Просто об искусстве. О чем молчат в музеях - Мария Санти

class="subtitle">«Портрет Виктории Марини»

А вот женский портрет. Можно принять это изображение квартирной хозяйки художника за работу начала XX века. В подходе к форме и объему наблюдается та аналитическая отстранённость, которая станет модной только через сто лет.

Срок, оплаченный Обществом поощрения художников, подходил к концу. Поток любопытных соотечественников иссяк. У Иванова все острее вставал вопрос с деньгами. Художник наотрез отказывался рисовать на заказ. Вместо слащавых достопримечательностей вдумчиво воспроизводил красками тихие дороги, загорелся заказом для Храма Христа Спасителя. Но после того, как архитектор Тон отверг его вариант и обратился к Брюллову, отказался даже от мысли о работе для церкви.

Картина организовала вокруг себя всю жизнь художника. Этюды с натуры, зарисовки моделей. Друг и единомышленник Гоголь позировал ему для нескольких персонажей.

Цесаревич Александр Николаевич оплатил художнику ещё три года проживания в Италии. Работа затягивалась, поэтому друзья организовали сбор денег по подписке, чтобы Иванов мог завершить картину. Каждый платёж называли последним. Приходилось просить, напряженно ждать. Гоголь в повести «Портрет» намекает, что работа на заказ неизбежно приводит к скорописи и бездушному неудовлетворительному искусству. Возможно, это совпадало с точкой зрения художника.

Жизнь вокруг менялась, поэтому колебалась даже уверенность в собственной правоте. Иванова поразила знаменитая книга Давида Штрауса о Христе, в которой Иисус рассматривался как живой, чрезмерно мифологизированный человек. Он поссорился с Гоголем, который понимал его как никто. В 1848 году в Италии начинается буржуазно-демократическая революция, которая показывает окружающий мир не таким благостным, каким хотел видеть его художник. Усиливается болезнь глаз. Требуется неотложное лечение. Положение бедственно настолько, что из припасов в мастерской водятся только хлеб и чай.

Неожиданно умирает отец художника. Полученное наследство спасает от нищеты, позволяя аскетично жить дальше.

Но теперь меняется природа взгляда художника на мир. В этюдах он свободнее, чем в своем самом знаменитом полотне. Работая на пленэре, он задолго до импрессионистов открывает цветные тени и взаимопроникновение цветов. Решает переписать картину, придав ей революционную для живописи того времени свежесть. Но новое тональное решение требует изменить всю композицию. Сил на это не было. Поэтому через двадцать лет сверхусилий Александр Иванов засобирался в Россию.

Иванов задумывал свой собственный храм искусства. Творчески переосмысливал мотивы Древнего Востока, античности и Византии. Первый предложил построить для русских картин особое помещение с верхним светом. Говорил об устарелости устава Академии художеств, необходимости полной независимости для художника и вреде ранговых отличий для творчества. Он был умнее и дальновидней современников. Признания это не принесло.

Публики в современном понимании ещё не сложилось. Первые журналы об искусстве существовали для умевшей читать платежеспособной элиты, которая имела воспитанный вкус, рафинированные ожидания и консервативные взгляды. Других зрителей в залах Академии художеств не было. Преобразовать мир с помощью картины, как мечтал Александр Иванов, чтивший идеи Шеллинга и Штрауса, было невозможно.

Наверное, стоило быть проще. Вместо одной картины за двадцать лет написать десять разных, представляя новую каждые два года. Ведь жили же так остальные! Например, Брюллов, который был сильным, самобытным и при этом дорогим, модным художником. Судя по поступкам, Александр Иванов хотел впечатлить сразу и всех. Особенно соучеников из тесных классов Академии художеств, которые сплетничали, что отец помогает ему заканчивать работы. «Явление Христа народу» он от начала и до конца сделал сам: и без мастерской, и без отца. Но современникам-академистам картина казалась странной. Они слишком долго ждали её, видели эскизы. Амбициозные студенты посчитали её скучной, излишне академичной. В его адрес звучала фраза «не оправдал надежд». Запрошенную художником цену двор сбил сразу в три раза.

Александр Иванов умер в тот год, когда привёз «Явление Христа народу» в Петербург, получив, но не успев разрезать письмо с сообщением о том, что картину за полцены, но всё же покупает император. Вскоре после этого молодые художники рассмотрели его эскизы, а Репин назвал «Явление Христа народу» «самой гениальной, самой народной русской картиной».

Хотите стать наложницей?

Как могли бы выглядеть мемуары одалиски?

«После того как родители продали меня в гарем, я угождала главному евнуху, до седьмого пота тренировала интимные мышцы и наконец забеременела от султана. Отравила конкуренток, утопила их детей, подольстилась к валиде, убила ее и ее сына-султана и, наконец, возвела на трон своё дитятко. Бинго! Можно кушать зефирку, наблюдая левым глазом, чтобы ни одна из сыновьих наложниц не торопилась повторить мой путь. Целых пять минут покоя».

В гареме процветали не танцы и смех, а наркомания и лесбийские связи. Ведь султан мог влюбиться в мальчика или посещать только законных жен, что обязан был делать раз в неделю. Вот мне интересно, хоть одна из певиц «служения мужчине» согласилась бы отправиться в то прошлое, традиции которого она пропагандирует в интернете? Сегодня женский труд защищен и оплачивается по рыночной стоимости. Но курсы «одалисок» популярны, потому что идеализация гарема связана с робкой надеждой, что есть где-то в мире место, где можно есть конфетки, не напрягаясь.

Сравним две картины Энгра.

Энгр. Купальщица Вальпинсона (1808)

Энгр. Турецкая баня (1862)

Узнаете одалиску на переднем плане? Немецкие романтики должны сейчас перевернуться в гробу, ведь гений должен каждый раз рождать сверхновое, превышать прежние возможности, на худой конец писать картины кровью. А Энгр облегчил себе труд самоповтором. Ведь у художника, в отличие от наложницы, широкий выбор.

Когда про картину говорят «академичная», это сложно расценивать как похвалу. Академизм ценят меньше поиска новой формы.

В мифологии XIX века гений всегда нищ и голоден, а академик сыт и востребован. Мне придется перебороть искушение долго и подробно высмеивать немецких романтиков, которые возвели свою обиду на мир в ранг подвига. Давайте лучше вместе внимательно посмотрим на «скучный и продажный» академизм.

Энгр. Купальщица Вальпинсона (1808)

Энгр. Турецкая баня (1862)

Герберт Шмальц. Смерть за веру: «Христиан ко львам!» (1888)

Нам будет легче наблюдать свои реакции относительно тех работ, к которым мы не успели привыкнуть. Неземной красоты эротизм. Если чисто по-человечески вам это нравится, то у вас все в порядке. Однако если вы хотите воспитать вкус к изобразительному искусству, стоит тратить внимание на более изобретательные работы.

Одновременно вульгарность заткнула бы за пояс невинный «Завтрак на траве» Эдуарда Мане, который академики того времени обвиняли в безнравственности.

Герберт Шмальц. Смерть за веру: «Христиан ко львам!» (1888)

Но такой эротизм, как у Шмальца, был вполне допустим в светском искусстве.

Художник академизма всегда попадает в масть, избегает риска. Он сервирует насилие и секс таким