Во все тяжкие… - Анатолий Тоболяк

БЕСТОЛОЧЬ, СЛЕДОВАТЕЛЬНО, ВЗАИМООТНОШЕНИЙ.

Мы распрощались с взаимными улыбками и добрыми пожеланиями.

— Ты мне можешь понадобиться на днях, — сказал напоследок Автономов. Вдруг на краткий миг все годы проступили на его лице, худом изможденном. Но только на краткий миг.

— Понял. Рассчитывай на меня, — сказал я самым серьезным тоном.

По дороге к автобусной остановке около кладбищенских ворот Наталья после долгого молчания суммировала свои впечатления.

— Это будет несчастная пара, — сказала она.

Я обнял ее, маленькую, за плечи:

— С чего ты взяла? Разница в возрасте?

— И это тоже.

— А что еще?

— Она его не любит, а он от нее без ума.

— Та-ак, — протянул я. — Значит, наша ситуация.

— У нас с тобой, похоже, совсем наоборот, — грустно проговорила Наталья.

А! — закричал Сочинитель, останавливаясь и поворачивая ее лицом к себе. — Вот как ты считаешь! А что, если я тебя сейчас зацелую допьяна, изомну, как цвет? — закричал я есенинскими словами. И тут же осуществил свое намерение.

А после нашего ухода, как поздней открылся мне Автономов, его Милена высказалась в том смысле, что моя Наталья ей категорически не понравилась, ибо необщительна и высокомерна.

— Будешь ты у нес, Анатоль, под каблуком, — расшифровал Автономов. БЕСТОЛОЧЬ ПРОГНОЗОВ И ПРЕДСКАЗАНИЙ.

И БЕСТОЛОЧЬ БРАКОСОЧЕТАНИЙ. В самом деле, зачем регистрироваться в загсе (дикая аббревиатура!) — Я просто перееду к тебе, а моей квартирой пусть пользуется Сережа.

— Страхуешься, — горько вздохнул Сочинитель.

— Тебя не хочу закрепощать. Да и себя тоже, — улыбнулась Наташа.

— Согласен, — сказал Сочинитель, целуя ее в мягкие губы. СЧАСТЛИВ ОДИНОЧКА ХОЛОСТЯК, ПОРВАВШИЙ С ОДИНОЧЕСТВОМ.

Автономову я понадобился уже через три дня. Во вторник последовал звонок.

— Встречаемся на остановке около Дома торговли, — коротко и властно, как крупный резидент мелкому шпику, отдал он мне распоряжение.

Я возмутился. Он даже не спросил, свободен ли я, каковы мои планы на день. Я вообще заметил, что в последнее время стал жить не своей собственной размеренной жизнью, а его — взбалмошной и неуправляемой.

— Нет, шеф, — желчно ответил я. — Не пойдет. Встречаемся у меня на квартире. Причем форма одежды рабочая.

— Это еще зачем? — изумилась трубка.

— Объясняю. Я намерен использовать тебя как даровую рабочую скотину.

— Что за хреновина, Анатоль! — рявкнула трубка.

— Объясняю. Я решил полностью обновить свою квартиру. А ты заявлял, что большой мастер по ремонтам.

— А-а! Вон оно что! Я понял. Твоя крошка уже взялась за тебя. Так-так. Ты все-таки решил связаться с ней? Не слушаешь моих добрых советов. Лезешь в петлю.

— Это ты меня надоумил, старина, своим примером. Так придешь?

— Ни в коем разе! — обрезала трубка. — Твои делишки против моих дел — это суета сует. Меня вызывают в милицию. Это, вероятно, Раисины происки. По поводу ее драгоценностей.

— Отдай назад драгоценности — и все дела.

Опять остришь! Кончай, мать-перемать! Я и так на взводе. Ты мне нужен как свидетель.

— Как соучастник кражи, хочешь сказать?

— Опять! Анатоль! Я серьезно разведусь с тобой.

— После развода с Раисой, ладно?

— Говори, приедешь или нет?

— Сейчас настригу обоев и приеду, так и быть.

— Никаких обоев! Немедленно. И захвати с собой свой долбаный писательский билет для представительства. И паспорт.

— Рулон обоев тоже прихватить? Для взятки.

— В десять ноль-ноль. У Дома торговли, — вскипела трубка на том конце. — Пи-пи-пи!

Итак, невозможно все-таки вырваться из дружеских объятий экс-рыбовода. Вот уже в уголовщину меня втягивает… глядишь, вместе предстанем перед судом.

Я положил ключ от квартиры под коврик, как было условлено с Натальей, и туда же записку с текстом: «Дорогая моя! Шизоидный К. П. срочно вызвал меня по неотложному делу. Скоро буду. Целую». Записку я обильно полил одеколоном — знак любви.

День обещал быть жарким. Уже припекало. Я снял ветровку и перекинул через плечо. Редкие утренние выходы в город всякий раз взбадривают меня. Интересно-то как! Сколько прохожих, всяких и разных, спешат по своим всяким и разным делам! И каждый — самостоятельная человеческая особь со своими желаниями и заботами. Какая роевая суетня на автобусных остановках! Массовый вылет из тесных жилищ под высокое небо. Кипенье, бурленье, точно в блестящем тазу на огне, где переваривается пахучая клубника. И все, почти все поразительно молоды — прямо завидки берут! Славные лица, весенняя солнечная нагота девушек. Красочная пестрота торговых рядов. Буйная зелень сопок. Эх, черт побери, как жаль, что я не вон тот пацан в шортах и расписной рубашке, который самозабвенно крутит педалями своего рогатого велосипеда! Скоро скажу «прости» и «прощай» этой богатой молодой жизни. Обидно, конечно. Но еще не полная безнадега. Еще мерещатся какие-то удачи и радости. Еще есть в запасе какая-то необъяснимая удаль, и сердце бьется неозлобленно, и нет в душе брюзгливой презрительности старикана, все познавшего и ничему не верящего. Вот так-то, дружище Автономов!

Он пожимает мне руку и хмуро интересуется:

— Чего ты лыбишься?

— Вот так-то, брат Автономов! — повторяю уже вслух.

— Что — вот так?

— Жизнь-то, оказывается, хороша. А я знать не знал.

— Ишь ты! Завел бабенку и воскрес. В милиции не лыбься.

— Я их там всех обниму и расцелую. А ты что хмур, женишок?

— Тебе бы мои заботы…

— Плюнь и разотри.

— Легко сказать. На хрен ты надел эту рубашонку с попугаями?

— А что я должен был надеть? Фрак? Смокинг?

— Мы идем в серьезное заведение по серьезному делу. Ты серьезный писатель… — опять занудил он свое.

— Замолкни, сыть. Не то уйду.

— Уволить тебя надо из писателей. Пошли!

Мы пошли и почти сразу пришли куда надо, а именно в отделение милиции. По дороге я поинтересовался, каким образом органы разыскали господина Автономова и вызвали его на собеседование. Он хмуро, даже озлобленно протявкал, что Раиса, негодяйка, дозвонилась Милене и сообщила, что пришла повестка на его имя. Явиться туда-то. Кабинет такой-то.

— Вишь, как оперативно сработала, — сделал зверскую физиономию Автономов. — Наверняка сунула взятку кому надо.

— Злопыхательствуешь, Костя.

— Знаю, что говорю. Она сама берет взятки почем зря.

— Вот-вот. Наябедничай на нее в милиции.

— Надо бы, да совесть не позволяет.

Он постучал в кабинет № 6, открыл дверь и, услышав «войдите!», вошел, а я — последовательно за ним со своими яркими тропическими попугаями на груди.

Молодой хозяин кабинета, полнолицый блондин, осведомился, кто мы и по какому делу.

— Моя фамилия Автономов, — с достоинством представился мой ведущий. — А это, — представил он меня с некоторым небрежением, — известный писатель Тоболяк. Я прихватил его — «прихватил!» — как свидетеля.

— Понял, — отвечал молодой полнолицый блондин. — А я следователь Слепов Эдуард Аркадьевич. Садитесь, прошу. Курите, если желаете.

Мы согласованно сели рядышком на стулья и разом закурили. И хозяин кабинета разжег свою сигарету.

— Значит, получили мою повестку? — очень радушно спросил он Автономова.

— Нет, — отрывисто отвечал тот, и я заметил, что щеку Константина Павловича подергивает нервный тик. — Я не живу по домашнему адресу. Мне сообщили по телефону.

— Ну, это неважно! — отмахнулся блондин Слепов. — Главное, что вы здесь. И вы, вероятно, знаете, Константин Павлович, по какому поводу я вас вызвал?

— Догадываюсь, — неприязненно буркнул Автономов.

— Ну, очень хорошо. Вот ознакомьтесь с этим заявлением. — Он переложил несколько папок на своем столе, нашел нужную и вытащил оттуда листок бумаги. — Вот, пожалуйста, — протянул его через стол Автономову.

Тот не отказался, взял и некоторое время тупо его рассматривал, как неграмотный. Скосив глаза, я прочитал вместе с ним ЗАЯВЛЕНИЕ РАИСЫ ЮРЬЕВНЫ АВТОНОМОВОЙ, написанное крупным, размашистым почерком. Оно гласило:

«12 апреля с. г. я улетела по служебным делам в командировку в Москву. Вернувшись, я обнаружила пропажу находившихся в квартире ценностей. Пропали (следовало подробное перечисление и описание ювелирных изделий). За время моего отсутствия в доме находился мой муж Автономов К. П. Кроме того, квартиру неоднократно посещала новознакомая мужа, сотрудник Рыбвода Никитина М. С., а также писатель Тоболяк А. С. Все они отрицают свою причастность к пропаже драгоценностей. Однако особые отношения, которые сложились у моего мужа с М. С. Никитиной, дают мне основания подозревать его и ее в краже драгоценностей. Я не снимаю также подозрений с писателя Тоболяка А. С., который всегда нуждается в деньгах и, пользуясь дружеским расположением моего мужа, ведет себя в моей квартире как у себя дома.