Куяшский Вамперлен - Анастасия Акайсева

— Попросил друга из прокуратуры её проверить. Нет никаких сведений ни о миллионере по фамилии Улзыжаргалов, ни о его гениальной дочери.

— Ты проверял Бадю? — опешила я. — Зачем?

Он снова сделал вид, что не слышит вопроса.

— Бадя — очень дорогой для меня человек, поэтому, если ты знаешь что-то, что может…

— Ладно, — сдался аспирант. — Меня напрягает её внешность.

— В каком смысле?

— В том, что эта девочка похожа на мою наставницу.

— Которая изучала озёра-прародители и пропала без вести?

— Именно.

— Думаешь, они родственники?

— Исключено. Среди близкой родни моей наставницы не было ребёнка такого возраста.

— А среди дальней?

— У дальних родственниц не бывает настолько похожих черт лица.

— Гены непредсказуемы. Я слышала о таких случаях. Они могут даже не знать друг о друге, а…

— Они связаны, — перебил аспирант. — Староста добавляет к моему имени японский именной суффикс, и не "сан", как это сделал бы любой, кто хоть раз заглядывал в учебник японского, а "сама" — тот, который я добавлял к имени наставницы в детстве. И ещё…ты слышала, с какой издёвкой она со мной разговаривает? Будто знает, что я о чём-то догадываюсь, но уверена, что мне её не раскусить.

— По-моему, ты просто себя накручиваешь.

— Предсказуемая реакция. — В голосе Ямато звучало не то раздражение, не то отвращение. — Поэтому я и не хотел ничего рассказывать, пока не найду прямых доказательств.

— Доказательств чего? Того, что Бадя связана с твоей наставницей? Так давай я спрошу у неё напрямую.

— Исключено. Это опасно.

— Чем?

— Я на следующей неделе еду в город, — нагло ушёл от ответа аспирант.

— Не меняй тему!.. Что? Ты уезжаешь? — Его заявление так ошеломило меня, что я мгновенно позабыла, о чём мы спорили до этого.

— Да, кандидатский минимум сдать надо.

— А почему раньше не сказал?

— Что, за пять дней собраться не успеешь?

— Собраться? Я? Зачем?

— Потому что безопаснее бросить здесь бомбу замедленного действия, чем тебя.

Подобное сравнение мне не льстило, но перспектива остаться одной в рассаднике упырей казалась ещё более удручающей, потому возражать я не стала.

Благодаря куяшской настойке, уже через пару часов рана перестала напоминать о себе, так что оставшееся до отбытия время я провела за привычными делами, к которым помимо прочего добавились попытки расшифровать манускрипт Версаля, увы, безуспешные. Дразнить меня из-за обморока Ямато не стал, напротив, ни разу даже намёком не затронул эту тему, потому уже спустя пару дней мне стало казаться, что тот поцелуй — всего лишь часть сна, который я увидела, когда от боли и перенапряжения отключилась во время перевязки.

К отъезду мы готовились тайно. Даже Пелагее Поликарповне я сообщила о нём лишь в последний день. К рассказу о внеплановых занятиях в институте, которые я якобы жажду посетить, начальница отнеслась весьма благосклонно.

— Ну что ж, удачи в подготовке к сессии, Кротопупс.

— Спасибо. — Я радостно прижала к груди подписанное заявление на отпуск. — Могу я уйти сегодня пораньше, чтобы успеть собраться?

— Протрёте пыль со столов и можете быть свободны.

Я тут же кинулась наверх исполнять поручение, но на последней ступеньке замерла.

— …ло, — донеслось до меня из кабинета начальницы, — …ля, это Пелаге…

Не в силах сдержать любопытства, я приникла ухом к проёму между фигурными столбиками балюстрады.

— Да. Вы просили сообщить, если Кротопупс куда-то соберётся. Да. Сегодня она попросилась в отпуск. Именно. Хочет поехать в город, чтобы иметь возможность посещать занятия для заочного отделения. Да, разумеется, я подписала заявление. Что? Нет. Да. Да. Хорошо. Сейчас.

Голос начальницы смолк. Я, ни жива, ни мертва от страха, всё ещё прижималась щекой к ледяному мрамору ограждения. Мне был известен только один"…ля", которому могли понадобиться сведения о моих перемещениях — зеркала чёрной души этого"…ля", мастерски воспроизведённые на холсте, как раз буравили мне спину.

— Кротопупс, — Пелагея Поликарповна подошла к основанию лестницы, — к телефону.

Полная дурного предчувствия я проследовала за начальницей в её кабинет.

— Алло, — как я и ожидала, из трубки подал голос Николя. — Здравствуй, дорогуша. Узнала? Нет-нет, ничего не говори. Сбежать, значит, собралась? Ну-ну. А известно ли тебе, дорогуша, почему ты до сих пор жива? — Он сделал театральную паузу, не предполагавшую ответа. — Что ж скажу: только потому, что ты находишься под моим контролем. Странно, чтобы марионетка не заметила, что её дёргают за ниточки. Хочешь освободиться? Что ж, Пиноккио тоже мечтал стать настоящим мальчиком. И что с ним случилось? Правильно, он сгорел. — Николя жеманно, словно чопорная девица, захихикал. — Ты не согласна со мной, милая? Пиноккио не сгорел? Ну, будь уверена, ты-то уж точно сгоришь. А если не ты, так твои родственники и друзья. В тот миг, когда ты выйдешь за пределы Крутого Куяша, он превратится в гигантский костёр. Курган Кротопупса — пожалуй, именно так станут называться это место. Нравится?

— А…а… — только и смогла выдавить я.

— Мне не придётся повторять дважды, верно? — не дожидаясь ответа, продолжил Версаль. — Ты ведь была лучшей ученицей в школе. И рассказывать никому ничего не надо. Иначе, дорогуша, придётся мне взять на хранение твой язык.

В трубке раздались короткие гудки и я, судорожно сжав её в руках, без сил рухнула на стул.

— Вот так, — развела руками Пелагея Поликарповна. — Как вы сами слышали, никакого отпуска.

Когда я долетела до дома по куяшскому бездорожью, то выглядела, как курортник, злоупотребивший грязевыми ваннами. Вваливаться в комнату лженаречённого в полуобморочном состоянии становилось хорошей традицией — мой вид его даже не удивил.

— Это ты виноват! — с порога набросилась на Ямато я. — Если бы не ты, ничего бы не случилось!

— Что произошло? — Голос, спросивший это, принадлежал Конопле.

— Ничего! — раздражённо выпалила я. — Просто начальница позвонила Николя, и он сказал, что я покину село только через чей-нибудь труп.

Фольклорист скептически хмыкнул.

— Ты знал, что так будет? — Я с ненавистью посмотрела в его холодное, расчётливое лицо.

— Рассматривал такой вариант.

Он знал. Знал, и всё равно заставил меня пройти через этот кошмар. Зачем? Чтобы, когда разбитая марионетка приползёт обратно, с чувством собственного достоинства заявить, что подобного следовало ожидать?

Мои плечи судорожно задрожали, а с губ сорвался странный, не свойственный мне смешок. За ним последовал ещё один, потом ещё, и вот уже я зашлась в припадке злого, истерического хохота. Конопля смотрел на меня обеспокоено, Ямато — со скукой ветеринара, только что сообщившего очередному безутешному клиенту, что его ненаглядного хомячка пришлось усыпить.

— Всё в порядке, — сквозь смех проговорила я. — В конце концов, мы все умрём. Семьюдесятью годами раньше, семьюдесятью годами позже — какая разница? К тому же, здесь аномальная зона, возможно, мне удастся восстать в виде зомби. Вот умора будет.

— По-моему, у неё истерика, — осторожно предположил Конопля.

— Определённо, — подтвердил Ямато.

— И что делать?

— Пусть поплачет, если хочется.

— Мне кажется, она смеётся.

— Пока да.

Я внутренне взбунтовалась против этого "пока", но, словно в подтверждение слов лженаречённого, на щеках прочертили мокрые дорожки первые слёзы.

— Ну и ладно, ну и уезжайте! И без вас не пропаду!

— Что? — Брови Конопли взметнулись вверх. — С чего ты взяла, что мы тебя тут оставим?

— Ну, как же… Я ведь не могу покинуть село.

— Можешь, — возразил Ямато.

— Как? — Я так удивилась, что перестала плакать.

— Дойдёшь до станции, переодевшись мной, — гордо объявил Коля.

— А ты сам?

— А я останусь здесь и буду притворяться тобой, пока вы не вернётесь.

— Мы уже всё обсудили, — подхватил Ямато. — Для твоей тёти оставим записку, что я уехал из-за ссоры, и ты отказываешься покидать комнату до тех пор, пока я не прибегу обратно с извинениями. Версаль же решит, что ты заперлась дома, потому что слишком напугана его угрозами.