Генерал коммуны - Евгений Белянкин

— Вы куда в плаще-то собрались, неужто в поле? Так ведь дождик-то уже за тысячу верст.

— В поле, — согласился Русаков.

Повстречавшись с Русаковым, Мокей, конечно, не мог обойтись двумя-тремя словами. Он и подходил-то к крыльцу бодрой своей, прихрамывающей походкой, заранее предвкушая удовольствие от разговора, и глаза его светились блаженно: вот, мол, и я здесь, товарищ секретарь и товарищ агроном. Давненько мы с вами не «балакали». Но и тут Мокея постигло огорчение. Поговорить с Русаковым так и не пришлось. Подъехала «Волга» Чернышева. И Мокей, дав дорогу Русакову, огорченно сказал:

— А говорят, Сергей Павлович, мы обогнали с уборкой бельщинских?

— Кто это вам сказал, дядя Мокей?

— Я так думаю.

— А, думать не возбраняется, — засмеялся Сергей и сел в машину.

* * *

Через недельки две весточка от Никифора пришла. У тетки он, что на Урале жила. Сначала бурно обсуждали эти события, но шло время, и постепенно интерес к Никифору Отраде остыл.

48

Выполняя обещание, Русаков попросил Шелеста взять Валерку Мартьянова себе в помощники. Парнишка хороший. Поработает сезон, а там на комбайнера пойдет учиться. Аркадий согласился, Валерка сразу понравился ему: уж очень быстрый. Что ни скажи ему — все бегом да бегом…

— Ты что, или землю кругом решил обежать? — шутил Аркадий. — Подожди — за свой век набегаешься.

А еще поражал Валерка своей рассудительностью.

— Деловой человек в жизни не пропадет. Деловой человек всегда найдет выход, — ему трудности нипочем, — делился с Шелестом своей мудростью мальчишка.

— Значит, деловым человеком хочешь стать?

— Ага, — соглашался Валерка. — Только я хочу быть комбайнером. — В темных сияющих глазах отражалась вся душа подростка — чистая и наивная. — Отец меня в город хочет послать. А толку-то: там перину пуховую не приготовили. И работа еще, и специальность — что журавль в небе…

— Мозговатый ты парень, — похвалил Аркадий. — Правда, журавль — он еще в небе…

Шли дни — Шелест и его помощник все больше свыкались.

И вдруг разразилась ссора…

Случилось все утром, до работы. Валерка, пользуясь тем, что Шелест еще не пришел, забрался на комбайн и по-своему пустил его. В результате — запорол шестеренку. Шелест рассердился и принялся ругать его. Если бы Валерка промолчал, то, может быть, скандал бы и прекратился сам собой, но мальчишка надулся, покраснел.

— Ругаться-то все мастера, а показать жалко…

Шелеста взорвало: я для него всей душой, а он — вон какой неблагодарный!

— Катись ко всем чертям!.. Тоже мне деловой человек.

Валерка молча пошел к бочке с водой, вымыл руки, вытер их травой и, ни разу не оглянувшись на комбайн и Аркашку, ушел на стан.

Аркадию сделалось стыдно и скучно. Вспомнил себя, старшего брата, ссоры с ним — и до слез стало жалко Валерку. Кончил тем, что пошел за мальчишкой на стан. Однако тот уже уехал на мотоцикле с кем-то из трактористов домой.

Вечером, переодевшись, Аркадий направился к Мартьяновым и, так как Валерки не было дома, попросил сестру его Клавдию передать брату, чтобы тот не опаздывал завтра утром.

Сегодня как раз пришло это утро. По всему горизонту расстилался синий туман, покрывая не только березовую рощицу, но и дорогу, промятую от стана по жнивью, и весь раскинувшийся перед взором Аркадия Шелеста пшеничный клин. Было свежо. Холодок поднимался снизу, с росистой земли, и Аркадий Шелест, остро ощущая в носу щекотание, с удовольствием вдыхал этот крепкий, хмельной настой пшеницы, перемешанный с запахом сырой земли.

Аркадий не спеша копался в моторе и нет-нет да и глянет на дорогу… Но Валерки не видно: и дорога и все поле кругом затянуто синим туманом.

Чувство вины перед мальчишкой и недовольство собою все больше овладевало комбайнером. «Эх, зря погорячился! Зря обидел Валерку!» — ворчал он, заканчивая возню с машиной.

И вдруг лицо Аркадия просветлело: к комбайну прямо по жнивью приближался Валерка.

Нет, какой хлопец! Значит, шел прямиком через Сухой Куст, через Барский сад и овраг… Ничего, дельный малый…

Аркадий засмеялся и крикнул:

— Давай, давай, Валерка! Хватит без дела прохлаждаться…

49

Если бы дней десять назад Русаков смиренно принял из рук Волнова свою отставку, то, надо думать, служебное положение его было бы уже ясным. Уволен человек! Сейчас же вопрос с увольнением его сделался таким неопределенным и неясным, что никто в селе, и даже сам Сергей, не знали, чего нужно ожидать, то есть, придет ли из района приказ и когда именно. От Батова, правда, Сергей знал, что «должен работать, как и работал». Но в том же райкоме слыхал и другое: в обкоме стоит вопрос о самом Батове.

Во всяком случае, как бы ни обстояли дела Сергея в высших сферах, а он работал, как и прежде, с неменьшим интересом и накалом: сегодня, например, пришел к Чернышеву с визитом как к больному и заодно заговорил о совещании — не созвать ли нечто вроде большого экономического совета.

Чернышев вскинул брови и усмехнулся:

— Странный ты, Русаков! Другой после всего, что было, и носа в поле не показал бы, а ты… Я, наверно, от одной обиды сгорел бы.

Русаков улыбнулся.

— Ей-богу! — поворачиваясь на спину так, что кровать заскрипела, сказал Чернышев. — В печенках, кстати говоря, застряла эта работа. Ой, спина!.. — простонал он. — Вот взять бы да поехать в Сочи, забыть и про уборку и про дождь!.. Сочи… Что делать будем, комиссар, а? Положеньице в, области с хлебом плохое. Дожди все планы и графики к черту поломали.

— Да, поломали. Вот и верь прогнозам, Василий Иванович. Вот и выходит — на бога надейся, а сам не плошай. А как же ваши маневры, Василий Иванович? — спросил, смеясь, Русаков.

— Какие маневры?

— Ну… обходные пути, — все так же весело пояснил Сергей.

— Не понимаю… об чем ты, — рассердился больной. — Слушай, нельзя ли про экономику, про совещание то есть, хотя бы на завтра перенести разговор?

— Можно, можно, — отлично разбираясь в болезни Чапая, согласился Русаков. — А сейчас еще одно дело, Василий Иванович. Вот Остроухов насчет механизаторов ставит вопрос, добивается передачи бригады в ведение района, в ПТС, что ль? И Волнов о такой организации хлопочет. Идея толковая, но, думаю, Остроухов прежде всего ищет, так сказать, независимость от колхоза. Хочет нас поставить на колени, диктовать…

— Что там думает Остроухов — это его дело и твое — парткома, — скорее простонал, чем выговорил, председатель. — Ты меня в эти дела не тащи… Только я свою бригаду механизаторов в чужие руки не отдам.

— Чаю хочешь? — предложил Чернышев.

Русаков отказался.

— А то у меня «экстра».

Чернышев вдруг вопросительно посмотрел на Сергея.

— Что там с Никифором-то? Персианов из райкома звонил, мол, сведения есть, что сбежал Никифор-то, не выдержав притеснений секретаря парткома… — Чернышев язвительно улыбнулся, — черт знает что!

— Был у меня с ним неприятный разговор, — согласился Русаков.

И действительно, перед тем как сбежать Никифору из села, Русаков вызвал завклуба к себе в правление.

— Жалуются на тебя, Никифор. Еще недавно в клубе кипела жизнь, а сейчас частенько замок… Видимо, гармошка не спасение, на курсы надо тебе поехать, а? Как ты смотришь?

— Да я стараюсь, Сергей Павлович… — насупившись, оправдывался Никифор.

— Давай вместе подумаем о работе. И о курсах тоже…

— Вот она, молва-то, — с ехидцей подытожил Чернышев, — впереди человека бежит… И кто это мог бы? Ты на это не обращай внимания — лес рубят, щепки летят…

50

В день отъезда Волнов купил в магазине бутылку коньяку и позвонил из ближайшего автомата в управление сельского хозяйства. На этот раз не старому приятелю, с которым разошелся в тот злополучный вечер, — его он в горячке вычеркнул не только из записной книжки, но и из сердца, — а заместителю начальника управления Курденко.

Волнов рассчитывал, что они поедут домой к Порфирию Ивановичу. Курденко, поправляя красивую, с проблесками седины шевелюру, сказал, что у него дома неважно, с женой он в ссоре вот уже с неделю, и лучше всего зайти в шашлычную.

За рюмкой коньяку Волнов еще раз поведал горестную историю о себе. И хотя Курденко все знал, тем не менее участливо выслушал все заново.

— Мы это поправим, — ободрял Курденко, с аппетитом запивая вином цыплят-табака. — Батов зарвался.

У Курденко были свои счеты с Батовым. Не забыл Порфирий Иванович, как однажды Батов не посчитался с его мнением и даже поставил его в неловкое положение перед секретарем обкома. И теперь, разгорячась от коньяка и вспоминая этот старый эпизод, Курденко с гневом таращил глаза на Волнова:

— Дружище, тебе бы надо первым-то! Не сработала тогда машина. Не могли протащить. Батов сильнее оказался, потому что меньше всего ошибок у него было.