Том 13. Большая Душа - Лидия Чарская

Под своим именем Дося сделала еще пятую и последнюю кляксу, с минуту полюбовалась ею, потом наклонилась и слизнула ее языком; язык же тщательно вытерла концом белоснежного фартука. Потом, не читая, вложила письмо в заранее надписанный конверт.

* * *

Как он прекрасен, этот чудесный просторный зал, с его белыми колоннами и мозаичным паркетом. В этом зале когда-то один из предков Бартемьевых, нынешних владельцев "розовой дачи", вельможа времен Екатерины Второй, давал балы в честь своей державной гостьи.

Теперь от старого дома осталось немного. Дом переустроили, отремонтировали, частью разрушили и выстроили снова, но Белый зал уцелел. Колонны поддерживают полтора столетия высокие своды его. Большая эстрада, устроенная на дальнем конце зала, обвитая вьющимися растениями, так и не разбиралась нынешними владельцами дома, дававшими у себя по два, по три концерта в год.

Нынче в Белом зале назначен один из таких концертов. И Белый зал, озаренный огнями всех своих люстр, выглядит особенно торжественно и нарядно.

Большая эстрада утопает в цветах. Устланная коврами, с роялем, чудесно скрывающимся за густою стеной из трельяжа живых растений, эта эстрада притягивает к себе взоры всего зала, наполненного сейчас самой изысканной публикой.

В доме камергера двора, Бартемьева, собралось все лучшее общество Петербурга. Роскошные, нарядные и дорогие костюмы дам, залитых бриллиантами, смешивались с парадными мундирами гвардейцев и сановников и с черными изысканными фраками статских. И среди всей этой блестящей светской толпы выделялись скромные коричневые платья и белоснежные фартуки пансионерок-воспитанниц Анастасии Арсеньевны Зариной, скромно занявших задние места.

С понятным любопытством смотрели на эстраду девочки. Ведь один из участников концерта был родной внук их дорогой бабуси и брат их подруги, хорошо известный всем Юрий Львович Зарин.

Сама же Ася, едва дыша, то и дело шептала, склонясь к уху сидевшей с нею рядом Доси:

— Я бы не боялась ни чуточки за Юру, знаешь. Слава Богу, не раз он выступал у себя в консерватории, и его уже давно признали за выдающегося скрипача; но нынче ведь здесь присутствует сам профессор Нобель. А он, ты знаешь, — светило музыкального мира, и так ценит, к тому же, хорошую скрипку, хотя сам он пианист. И я ужасно боюсь, что Юрина игра может не понравиться ему. Ведь этот Нобель такой капризный, избалованный. Потом еще — бабушка. Я тебе ведь говорила, как враждебно относится к Юриной музыкальной карьере бабуся. И так горько будет, если его игра не понравится бабушке и не примирит ее с музыкальной карьерой Юры.

— Вздор ты говоришь. Ну как он может кому-нибудь не понравиться, Юрий Львович, с его божественной игрой? А что до бабуси, то что же она, по-твоему, каменная, что ли? — с такой уверенностъю произнесла Дося, что Ася едва удержалась, чтобы не броситься на шею милой девочке и не расцеловать ее.

И вот он появился, наконец, на эстраде, высокий молодой человек, со своей скрипкой. И шепот одобрения пронесся по залу.

Умное, красивое лицо Юрия, его выразительные глаза и изящная, благородная осанка заранее расположили к нему публику.

Он выступил вперед, поклонился, поднял скрипку и замер, ожидая вступления.

Откуда-то из непроницаемой зеленой стены трельяжа, за которой скрывался рояль, прозвучали первые ноты аккомпанемента. Невидимый аккомпаниатор мастерски сыграл прелюдию пьесы. Юрий Львович опустил на струны смычок.

Откуда они, эти звуки, то мощные и властные, то нежные и хрупкие, как мечты девушки, как колыбельная песнь матери, склонившейся над своим малюткой?

И снова могучие и сильные, напоминающие грозный ропот разбушевавшейся стихии…

Под эти баюкающие нежные звуки невольно замечтались пансионерки.

Вот с пылающими щеками и с широко раскрытыми глазами, полными восторга, грезит о своей дорогой родине Марина Райская. В этих звуках, так смело исторгаемых музыкантом из груди скрипки, ей чудятся и шум далекой сибирской тайги, и плеск родного Иртыша, и заунывная песня ее юной подруги детства киргизки Анки. И слезы восторга и тихой грусти закипают в груди девочки. Вот умчаться бы птицей прямо в далекую, милую сердцу голубушку-Сибирь!

И Ася грезит. Она мечтает о дальнейшей карьере самого Юры. Она убеждена в том, что ее брат будет великим скрипачом, недаром же он победил своею бесподобной игрой весь этот зал и даже свою бабушку.

Ну да, победил и бабусю! Вон она сидит сбоку, не отрывая глаз от бледного лица музыканта, от его сияющих глаз, от смычка его, исторгающего дивные звуки, и сама она не замечает, как слезы сбегают по ее старым щекам. О, теперь она не будет, конечно, противостоять дальнейшей музыкальной карьере внука! Ася уверена в этом, как и в том, что ее бесконечно любимый брат, самое близкое для нее существо в мире, ее Юра — огромный, огромный, незаурядный талант. Она чувствует это, она знает это. И с душой, переполненной восторгом, она оборачивается к Досе, желая прочесть такой же восторг, навеянный этой бесподобной игрой, и в глазах подруги. Но что это с Досей? Какое у нее грустное лицо, убитое личико. Дося, милая, что с тобой?

Действительно, обычно оживленное лицо Доси сейчас полно печали. И эту печаль зародили в ней чудные звуки скрипки. Не о предстоящей ли близкой разлуке с Веней напомнили они сейчас Досе? Да, подойдет Рождество и пройдет, канет в вечность. Пройдут праздники, и уедет далеко с родителями Веня. Навсегда уедет, навсегда расстанется с нею, Досей. И Бог знает, когда они увидятся вновь! Ведь чудесных, добрых волшебниц не существует на свете, тех, что одним мановением жезла превращали бедняков в богачей. Ведь не блестящий принц, сын короля из сказки — он, Веня, а простой, бедный маленький горбунок. И она, Дося, не сказочная принцесса, для которой жизнь дается так просто и легко, и они поневоле должны расстаться.

Но только жаль одного: почему он, Веня, отказал ей в большой радости — прийти нынче послушать концерт вместе с нею? Он, который так любит музыку вообще и скрипку Юрия Львовича в особенности, он отказался, несмотря на то, что и она, и Ася, и дети Бартемьевы так просили его об этом. По крайней мере, вместе бы послушали еще лишний раз чудесную игру Зарина, как бывало прежде в окне большого дома.

Гром аплодисментов прервал невеселые Досины грезы. Скрипач закончил, и весь зал аплодировал теперь ему как один человек.

Даже эта выдержанная фешенебельная публика вышла из рамок своего обычного светского равнодушия и горячо приветствовала талантливого артиста. Но больше всех восторгался маленький, с еврейским типом лица, пожилой человек, сидевший в первом ряду кресел, в кругу самых почетных гостей.

Это был знаменитый профессор Нобель, приглашенный Бартемьевыми в качестве гостя на их концерт-вечер. Он без церемонии выражал свое одобрение талантливому музыканту и требовал повторения громче всех.

И, подчиняясь этим восторженным требованиям публики, Юрий Львович снова вышел на эстраду.

Новая пьеса — новые восторги и овации. Сияющая Ася, вне себя от счастья, схватила за руку Досю, лепеча как безумная:

— Я это знала, я предчувствовала! О, Дося, какой восторг!

А Юрий играл, играл бесконечно. Наконец, усталый и счастливый, он покинул эстраду под бурю новых неистовых рукоплесканий. И на несколько минут в Белом зале воцарилась тишина. И вот новые, тихие, словно рыдающие звуки вылетели из-за густой непроницаемой стены трельяжа. На этот раз запел невидимый рояль. При первых же звуках его присутствующие насторожились.

Что это? Какой странный, наивно-милый, красиво-задумчивый мотив? Что он играет, этот невидимый за трельяжем пианист? О чем рассказывает эта полная чистоты и какой-то несложной, примитивной прелести красивая мелодия, полная чувства? И снова, как один человек, затаив дыхание, внимательно прислушивается к этой, никому неизвестной пьесе весь зал, как только что слушал скрипку. Вся вытянувшись, подавшись вперед, слушает ее и Дося.

Эта музыка как нельзя больше подходит к ее настроению сейчас. Как стройно, тихо и красиво рыдают певучие аккорды. Они так много говорят без слов. Они словно рассказывают девочке о той чудесной волшебной стране, где живет старый добрый король из их любимой, ее и Вени, волшебной сказки. О том, как резвится в нарядном королевском саду среди цветов и бабочек маленькая принцесса. И очаровательные крошки-пажи играют на лютнях. Но вот в королевский замок является менестрель, бродячий нищий-певец со своей волынкой. Пажи смеются над ним. Они бессердечные дети. Смеются потому, что юный менестрель некрасив и горбат. И он не может понравиться принцессе. И они не позволят ему здесь играть. Но он играет все же. Играет по желанию самой принцессы. И его простенькая музыка, жалобная и наивная, находит отклик в ее душе. Ей жаль маленького горбуна. Она хочет помочь ему непременно. Она знает, что добрая волшебница может превратить его в прекрасного и здорового принца, и идет к ней, к доброй фее, с этой целью.