Пламя под пеплом - Ружка Корчак

Богатая библиотека, древние документы и архив ИВО свалены в кучу и сортируются заново по усмотрению немецкого начальства. Большая часть грузится в вагоны и отправляется на макулатуру, осталась ничтожная доля, которую собираются увезти в Нюрнберг. Мы становимся свидетелями гибели культурных ценностей. Как мусор валяются редкие манускрипты, невосстановимые документы...

Мы спасаем, что можно, и уносим в гетто. Поэт Суцковер, Кочергинский, Калманович, Файнштейн, Наоми, Маркилис, Рахель Крынская и другие ежедневно проносят под платьем ценные исторические документы, рукописи, библиографические редкости. Их прячут в специально вырытой в гетто "малине". Не доживем мы — по крайней мере, уцелеют они. "Книги не растут" — этими словами Калманович однажды оборвал кого-то, заявившего, что книжки жалеть сейчас не время. Так группа ИВО приобретает особую роль. Ее участники не носят продуктов. Охранники на воротах окрестили группу "бумажный эйнгейт", поскольку те, кто не переправляет архивные ценности, тащут кипы бумаги, которая идет в гетто на обертку.

Есть в бывшем ИВО и еще одна категория литературы, поступающая в гетто, о которой не знает даже большинство группы ИВО.

Немцы свезли сюда найденные ими в городе советские книги. Просторный зал наполнился массой русских изданий, подчас роскошных и самых новых. Зал заперли. Для рабочих вход в него запрещен. Работают там только в присутствии немца или поляка.

Запертое помещение особенно заинтриговало автора этих строк и Михаила Ковнера: нам нужен был особый вид советской литературы, которую пока никак не удавалось отыскать. А вдруг она там? Надо попасть в зал во что бы то ни стало! После долгих приготовлений и неудачных попыток мы очутились в зале. В дикой спешке роемся в бессчетных томах Маркса, Ленина, Сталина, Пушкина, Лермонтова, копаемся в книгах, пока вдруг не замечаем стопки брошюр в серых обложках, на которых значится: издано комиссариатом обороны для командного состава. "Вот оно, то, что мы искали, - взволнованно бормочет Михаил. — Устройство мин, ремонт оружия, пользование гранатами, боевой устав — все, все..." А теперь — забрать и переправить в гетто.

Отныне мы с Михаилом уже не носим ни ценных книг, ни старых документов. Порой отказываемся взять даже выдающуюся библиографическую редкость. Учитель Лубоцкий сокрушенно вздыхает: вот она, современная молодежь, непроходимое невежество. Что для нее сокровища культуры, что она понимает в них? А ведь мы в их возрасте... И маленький Лубоцкий горестно разводит руками.

А в гетто на тайных занятиях бойцы ЭФПЕО штудируют принесенные брошюры, изучают все, что касается гранат, подрыва железнодорожных и шоссейных дорог.

Прошло немного времени, и "эйнгейт бумаги и культуры" начал снабжать нас и настоящим оружием: советскими пулеметами.

Среди 40 рабочих ИВО шестеро — члены ЭФПЕО. Рабочие не подозревают, что между поэтом Суцковером, плотником Менделем Бурштейном, членом "Хашомер хацаир" Михаилом Ковнером, литератором Шмарьяху Кочергинским и Ружкой Корчак существует связь, тайная и единственная в своем роде. А ведь они видят этих людей изо дня в день. Суцковер, кажется, целиком занят своей поэзией и поисками древних документов, которые он собирается укрыть для будущих поколений. Шмарьяху сочиняет стихи и рассказы. Он всегда весел, оживлен, остроумен и полон оптимизма. Михаил — младше всех и самый большой молчун. Глядя на Менделя Бурштейна, кажется, будто он ни о чем другом не думает, кроме выноса бумаги на продажу. Определить характер Ружки трудно — внешне неизменно спокойна и улыбчива. Однажды кто-то подсмотрел, что она учит иврит — именно в штабе Розенберга! — и посмеялся.

Кто мог себе представить, что Суцковер пишет не только стихи и поэмы; кто мог заподозрить поэта в том, что, не ограничившись сочинением боевой песни-клича, зовущего к восстанию, он не только на бумаге призывает "взять в руки сталь", но и собственными руками — на подпольных занятиях организации - сжимает сталь пистолета, с которым не расстанется уже до самого конца. В его рабочей комнате под фолиантами Иехоаша, Лейвика, Гальперина, под пыльными рукописями спрятаны бельгийские револьверы и диски советских автоматов.

Веселый, живой Шмарьяху тоже не ограничивается сочинением своих колыбельных песен и молодежных гимнов. Он налаживает контакт с литовцем Янковским, который продает нам оружие. Каждый день с 13.00 до 13.30, то есть в наше обеденное время, на дворе ИВО появляется высоченный, светловолосый "гой". Наши евреи уверены, что это личный приятель Шмарьяху, который остался ему верен в эти тяжелые времена и носит своему другу-еврею хлеб и продукты (чтобы не вызывать подозрений, Янковский время от времени действительно приносил масло и свинину).

На чердаке или в боковой комнате Ружка с Михаилом осматривают принесенное оружие. Поспешно и умело разбирают пистолеты и автоматы. Надо проверить, годятся ли все части, нет ли дефектов, и установить цену по нашему собственному прейскуранту.

Плотник Мендель Бурштейн, у которого, кажется, не может быть ничего общего с "интеллигенцией", оборудовал в своем ящике для инструмента двойное дно. В этом ящике, ежедневно проверяемом полицией, Мендель проносит из ИВО оружие в гетто.

Но добыть оружие и пронести его в гетто недостаточно. Надо суметь еще надежно спрятать его, а в условиях гетто это совсем не простая задача. Здесь, где все видят все, где используют каждый угол и где, куда ни сунься, всюду наталкиваешься на десятки людей, где полиция особенно усердна и уже начала нами интересоваться, трудно отыскать надежное место для склада. С одной стороны, оружие надо припрятать так, чтобы его не нашли при обыске, а с другой, нельзя его прятать слишком глубоко, чтобы оно все-таки было под рукой в случае необходимости. Поэтому оружие беспрестанно перекочевывает с места на место. Время от времени необходимо перемещать и сами склады, и, кроме того, нельзя концентрировать слишком много оружия в одном месте.

Склады у нас самые разные. В их устройство вложена уйма энергии и воображения. Оружие спрятано в большом подвале на улице Кармелитов 3, на улице Страшунь 3, в дешевой столовке на Немецкой 31. Сотни людей, приходящих сюда ежедневно за порцией супа, задевают ногами за выступ ступеньки перед входом — выступ, который хранит секрет нашего оружия.

На улице Ошмянской 8 помещается квартира штаба: жалкая кухня, немного мебели — стол, скамья, широкая полка, занимающая полкомнаты. На столе — ведро. Хочешь пить — чистая, холодненькая водица постоянно к твоим услугам. Ведро имеет двойное дно. Там спрятан блестящий новенький парабеллум.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});