Подражатель - Коул Дэниел

— Нет. Я детектив по расследованию убийств.

— Это насчет сегодняшнего? — растерянно засмеялась она, но затем нахмурилась: — А когда придет сантехник?

Они целых несколько мгновений постояли молча, словно на самом деле ожидали, что Чеймберс знал ответ.

— …Я правда не могу вам с этим помочь. Вы — Элоиза Браун? — спросил он и сверился с записями, чувствуя, что это необходимо с этой рассеянной женщиной.

— Ага. Это я. Я бы пожала вам руку, но… — она взглянула на свою ладонь, — я не совсем уверена, что это… — Детективы с отвращением наблюдали, как она вытерла что бы то ни было о рубашку. — Извините. Я снова веду себя мерзко? Я уже даже не знаю. Я понимаю, сейчас все выглядит не очень, но после нескольких слоев краски это превратится в самую крутую галерею города.

Чеймберсу на ум мгновенно пришло выражение про то, что кое из чего конфетку не сделаешь, но он решил оставить его при себе.

— Я никогда в жизни не смогла бы арендовать такое помещение, — радостно сказала она, оглядывая свою обвитую трубами империю. — Но это место… Это как найти нефть в центре Лондона.

— Сомневаюсь, что это нефть, — пробормотал Чеймберс, переступая через нелицеприятную лужу. — Как вы думаете, мы сможем поговорить где-нибудь более… не здесь?

— Конечно, — пожала плечами Элоиза.

Маршалл и Элоиза с вожделением смотрели на отель «Рембрандт», но так как платил за все Чеймберс, они вежливо согласились на его предложение, усаживаясь за липкий стол соседнего «Макдоналдса». Накинувшись на еду, Чеймберс слушал, как Маршалл ведет разговор.

— Я начну с легких вопросов, — сказала она. — Вы были в отношениях с Робертом Коутсом?

— Да… Этот правда был легкий!

— В какой период времени?

Она задумалась, а затем начала загибать пальцы:

— С марта по ноябрь девяносто четвертого. Восемь месяцев. Мы разговаривали в коридорах, когда никого вокруг не было, уединялись на пару минут, улучая момент. Он не хотел, чтобы о нас кто-то знал. У него была паранойя на эту тему, он очень придерживался правил. Наше первое «официальное» свидание было в вечер моего выпускного. — Взглянув на Чеймберса, она скривилась и выдала: — Это уже второй ваш бургер!

— Я на ногах с пяти утра!

— И как бы вы описали Роберта? — продолжила Маршалл, когда обе женщины отодвинулись от пожеванного куска мяса, который Чеймберс случайно выплюнул на стол.

Элоиза снова на какое-то время задумалась.

— Красивый, очаровательный, — начала она и покраснела, словно он только что прошел мимо, отвесив ей комплимент. — Невероятно умный и… пылкий.

— Пылкий? В каком смысле?

— Во всех. Например, он сделал мне предложение всего через три месяца…

Услышав это, Маршалл даже вскинула брови — она предполагала услышать что-то о том, как избранный кавалер будет доказывать, что он ее достоин, а потом окажется в могиле, прежде чем с сожалением признать, что им, возможно, все же стоило пожениться.

— …И после этого предлагал каждый день, — грустно добавила Элоиза. — Тогда мне это казалось романтичным. Теперь я не уверена.

— Вы часто… сближались?

— Воу! Как бы мне ни хотелось поделиться подробностями моей половой жизни с вами и Пожирателем бургеров, я думаю, для начала вам надо сказать мне, по какому это поводу.

— Ваш бывший — серийный убийца, — прямолинейно ответил Чеймберс. — Он убил троих человек в восемьдесят девятом и еще одну молодую девушку — этим утром… отрезал ей руки.

Маршалл взглянула на него так, словно он сошел с ума.

— Ну что? — спросил он, беря порцию жареной картошки. — Это все равно скоро будет во всех новостях.

Элоизе потребовалось несколько секунд, чтобы осмыслить, но затем она просто кивнула в ответ.

— Извините, — начала Маршалл, — но как кто-то, проведший восемь месяцев своей жизни с этим человеком, вы не выглядите особо шокированной.

— И как кто-то, закончивший эти отношения и приложивший все усилия, чтобы попытаться никогда больше не видеть этого человека… я не шокирована.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Попытаться? — спросила Маршалл.

— Роберт все еще время от времени связывается со мной, шлет письма… цветы. Я просто его игнорирую.

— Когда был последний раз?

— Я не знаю. Несколько месяцев назад, — пожала плечами она.

— Значит, у вас были подозрения на его счет?

— Была только одна мелочь, — сказала Элоиза, глядя в окно, словно наблюдая, как на улице разворачивается эта история. — Он стал чаще оставаться у меня. Между нами все было хорошо. Мы были счастливы. Но каждую ночь я слышала какое-то царапанье в стенах, словно что-то скреблось у изголовья кровати.

— Мышь? — спросила Маршалл.

— Ну да. И что вы делаете, когда у вас заводятся мыши? Вы покупаете мышеловки. Именно это я и сделала, взяла даже не гуманную, из тех, где их можно поймать и отпустить на волю. Я выбрала нормальную, с металлической перекладиной на пружине, такую, что раздавит насмерть. Я хотела, чтобы существо умерло… пока одним утром не заметила, что мышеловка сработала.

— Я спустилась вниз, вошла на кухню и никогда не испытывала к себе большего отвращения, чем в тот момент, видя крохотное безобидное животное, прижатое, но все еще корчащееся в муках. Мне просто захотелось отмотать время назад, вылечить его, построить уютный маленький домик в стене, поставить туда маленький фонарик. Сейчас, когда я вспоминаю об этом, мне кажется, что его шуршание было успокаивающим. Оно значило, что я никогда не была по-настоящему одна.

В общем, Роберт явно только ее обнаружил и решил закончить страдания бедняжки, пока я не расстроилась. Я как раз собиралась выскользнуть из комнаты, когда увидела, как он достает нож для сыра из ящика. Такой очень острый, закругленный, с двумя остриями на конце, знаете? И тогда я заметила два других ножа на рабочем столе, оба измазанные кровью. Я охнула, и он повернулся ко мне. Он ничего не сказал… просто стоял с непроницаемым лицом и мертвым взглядом. Я как будто впервые его увидела… Его настоящего.

Знаете, когда ребенок отрывает крылья у стрекозы? Это жестокий акт доминирования, обычно списываемый на «нормальное детское любопытство», оправдываемый неспособностью развивающегося ума понимать последствия, принятием своего места в природе, — сказала она, превратившись из легкомысленной дурочки в образованную выпускницу университета, трансформируясь так же кардинально, как и сам Роберт Коутс при смене своих личин. — Это было похоже… Не то чтобы ему нравилось издеваться над крохотным животным, скорее, ему это было нужно.

У Чеймберса пропал аппетит, и он отложил недоеденный гамбургер обратно на обертку.

— Вы заявляли об этом? — спросила Маршалл.

— Куда? — нетерпеливо спросила Элоиза. — В полицию? И что конкретно я бы им рассказала — про уже умиравшую мышь и странный взгляд? Я не думаю, что они бы послали на это вертолеты.

Маршалл выглядела немного пристыженной.

— У вас была собака? — спросил Чеймберс, когда более насущная проблема пришла ему в голову. Он быстро повернулся к Маршалл: — Куда делась наша собака?

— Она пока что у мамы Винтера.

— А, — облегченно сказал он.

— Она назвала его Берти.

— Берти? Это не Берти, — неодобрительно фыркнул он, прежде чем вернуться к предыдущему вопросу: — Так у вас двоих была собака?

— Нет. А что?

— Ничего.

Элоиза мгновение наблюдала за ним, но затем воспользовалась шансом задать свои вопросы.

— Вы сказали, он… отрезал девушке руки? — прошептала она с уместной встревоженностью.

— Пока она была обездвижена… немного, как та мышь, — ответил Чеймберс с ноткой обвинения в голосе, будто ей стоило заметить признаки.

— Бог мой.

— …А потом он сделал из нее «Венеру Милосскую», — добавил он.

Элоиза даже не дернулась, но ее лицо поблекло, когда снаружи сгустились угрожающие тучи, погружая весь ресторан в полумрак.

— В чем дело? — спросила Маршалл, видя выражение ее лица.