Несущая свет. Том 1 - Донна Гиллеспи

Витгерн опасался и за собственную жизнь. Бальдемар в своем глубоком безутешном горе может возложить часть вины на него, Витгерна, — хотя бы за то, что он прибыл слишком поздно. Такие вещи случались среди хаттов — причина несчастья усматривалась в проклятьи, тяготевшим якобы над теми, кто был рядом.

Витгерн заметил, что Ауриана сурово глядит на него, готовясь произнести какие-то трудные слова.

— Витгерн, взгляни на меня, — сказала она настойчиво. — Твои мысли витают далеко отсюда, в южных краях.

— Я с удовольствием взгляну на тебя, мне это легко сделать! — улыбнулся Витгерн, стараясь выманить Ауриану из ее крепости. Торжественность и строгость тона девушки свидетельствовали о том, что она сейчас потребует от него что-то, чего он, может быть, не в силах дать ей, или не знает, как это сделать. Он взял ее руку. — Под солнцем и луной нет девушки краше, чем ты. Ты прекрасна даже после того, как целый день провалялась в грязи!

— Не надо красивых слов сегодня, Витгерн. Пожалуйста, иначе я не выдержу этого.

Витгерну внезапно стало не по себе. Чего именно она хочет от него? Что она задумала?

Серые глаза девушки пристально глядели на него.

— Витгерн, мне не следует медлить, мне необходимо прямо сейчас сказать тебе: я не могу выйти за тебя замуж.

Слова Аурианы не сразу дошли до сознания Витгерна.

— Что такое? — тихим голосом спросил он и торопливо оглянулся вокруг, опасаясь, как бы кто-нибудь не услышал слов Аурианы, а затем заговорил взволнованным шепотом: — Как ты можешь произносить столь чудовищные слова?

Но постепенно нешуточный страх закрался в его душу, и у отважного воина похолодело все внутри.

У нее ведь дикая, необузданная, железная воля, воля, которую, как скалу, нельзя ничем поколебать — как он сможет противостоять ей? Это была воля Бальдемара, переданная по наследству дочери.

— Что я мог такого натворить? Почему ты отвергаешь меня? — Витгерн выпустил руку Аурианы. Он чувствовал, что девушка понимает его страдания и терзается угрызениями совести. «Очень хорошо, тогда я буду взывать к ее доброте и отзывчивости».

— Ты ничего не натворил! — она опустила глаза, пытаясь скрыть свое нетерпение и беспокойство. — Я… я вовсе не хочу казаться жестокой. И я умоляю, пожалуйста, не думай обо мне плохо!

— Как я могу плохо думать о тебе? — прошептал он, хотя на самом деле его внезапно охватила жгучая ненависть к ней. Два его товарища, по-видимому, ясно разобрали слова, произнесенные громким свистящим шепотом и, повернув головы, удивленно взглянули на них. Витгерн встретил их надменным взглядом, как бы предупреждая о том, чтобы они не вмешивались не в свои дела.

— Клянусь богами, если бы я могла выйти замуж, я вышла бы только за тебя.

— И все же скажи, в чем я провинился!

— Витгерн, мой отказ выйти замуж никак не связан лично с тобой. Все это из-за моей матери.

— Будь проклят Хель[9] и его обитатели! Я думал, что Ателинда любит меня.

— Не в этом дело, — Ауриана отвернулась, пряча пылающее лицо и лихорадочно блестевшие глаза. — Моя мама, как ты знаешь, вышла в свое время замуж и была вполне счастлива с отцом. Она думала, что ей удастся вырастить детей на… на живодерне. И посмотри, что из этого вышло! Что сталось с ней и ее детьми! И что осталось от ее ткацкого станка? Витгерн, выслушай меня, пожалуйста. Я не могу заниматься домашним хозяйством, обихаживать дом и рожать детей на поле боя. Я не могу оставаться здесь, связанной по рукам и ногам, словно скотина на бойне, ожидающая часа, когда ее забьют. Я… я должна отправиться к воротам этой живодерни и встретить убийц в открытом бою…

— Мое бедное дитя. Я отлично понимаю, откуда у тебя такие мысли…

— Ты плохо понимаешь меня, Витгерн. Если ты не хочешь принять во внимание мои чувства, может быть, ты прислушаешься к тому, что судили боги. Когда начался набег, я получила предсказание судьбы, — произнесла Ауриана и пересказала историю убийства вражеского воина в Ясеневой Роще. Причем оказалось, что ей намного легче рассказывать все это, чем она предполагала — страх, который она испытывала там в Роще, слушая предсказания Хильды, сгорел в жестоком пламени вчерашнего дня. — Я должна стать, по промыслу богов, «живым щитом»… Эти слова можно истолковать однозначно: я должна стать одной из Дев Щита, обреченных на безбрачие во имя служения богам. И я стану тем, кем судили мне боги, Витгерн. Подобное же случилось с моим отцом в юности. Говорят, что особенностью Девы Меча является то, что она не может вести оседлый образ жизни. И это правда, Витгерн… Я ощущаю в своей душе вечный непокой…

Витгерн в отчаяньи закрыл лицо руками.

— Ты не можешь сделать со мной такое!

Но он отдавал себе отчет в том, что она действительно может поступить с ним подобным образом. Тем более, что они еще не обменялись клятвами и не выпили общий кубок с ритуальным напитком. Так что она вполне могла уклониться от этого брака, не нарушив древнего закона. Что же касается Бальдемара, то он никогда в жизни не сказал ей слова поперек и не препятствовал ни одному ее желанию. Не то, что бы он потворствовал слабостям дочери, которая долгое время была его единственным ребенком. Нет, дело обстояло сложней и проще. Между ними существовала какая-то сверхъестественная связь — что хотел один из них, каким-то чудесным образом тут же находило отклик в душе другого, который, оказывается, уже давно лелеял в душе мечту о том же. Ауриана, похоже, унаследовала от Бальдемара не только имя.

И выбор дочери вряд ли может удивить отца, потому что воинственные женщины и прежде появлялись в его роду. Фрейдис Быстрое Копье, тетка по материнской линии, стала Девой Щита и посвятила свою жизнь мести римлянам за убийство всех ее детей.

Но Витгерн понимал, что несмотря на безнадежность, он все же должен, приложив все усилия, сражаться до конца, иначе он будет презирать себя за малодушие.

— Ты позоришь меня своим отказом и наносишь жестокое оскорбление моей семье. Я уверен, что Бальдемар не позволит тебе обращаться со мной подобным образом. Я предупреждаю, что намереваюсь пожаловаться на тебя!

Витгерн тут же понял, что совершил серьезную ошибку. Ауриана сразу же замкнулась, и ее глаза обдали его ледяным холодом.

— Я была лучшего мнения о тебе, Витгерн. Я ведь не собака, которую можно привести к повиновению, угрожая ей палкой. А если кто-нибудь — в твоей семье или моей — попытается силой заставить меня подчиниться чужой воле, я просто лишу себя жизни.

Витгерн сразу же сник, он чувствовал себя глубоко несчастным. В одночасье он лишился всего, что ему улыбалось еще совсем недавно — знатности рода ее матери и рода ее отца, огромного богатства — обширных полей и тучных стад, ореола славы, которым было бы окружено его имя, имей он такую жену. И что теперь он получает взамен всего этого? Позор, несмываемый жгучий позор… В этот момент, казалось, он с радостью принял бы смертный приговор из уст Бальдемара.