Двойная осторожность - Дик Фрэнсис

Если бы не Сара... Я бы чаще наведывался к Джонатану, но никак не мог ужиться с его женой. Своими насмешками и командирским тоном она изводила меня хуже сенной лихорадки. И что бы я ни делал, все было не по ней. Одно время мне казалось, что их брак вот-вот накроется медным тазом, и не сказать, чтобы я очень переживал по этому поводу, но как-то у них там обошлось. Теперь она обращалась с Джонатаном куда мягче, чем раньше, но, когда появлялся я, в ней вновь пробуждалась вся прежняя ядовитость, так что я у них надолго не задерживался. Я вообще нигде не задерживался надолго и, по ее мнению, это был один из главных моих недостатков. Она говорила, что мне необходимо остепениться и найти себе нормальную работу.

Выглядела она великолепно: тоненькая, как девушка, и золотистосмуглая от загара. Наверно, многие завидовали Джонатану, видя, что его жена в свои сорок пять выглядит такой юной: белокурые волосы, тонкая кость, гладкая шея, грациозные движения. И, насколько я знаю, она ни разу не прибегала к помощи пластической хирургии.

— Как Сара? — машинально спросил я. Я добросовестно осведомлялся об этом большую часть своей жизни, хотя, если честно, мне было совершенно все равно. Нейтралитет, который мы с ней поддерживали ради Джонатана, был чрезвычайно хрупок и держался в основном на светской учтивости: пустая вежливость, неискренние улыбки, вопросы о здоровье...

— Отлично, — ответил он. — Просто замечательно.

Прожив столько лет в Америке, Джонатан постепенно приобрел легкий американский акцент, и в его речи стали проскальзывать выражения, свойственные американцам.

— Она тебе передает горячий привет.

— Спасибо.

— Ну, а ты как?

— Довольно неплохо, если не считать того, что какой-то псих огрел меня по башке.

— Что еще за псих?

— Какой-то мужик разыскал мой дом, явился сюда, устроил засаду и огрел меня по башке.

— Ты в порядке?

— Да, все нормально. Не хуже, чем когда свалишься с лошади.

— Кто это был? — спросил Джонатан.

— Понятия не имею. Он спрашивал про меня в пабе, но потом оказалось, что ему был нужен не я. Может, он спрашивал какого-нибудь Терри — звучит похоже... Во всяком случае, он обнаружил, что малость ошибся, и слинял, только и всего.

— И ничего не сделал? — настойчиво спросил Джонатан.

— Мне — ничего. Но видел бы ты мой приемник!

— Что?!

— Когда он обнаружил, что я не тот, кто ему нужен, он выместил злость на моем приемнике. Заметь себе, что я при этом валялся без сознания.

Но когда я очнулся, приемник лежал рядом и был разбит вдребезги.

На том конце провода молчали.

— Эй, Джонатан! Ты слушаешь?

— Слушаю, — ответил он. — Ты его видел? Как он выглядел?

Я рассказал ему: лет за сорок, желтолицый, седеющий.

— На быка смахивает.

— Он что-нибудь сказал?

— Что-то насчет того, что я не тот, кто он думал, и еще насчет чьей-то матери...

— Как ты мог это слышать, если он тебя оглушил?

Я объяснил.

— Все ничего, только теперь на голове шишка и причесываться больно, — сказал я. — Так что не беспокойся.

Потом мы еще минут шесть потолковали о том о сем, а под конец Джонатан спросил:

— Ты будешь дома завтра вечером?

— Да, наверно.

— Я, возможно, тебе перезвоню.

— О'кей.

Я не стал спрашивать зачем. У него была привычка не отвечать прямо на заданные в лоб вопросы, если он не считал нужным, а его уклончивая реплика говорила о том, что сейчас как раз такой случай.

Мы дружески попрощались, и я лег с Касси в постель, занявшись любимым делом.

— Как ты думаешь, нам это когда-нибудь надоест? — спросила она.

— Спроси меня, когда нам будет лет по восемьдесят.

— Так долго не живут! — сказала она. Нам и в самом деле обоим так казалось.

Касси каждый день ездила на своей маленькой желтой машине в Кембридж и там по восемь часов сидела в конторе, обсуждая закладные. Голова у нее была вечно набита всякими терминами вроде вкладов под проценты и досрочной выплаты, и я временами думал, как странно, что она в свои двадцать пять лет не стремится меня захомутать.

Я раньше уже пробовал жить вместе с женщиной: почти год прожил вместе с хорошенькой блондиночкой, которая мечтала выйти замуж и завести потомство. Я с ней задыхался, сбегал от нее в Южную Америку и вообще вел себя ужасно, если верить ее родителям. Но Касси была не такая. Может быть, и он мечтала о том же, но вслух этого не говорила. Возможно, она понимала, так же как и я, что у меня все же достаточно силен инстинкт родного гнезда и что, где бы меня ни носило, все равно я в конце концов возвращаюсь домой, в Англию. Когда-нибудь, думал я, когда-нибудь, в отдаленном будущем... и возможно, даже вместе с Касси... может быть — может быть! — и при благоприятных условиях, — я таки куплю себе дом...

В конце концов, в случае чего дом всегда можно продать.

На следующий вечер Джонатан позвонил снова и сразу взял быка за рога.

— Помнишь то лето, когда Питер Кейтли погиб от взрыва на катере? спросил он.

— А то как же! Когда твой родной брат оказался замешан в дело об убийстве, этого так легко не забудешь.

— Да, но это же было четырнадцать лет назад... — сказал он с сомнением в голосе.

— Все, что было с тобой в пятнадцать лет, запоминается очень отчетливо и остается в памяти навсегда.

— Ну, наверно, ты прав. По крайней мере, ты помнишь, кто такой Анджело Гилберт?

— Ну да, тот бандюга.

— Да, если можно так выразиться. Так вот, я думаю, что тот человек, который ударил тебя по голове, — это он и был.

Ну и умеет же мой братец ошарашить человека! Я аж задохнулся. И с трудом выдавил:

— Ты так спокойно об этом говоришь?!

Впрочем, он всегда говорил спокойно. Джонатан и в самой критической ситуации говорил и действовал так, словно ничего необычного не происходит.

Я помню, как-то, когда я был еще маленьким, он вынес меня из горящего дома, и мне тогда казалось, что все нормально и что в реве пламени и рушащихся балках нет ничего страшного, потому что Джонатан спокойно смотрел на меня и улыбался.

— Я узнавал, — сказал он. — Анджело Гилберт семнадцать дней назад был отпущен из тюрьмы на поруки.

— На поруки?..

— Наверно, ему понадобилось немало времени на то, чтобы сориентироваться и разыскать тебя. Я имею в виду, что, если это действительно был он, он мог решить, что ты — это я.

Я поразмыслил и спросил:

— А что наводит тебя на мысль, что это был именно он?

— Твой приемник. Ему, похоже, нравилось ломать такие вещи. Телевизоры, проигрыватели и все такое. Ему сейчас должно быть под сорок. А его отец действительно был похож на быка. Так что все, что ты сказал, словно вернуло меня на четырнадцать лет назад.

— О господи!

— Да.

— Ты действительно думаешь, что это был он?

— Боюсь, что это так.

— Ну, — сказал я, — возможно, теперь, когда он знает, что я — это не ты, он меня больше беспокоить не будет.

— Оттого, что ты спрячешься под одеяло, чудище не уйдет.

— Чего-чего?

— Он может вернуться.

— Спасибо тебе большое!

— Вильям, дело нешуточное! В двадцать пять лет Анджело был опасен, и, похоже, он и сейчас не утихомирился. Он ведь так и не получил те компьютерные программы, ради которых убил человека, и не получил он их по моей милости. Так что будь осторожен.

— А может, это был не он?

— Действуй так, как будто это был он.

— Ладно, — сказал я. — Ну, пока, профессор.

Голос мой звучал кисло, и он наверняка это заметил.

— Держись подальше от лошадей, — сказал он. Я со вздохом повесил трубку. Для Джонатана лошади обозначали крайнюю степень риска.

— В чем дело? — спросила Касси. — Что он сказал?

— Это очень долгая история.

— Так расскажи!

Я рассказывал в течение нескольких часов, припоминая события по частям, и не всегда в том порядке, как они происходили — примерно так же, как в свое время Джонатан рассказывал ее мне четырнадцать лет назад. Перед тем как уехать в Канаду на соревнования, он забрал меня из школы в конце летнего семестра, и мы вдвоем на несколько дней отправились в Корнуолл, походить под парусом. Мы перед тем уже раза два-три классно проводили там каникулы, но в том году непрерывно дул шквалистый ветер и хлестал дождь, а мы сидели в яхт-клубе и ждали хорошей погоды, которая так и не наступила; и вот, чтобы я не скучал, он рассказывал мне о миссис О'Рорке, и о Теде Питтсе, и о семействе Гилбертов, и как он запихнул в кассеты магниты. Я был так зачарован, что даже про яхты забыл.

Я не был уверен, что эта запутанная история была изложена мне во всех подробностях: мой скрытный братец кое о чем явно умалчивал, и я всегда подозревал, что он каким-то образом воспользовался своими винтовками. Он никогда не позволял мне даже прикасаться к ним, и я всегда знал, что единственное, чего он боится, — это что у него отберут его драгоценное разрешение на хранение оружия.

— Так что вот, — завершил я наконец свой рассказ. — Джонатану удалось упечь Анджело в тюрьму. А теперь тот снова на свободе.