Самый лучший пионер - Павел Смолин

честная Таня запротестовала:

— Мы же не продавать его пришли, а искать хозяина! Он же ничейный!

— Если ничейного кто-то нашел, он уже не ничейный! — Отмахнулся он и протянул мне десятку: — Бери, ты-то мужчина!

Будучи мужчиной, я взял, хоть и не совсем понимая, где тут связь.

— Спасибо! Потрачу на подарок Кате на восьмое марта! — Пообещал я.

— Хочу коньки! — Раздался радостный голос старосты из-за поворота прихожей.

— Этой шпионке еще и подарки дарить! — Фыркнул директор фабрики, как бы невзначай покосился на часы и предложил: — Чаю с нами попьете?

— Нет, спасибо, надо до дома добраться, пока не стемнело! — Правильно понял я его, Тане дозволили помыть руки в ванной, и мы откланялись.

— А мне ты на восьмое марта тоже подарок будешь дарить? — Не смогла справиться с собой девушка.

— Обязательно! — Уверенно кивнул я: — И не на «собачьи», а на свои! В принципе, эта десятка — тоже общая, так что шиш ей, а не коньки! — Подмигнул: — На прогулки и мороженное оставим!

— И правильно! — Обрадовалась Таня и подсказала: — В кафе сходим!

— Сходим! — Охотно пообещал я.

Ну не хочет она в кафе ходить на мои карманные деньги, стесняется.

Попрощавшись с подружкой у подъезда, отправился домой.

— Вот он как раз пришел! — Обрадованно выдала в трубку мама и протянула ее мне, прошептав: — Полевой!

— Здравствуйте, Борис Николаевич! — Поприветствовал я главреда.

— Добрый вечер! — Поприветствовал он в ответ и с явным сожалением поведал: — Не берут твою сказку нигде. И я пока не возьму.

Потому что Пражская весна и некоторое закручивание гаек с указаниями печатать строго идеологически правильное — «Зори» как раз из таких. К «Мише» по-хорошему тоже не докопаешься, но, видимо, опытные советские функционеры решили подстраховаться.

— Тогда я второй том пока не буду дописывать, — Смиренно согласился я.

— А у тебя второй том есть? — Полюбопытствовал Борис Николаевич.

— Больше половины, но это ерунда, могу отложить в стол и потом вернуться в любой момент, — Заверил я его: — Спасибо, что предупредили, Борис Николаевич.

— Все бы писатели так реагировали, — Грустно вздохнул он: — Ладно, с этим разобрались, давай решим, что делать дальше.

— Могу попробовать сочинить несколько фельетонов про американцев, — Предложил я: — Идеологически верных.

— Фельетон? Ну попробуй, если получится — в «Пылесос» поместим, — Одобрил он.

— А повесть про некондиционного сеттера годится? — Спросил я.

— Почему «некондиционного»? — Удивился он.

— Потому что «Белый Бим — черное ухо»! — Объяснил я: — Мы с одноклассницей сейчас гуляли, нашли брошенного щенка. Вот, придумалось.

— Тааак… — Поощрительно протянул Полевой.

— Сюжет такой… — Выдал ему пересказ средней подробности.

— Отлично! — Прервал он его на второй трети: — Пиши, я возьму! Если успеешь до конца октября — еще в этом году тебя напечатаем!

— Там на два номера наверно объем, — Прикинул я.

— Один — в этом, другой — в следующем! — Не сдался Борис Николаевич: — Все, буду ждать новостей!

— До свидания, Борис Николаевич!

Повесив трубку, улыбнулся маме:

— Сегодня — очередной очень хороший день!

Глава 14

Три фельетона были готовы тем же вечером, и мама вызвалась отвезти их в редакцию в это воскресенье, пока мы будем на картошке. Редакция по выходным частично работает, и, кроме как по курьерским делам, маме туда нужно на доподписывание бумаг — ну кто в СССР за один присест тебе все оформит? Совсем скоро «Ну тупыыые!» американцы начнут свою победную поступь по стране — уверен, действующие сатирики такой смачный тренд ни за что не упустят.

Минтай из школьной столовой — хтонически ужасен! Как в целом-то нормальную рыбу можно превратить в склизкую, безвкусную, неприятно расползающуюся во рту массу? Призвав на помощь весь свой самоконтроль, убедил себя, что это — просто такая форма протеина, и съел все порцию под офигевающими взорами соучеников. Отказавшись от немедленно последовавших предложений доесть за другими, залпом осушил стакан с компотом и гордо отнес пустую тарелку посудомойке, которая долго на нее таращилась, не в силах поверить, что кто-то рыбку все-таки съел.

К окончанию учебной недели мой дневник был полон пятерок, а отдельно, без занесения в журнал, на «субботе» стояла красная жирная двойка от русички с советом для мамы исправить сыну почерк. В плане знаний предъявить она мне ничего не может, равно как и остальные, но: «прости, Сережа, но это — ради твоего же будущего!». Сережин организм к двойкам совершенно не приспособлен, и на сердце натурально лежал камень, заставляя планировать схемы по переводу Марии Ивановны в другую школу.

Мама, у которой, в отличие от нас, сегодня выходной, на «ненастоящую» двойку только презрительно фыркнула, поцеловала меня в макушку и повела кормить вкуснятиной. Пообедав, встретился во дворе с Таней, и мы пошли пытаться прогулять целую десятку в непростых советских условиях, к вечеру потерпев сокрушительный крах — еще осталось на пару походов в кино и эскимо из палатки. Попрощавшись, вернулся домой, и мама не без ехидства заставила меня примерить наряд для полевых работ в виде лихо залепленных джинсовыми заплатками с серпом и молотом старых спортивных штанов и не менее старой кофты — эта без «апгрейдов». Нормально!

* * *

Утром мы с Таней присоединились к скопившемуся в школьном дворе народу, примкнули к возглавляемым обутой, как и все мы, в резиновые сапоги, Антониной Петровной одноклассникам, немного потрепались о фигне с народом (патчи ребята оценили и немножко позавидовали) и погрузились в бело-оранжевый автобус ЗИЛ-158. Вместимости хватило бы на всю нашу параллель, но стоя ехать детей советская власть заставлять не стала, выделив по такому же транспорту на каждый класс. Еще с нами едет пара положенных по технике безопасности родителей.

В пути случилось неприятное — классный руководитель конфисковала у меня колоду карт, которой мы попытались поиграть в «Дурака», вместо этого заняв класс хоровым пением. Было прикольно! Увы, ехать нам больше часа, поэтому песен не хватило даже на половину дороги. Пришлось начать рассказывать идеологически-правильные анекдоты про Европу и Америку, из-за чего Степанида Петровна на всякий случай вернула нам карты — лишь бы заткнулся и на Брежнева не перешел.

Асфальт закончился, и мы весело затряслись и запылили по грунтовке, любуясь настоящим лесом снаружи. Ребята оживились, и любопытной мошкарой облепили окна, пытаясь высматривать волков и медведей — их же в каждом лесу полно! Мне такое не интересно, поэтому достал прихваченный блокнотик и начал переписывать из памяти «рыбу» «Лесной песенки» Льва Устинова. В нашем ДК есть драматический кружок, куда я это и понесу. Пьесы — это