Озарение Нострадамуса - Александр Казанцев

Вернувшись, после громкого обращения судебного пристава к присутствующим встать председатель объявил, что истцу в его притязаниях отказано за недоказанностью того, что он действительно является законнорожденным сыном короля Людовика XVI и королевы Марии-Антуанетты.

Граф де Вивьен с сокрушенным видом вышел из зала, не оставшись, чтобы проводить своего удрученного друга.

Получив заслуженное им вознаграждение, он пустился в нескончаемые визиты по парижским салонам, не показываясь больше у Наундорфа. Граф доставил на курорт в Богемии дочь судьи и… влюбившись, женился на ней.

А Наундорф, осаждаемый кредиторами, готовился к возвращению в свой Демфль, побывав на могилах Симона и Жанетты, а также Роше Лорана.

Из освобожденного им особняка вывозили мебель. Кроме счетов и векселей, предъявленных к оплате, он получил уведомление министерства полиции, что на основании вынесенного судебного решения, устанавливающего его «самозванство», он выдворяется из Франции и для сопровождения его до границы к нему явится полицейский.

И незадачливый претендент на французскую корону вынужден был вернуться в Голландию, сопровождаемый до границы хмурым полицейским, не проронившим за всю дорогу ни слова. Почти в нищете он прожил еще девять лет, занимаясь починкой обуви горожан, так и не выплатив всех долгов.

10 августа 1845 года, точно в 53-ю годовщину свержения Людовика XVI, его сын скончался и был похоронен на кладбище в Демфле.

Надпись на его могиле гласит: «Людовик XVII, король Франции и Наварры (Людовик Карл герцог Нормандский)». Пожалуй, там не хватает слов: «Гражданин Капет, воспитанник башмачника Симона».

Могила его и надпись сохранились как местная достопримечательность. Туристы удивляются такому месту захоронения французского короля.

Эпилог второй повести

Четвертым был бы он. Конец надеждеПридет в бою с ордою дикарей.Подпруга лопнет — дрянь, и он, как прежде,Припомнит скупость матери своей.

Нострадамус. Центурии, IX, 65. Перевод Наза Веца

Их могло бы быть четверо — французских императоров, но после отречения Наполеона I трон не достался его сыну Наполеону II, занятый с помощью победивших Францию государей Бурбонами, и он так и жил с матерью Марией-Луизой при дворе ее отца, австрийского императора. Брат Наполеона I Людовик Бонапарт был посажен им голландским королем, а его сын Людовик-Наполеон, пользуясь громким именем своего дяди, прошел во французский парламент после революции 1848 года, когда «призрак коммунизма» бродил по Европе, и, прикинувшись безвольным и безгласным, овечкой, которой всем удастся управлять, был избран президентом Второй Республики, но, получив власть, обнажил волчьи клыки и перед переизбранием объявил себя наследником Наполеона I и императором Франции. Он перехитрил всех, включая уставший от революций народ.

Слава Парижа как духовного центра Европы обязана отнюдь не ему, которого Виктор Гюго назвал «Наполеоном малым», а созвездию блестящих умов и талантов, таких, как Золя, Флобер, Мопассан, Александр Дюма-сын, Берлиоз, Бизе, Гуно, инженер Эйфель, Сара Бернар, Полина Виардо, и потянувшихся к этому созвездию Тургенева, Пуччини и других звезд серебряного века. Наполеон же III первый буржуа расцветшего капитализма, самым ярким бриллиантом обретенной короны мог считать лишь свою супругу Евгению, такой невиданной красоты, что перед нею склонялись даже женщины высшего круга, не отличавшиеся щедростью на такие признания. Сам же император завел дружбу с заклятым врагом своего гениального предшественника — с викторианской Англией и, подражая ей, захватывал колонии, начиная с дорого обошедшегося Франции Алжира, содействуя объединению Италии.

Нострадамус в своем пророческом катрене нелестно представляет будущего императора Франции:

Он третьим стал, но меньше, чем мизинец.

Овцой прикинувшись, пролезет волк.

Италия единой станет и гнет скинет.

Но ни один его не славит полк.

Центурия, IX, 5. Перевод Наза Веца

После объединения Италии, угождая французскому капиталу, которому служил, он затеял обреченную войну с Пруссией, закончившуюся разгромом его армии, собственным пленением и позорной капитуляцией.

Власть в Париже перешла в руки рабочих предместий, объявивших Парижскую коммуну строем справедливости. Угроза распространения опасных для владельцев всех рангов идей объединила и победителей, и побежденных, сломивших сопротивление коммунаров, и вождь карателей генерал Тьер расстрелял тысячи коммунаров у стены на кладбище Пер-Лашез. Во Франции была объявлена Третья Республика, давшая череду безликих президентов, опиравшихся на власть капитала. Но обаяние первого Бонапарта было так велико, что его почитатели объявили его наследником сына Наполена III и красавицы Евгении, тоже молодого красавца и блестящего английского офицера кавалерии принца Лулу, как ласково называли его родители, императором Франции Наполеоном IV. Но он не ступил даже на ступеньку трона, а, ущемленный безмерно скупой и не отличавшейся умом былой красавицей Евгенией, своей матерью, отправился на колониальную войну с зулусами как офицер английской кавалерии. По дешевке приобретенное для него скаредной матерью снаряжение подвело из-за своей ветхости, и в разгар боя лопнувшая подпруга передала принца Лулу в руки озверевших дикарей, его тело потом было даже трудно опознать. Третья империя Франции не состоялась, став жертвой колониальной политики. Раздел колоний между европейскими государствами был яблоком раздора, как и соревнование промышленников. Назревало всеобщее напряжение.

Так, пройдя своей страшной дорогой, СМЕРЧ завершился серебряным веком, трагедией Парижской коммуны и расцветом и торжеством капитализма. На смену шел XX век, как железный и кровавый, с невиданным размахом достижений прогресса, социальных потрясений и человеческих жертв. Предтечей его событий стал очередной французский президент, о котором говорили: «Пуанкаре — это война!»

Достижения и преступления

Охватит мир кровавая война.За ней придет беда еще страшнее.И никого не пощадит она.Заморские войска спешат скорее.

Нострадамус. Центурии, IX, Перевод Наза Веца

Новелла первая. Люди гибнут за металл

И запах лимона там станет отравой,И ветер гнилой сгубит вражьи войска;Удушье страшней даже раны кровавой.Победа в отражении будет легка.

Нострадамус. Центурии, IV, Перевод Наза Веца

В Мариинском императорском театре давали «Фауста» Гуно. В начале спектакля царская ложа была пуста. В ней сидел только один неряшливый, по-мужицки одетый человек с темной бородой. Это был Григорий Распутин. Царское семейство запаздывало.

Наконец появилась неприступно горделивая императрица Александра Федоровна под руку с полковником своей армии — самим императором. Позади шли их красавицы дочери Ольга, Татьяна и Анастасия. Дамы не успели вовремя переодеться для театра, задержались в госпитале, где все вместе, как простые сестры милосердия, ухаживали за ранеными, даже выносили за ними горшки.

А теперь нарядные, благоухающие, источая радость юности, вслед за величественной матерью девушки вошли в ложу, когда Шаляпин пел уже знаменитую арию Мефистофеля.

Его великолепный бас заполнял всю громаду театрального зала от кресел партера до переполненной студентами и курсистками галерки.

В начале второго куплета царь, подсел к Распутину императрица и дочери расположились рядом, а великий князь Дмитpий Павлович и князь Феликс Юсупов стояли за их спинами оба в щегольской офицерской форме.

С чисто шаляпинской выразительностью звучали строки:

Тот кумир — телец златой.Он небо презирает.Ни добра, ни зла не знает.Не видит власти над собой.

По веленью «бога злата»Край на край идет войнойИ людская кровь рекойПо клинку течет булата.

Люди гибнут за металл!Люди гибнут за металл!Сатана там правит бал!Там правит бал!Сатана там правит бал!Там правит бал!

Распутин наклонился к царю и заговорил:

— Федька-то наш нынче самого диавола представляет, врага рода человеческого. Сатаной в зал кричит: «Люди, мол, гибнут за металл!» А ведь и впрямь истинно. Гибнут русские мужики невесть за что либо в болотах немецких, либо в окопах на родной земле. И еще ведь что говорит-то, будто он правит нами. И взаправду сатана правит, как есть — правит. Так ведь ты, царь-батюшка, Россией правишь. Пошто дозволяешь им поперек правды народной идти, на убой людей гнать? Я еще перед тем, как война началась, из госпиталя Тобольского, когда монашка бешеная меня ножом пырнула, тебе телеграмму посылал. Христом Богом молил не зачинать войны этой проклятущей! Так ведь не дали тебе, сердечному, народ свой сберечь, к чужой выгоде поступать заставили. Так послушай теперь старца своего — кончай воевать, разом кончай, не медля. Германцы пойдут на мир с тобой. А союзники… им бы побольше русских людей уложить на наших полях, да свои карманы понабить при том. Ты послушай меня, дурака. Ведь правду мне видеть дано. Для того и при тебе нахожусь.