистую одежду, потому как полоскание в попадавшихся ручьях той, что была на нем, тщательной стиркой никак не назовешь. Э-эх, ладно уж…

И вот он дошел.

Замок был прямо перед ним. Макс остановился, обалдев от открывшегося зрелища. Тогда он видел замок только изнутри, да и то небольшую его часть, а сейчас он встал перед ним во всей красе. Лес здесь отступал в стороны, давая место довольно приличной возвышенности, за которой, сколько видел глаз, тянулись цепью небольшие горушки, в основном пологие и покрытые деревьями, хотя торчали и голые скалистые утесы. Та гора, на которой стоял замок, была, пожалуй, самой большой. Она круто взмывала вверх и имела две вершины, повыше и пониже. Ее склоны, покрытые внизу сплошным ковром деревьев, выше рыжели безлесными проплешинами, а кое-где встречались острые скалистые выступы. Между двумя вершинами стремительным потоком срывалась вниз небольшая, но бойкая речушка, образуя живописный водопад. Над ним с более низкой вершины на более высокую был перекинут каменный мост, опоры которого образовывали три арки, сквозь которые и вырывалась вода.

Замок расположился на более высокой вершине. Его стены с массивными круглыми и квадратными башнями опоясывали ее в три яруса. Нижний шел не сплошным кольцом, он прерывался, упираясь одной из приземистых пузатых башен в совершенно голый скальный выступ, который выпирал вперед, словно огромный нос. Второй ярус был уже сплошным и башен имел больше, и они были повыше, чем на первом ярусе. И наконец третий, верхний ярус представлял собой сплошное строение с двумя квадратными башнями и одной круглой. Она была выше всех остальных и в свою очередь имела три яруса: нижний – самый массивный, средний – постройнее и верхний – самый изящный, увенчанный высоким шпилем.

– Вот мы и пришли, люди добрые, – сказал Макс, обращаясь неизвестно к кому. – А вход у нас, надо полагать, со стороны моста. Так что же мы стоим? Направим стопы свои к этим овеянным славой стенам и войдем в ворота, за которыми нас ждет и сытный ужин, и теплый очаг, и мягкая постель! – Провозгласив эту речь, Макс бодро зашагал по направлению к малой вершине, чтобы добраться до моста.

Расстояние оказалось несколько большим, чем ему показалось с первого взгляда, так что к мосту он вышел только через час, изрядно устав и запыхавшись. Дорога, ведущая туда, была очень узкой – машина не пройдет, разве что «Ока». Хотя откуда тут машины? Тут ширину дорог, скорее всего, телегами меряют. «А дорога та была столь широка, что могли по ней разъехаться два воза, груженных сеном», – всплыло откуда-то в его памяти. Да, не про эту дорожку писано. Тут и один воз может не поместиться.

Мост, к которому вышла дорога, был еще уже. На нем с трудом могли разминуться два человека. А высота была приличной, метров десять лететь, ежели чего. Это до водопада. А там еще кувыркайся до самого низа. Очень, наверное, удобно при защите.

Макс ступил на мост и еще раз глянул по сторонам. Что-то в этом было. Зеленые холмы вокруг, горушки и горки, древний замок перед ним, ревущая внизу вода и огромный темно-желтый диск солнца, клонившийся к закату. Это было красиво. Да. Он вздохнул, почесал в затылке и пошел по мосту к воротам, которые оказались запертыми.

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, – почему-то сказал Макс. Еще раз потрогал створки. Не-а. Заперто. – И как же мне туда попасть? – вслух спросил он.

Ответа не получил. Постоял, покрутился на месте. Перед воротами была небольшая площадка, заросшая густой низкорослой травой. Метров пять шириной, а в длину, то есть от моста к воротам, и того меньше.

– Да-а, дела. Прийти-то мы пришли, да только хозяева, видать, отлучились. И ключика под ковриком, что характерно, не оставили. Да и сам коврик тоже унесли.

Макс еще раз почесал затылок. Не помогло. Как ему пробраться внутрь замка, он решительно не знал. Тогда он сел прямо на траву перед воротами, скрестил ноги, положил руки на колени и закрыл глаза.

«Будем ждать».

…Не дожидаясь, пока встанет солнце, Никита пустился в путь. Оставаться на месте он больше не мог. Эмоций не было. Ночные страхи ушли, а на их место ничего не пришло. Вот только холод никак не хотел его отпускать. Никиту трясло, словно в лихорадке, глаза слипались, до жути хотелось спать. Но он не позволял себе отдыха, боясь, что потом уже не сможет встать.

Вскоре поднялось солнце, а вместе с ним к Никите пришел голод. Мучительный, режущий, заставляющий скулить. Такого голода он не испытывал еще никогда. Тем более что несколько минут назад есть не хотелось совершенно. Когда солнце подбиралось к зениту, он наткнулся на небольшой родник, пробивающий себе дорогу между камней. Упав на колени, стал жадно пить, пытаясь хоть так заглушить голод. И тут он увидел какого-то зверька, роющегося в камнях неподалеку. Ему повезло. Даже не пытаясь разобраться, что это за зверь, он бросился к нему. «Еда», – билось в висках, когда он летел к нему, не разбирая дороги. «Еда», – билось в висках, когда он поймал несчастное существо за заднюю лапу и убил ударом о камни. «Еда», – билось в висках, когда он рвал зубами сырое мясо. Вкуса он не чувствовал. Просто с каждым куском боль, рвущая его изнутри, понемногу отступала. Проглотив всю тушку и запив водой из родника, он почувствовал себя лучше. Сознание прояснилось. Увидев свои перепачканные кровью руки, бросился к ручью, стал судорожно отмываться. И тут волна брезгливости накрыла его. К горлу подкатил ком, замутило, сделалось плохо. Он держался, сколько мог, но успокоить разбушевавшийся организм так и не удалось. Никиту скрутило, и он упал на колени. Рвало его сильно и долго.