Флибустьер времени. "Сарынь на кичку!" - Анатолий Спесивцев

Уходя, налётчики подожгли верфи, склады с недограбленным имуществом. Ох, как сокрушались многие, что на более, чем двести кораблей, удалось запихнуть лишь малую часть возможной добычи, и вместимость трюмов маловата, и времени на перегрузку захваченных судов не было, а сколько очень нужного или просто дорогого пришлось пустить на ветер… О том, что добрая половина сожжённого имущества принадлежала христианам, никто задумываться себе труда не дал. Проходя мимо азиатской части города, до того от налёта пострадавшей не так уж сильно, пожары от первого обстрела там уже успели потушить, выпустили несколько ракет по сараям и складам на берегу. Полыхнуло хорошо и сильно. А уж как заполыхала верфь, или главное адмиралтейство Османской империи (Терсане-иамире), известное как морской арсенал Касымпаша… оно и взорвалось бы неплохо, да все найденные там порох и селитру сами работники верфи под внимательным присмотром пиратов перенесли на суда. Стрелять ещё в этом году предстояло много, порох был одним из важнейших трофеев.

Будь казаки войском, способным удержать захваченную территорию, по уму стоило бы забрать из башен и со стен пушки, ликвидировать оставшиеся в городе арсеналы, разрушить самые опасные для проходящих по проливу судов укрепления. Но пока казаки посетили Стамбул как банда разбойников. Опасная, смертоносная, но для длительной войны малопригодная. Уничтожили имущества они на порядки больше, чем смогли утащить.

Не только прекрасным, но и огромным, густонаселённым городом являлась столица Османской империи. До прихода варваров с севера. Жило в нём более полумиллиона человек, его гавань, знаменитый Золотой Рог, была одним из главных торговых перекрёстков мира. И вот в два дня всё ушло дымом. Посчитать, сколько погибло людей при этом налёте, никто не удосужился. Вероятнее всего, что около ста тысяч. Поначалу местным жителям, пережившим ужас этого налёта, показалось, что во время него сгинуло не менее половины обитателей города. От сабель и пуль умерло немного, относительно, конечно. Несколько тысяч человек. Основными причинами смерти стамбульцев в эти страшные для них дни и ночи стали огонь, дым и паника.

Применённое в Стамбуле польское изобретение (так поляки подавили восстание москвичей в смутное время) — отгораживаться от врага, подпаливая его дома, оказалось очень эффективным для сбережения своих, но бесчеловечным и смертоносным для мирного населения. Поэтому зверства казаков и освобождённых из рабства христиан в прибрежных кварталах стали всего лишь малозначимой деталью. Город получил страшный удар, а вот залечивать его раны было некому. Из Стамбула началось повальное бегство населения, испуганного и не верящего, что в ближайшие годы здесь будет порядок. Бежали не только христиане и евреи, но и правоверные мусульмане. Столица вдруг неожиданно из благополучного города превратилась в очень опасное и уязвимое место.

Авангард румелийской армии подошёл к стенам Стамбула вечером того же дня, когда его покинули грабители. Направься Еэн-паша не к городу, а к Румелифенери, поставь там на берегу артиллерию, ох и кисло бы пришлось казакам выбираться из босфорской кишки. Но румелийскому бейлербею кружила голову возможность приблизиться к абсолютной власти, он спешил к Сералю. Уже в нескольких милях от города всадникам стали попадаться беженцы из него, а потом они пошли сплошным потоком, заметно замедляя продвижение к Стамбулу. Описать внятно, что случилось в столице, никто из беженцев не мог, но ужас, сквозивший из их глаз, свидетельствовал, что нечто страшное. Огромное облако дыма над городом волновало и тревожило самых храбрых и закалённых воинов. Ожесточённая артиллерийская перестрелка также не пролетела мимо ушей тимариотов, составлявших авангард армии Еэна-паши.

Настоящий шок они получили в воротах стены, ограждавшей Стамбул. Из города несли трупы. На первый взгляд — сотни трупов. Их сваливали невдалеке друг рядом с другом. Имелись там и тела крепких мужчин, но большей частью лежали мёртвые женщины, старики, дети. Немало было и тел неопределённой половой и возрастной принадлежности. Райя, таскавшие трупы, сваливали их, как кули с зерном. Ага Амир-оглы хотел было прикрикнуть на трупоносов, но оглядев длину выложенных уже ими рядов, передумал. Ему, на полях битв, приводилось видеть и большее количество тел, к тому же много более изуродованных, но от вида этой картины у него почему-то перехватило дыхание. Столько детских и женских тел…

Приказав помощнику расположиться на короткий привал, во главе десятка всадников въехал в ворота. И обнаружил, что всё ещё страшнее и хуже. Погибших стамбульцев не вынесенных за пределы городских стен, было куда больше. Здесь, у ворот они громоздились высокими, выше пояса стоящего мужчины, валами вдоль домов. На дороге только был очищен узкий — двоим всадникам рядом с трудом проехать — проход. И ехать по такой тропинке пришлось с полёт стрелы.

"Что же с ними случилось? Резаных и колотых ран на телах не заметно. Неужели они все здесь друг друга передавили? Что же их заставило бежать сюда, на смерть?"

Ответ на один из возникших у него вопросов он получил сразу. Увидел, что к телам, сваленным вдалеке от ворот, прибавляют новые, привезённые откуда-то из других районов Стамбула.

"Аллах милосердный! Так, значит, такое не в одном месте, может, и у других ворот подобный ужас творится?"

Расспросив командовавшего перевозкой тел янычарского агу, высокого, молодого человека с красными глазами, производившего впечатление некоторой заторможенности, отправился в Едикуле, где расположился штаб каймакана Стамбула Мусы-паши. Совсем недавно именно он был румелийским бейлербеем, и Амир-оглы знал его лично. В воротах Амир подумал, что увидел самое ужасное в жизни, но выяснилось, что сегодняшний Стамбул по жутким картинам был неистощим.

При проезде по сгоревшим кварталам в нос ударило запахом (горелого или жареного? Аллах прости за такие слова) человеческого мяса. То там, то тут из сгоревших обломков выглядывали то рука, то нога, то ещё какая-нибудь часть человека. Обгоревшая, не только без одежды, но и без кожи, и часто слишком маленькая для взрослого. Впервые со времён сопливой молодости агу спахи затошнило от запаха трупов. К сгоревшему с жителями родному Стамбулу он готов не был.

Радости при виде офицера из румелийской армии Муса-паша не выказал. Выглядел он так же, как и большинство окружавших — вымотанным и крайне печальным. Для разговора с командиром румелийского авангарда паша отвёл его в сторонку, отослав свиту.

— Что, вы уже в городе?

— Нет, почтенный каймакам. Пока к воротам прибыла только моя сотня, но к вечеру будет вся вышедшая в поход конница, двадцать тысяч всадников.

— Зачем мне сейчас всадники? Опоздали вы. Если бы пришли вчера…

— Мы спешили, как могли, в моей сотне восемь лошадей за последние два дня загнаны. Этим сыновьям шайтана будто их Аллахом проклятый отец ворожит. Но мы за всё им ещё отомстим. Страшно отомстим! — в конце спахи невольно перешёл на шипение-восклицание. Вроде бы и голос понизил, но звучало это куда грознее крика.

— Мне из разных мест донесли, что казакам налёт на город оплатили венецианцы. Учитывая, что и султана Мурада они убили, мстить, думаю, стоит сначала им, проклятым франкам! Даже если это неправда, придётся мстить сначала им. Иначе нас не поймут.

— Венецианцы? — удивился Амир. — Неужели? Мы подумали, что стамбульские жители под таким поводом прибарахлиться решили. В последнее время дож и сенат вели себя очень тихо и без свойственной ранее им гордыни. Что это на них нашло?

— Аллах только знает. Гонец от оджака, с которым шёл султан, заверял, что покушение на него было организовано именно венецианцами. Расскажи об этом Еэну-паше и ускорь там прибытие к городу сапёров и шедших с вами райя. Могилы здесь надо копать. Много могил, ты не представляешь, как много.

Голос паши угас к концу предложения, и ага не решился продолжить расспросы. Но каймакам вскоре опомнился и переспросил нормальным голосом: — Ты всё понял?

— Да, эффенди. Разрешите ещё вопрос?

— Задавай!

— Жив ли последний из Османов, Мустафа?

— Да, казаки не стали штурмовать гарем. Взяли штурмом внешнюю стену, выгребли обе казны, но дальше не пошли, и поджигать Сераль не стали.

— Что с Великим визирем, Таят-оглу Мехмед-пашой?

— Погиб, защищая свой дворец, вместе со всей своей семьёй. Из всех чиновников оставшихся в живых — я самый старший.

— Не знаете ли, где находится войско оджака?

— Знаю. Через день будут у анатолийской части города. Также как и вы — безнадёжно опоздали. Всё?

— Да, эффенди.

— Запомнил, кто сейчас здесь нужнее?

— Сапёры и райя с лопатами. Они поторопятся.

— Скажи Еэну, но только ему, в городе погибло, не знаю точно, но скорее всего более ста тысяч человек. Нам их быстро не похоронить. О том, чтобы хоронить до заката, как заповедовал пророк, не может быть и речи. Если не закопать тела немедленно, в городе могут начаться болезни. Торопитесь.