Механизм пространства - Генри Олди

А потом он посмотрел на князя – и содрогнулся.

– Не надо, князь. Это дама.

– Вы ее не знаете.

– Я ее знаю.

– Она явилась за мной! Мы не закончили наш разговор в Париже. Эта дама уверена: пока я жив, ей не достать Андерса…

– Вы ошибаетесь, – Огюст не знал, за что поляк так ненавидит бывшую любовницу. – Не в обиду будь сказано, вы ей неинтересны.

– А кто ей интересен, позвольте спросить? Вы?

– Я.

– Холера ясна…

Не дав князю договорить, Бриджит раздвоилась. Растянула себя в пространстве от столика, где сидела Бриджит-первая, лениво ковыряя ложечкой фруктовый салат, до парапета набережной, где в ожидании Бриджит-второй стояли двое мужчин. Со стороны Огюсту померещилось, что узкое змеиное тело ввинтилось в воздух – нет! – сам воздух свернулся кольцами змеи, сбрасывая старую шкуру. Миг, и вот змея уже здесь, целиком, без остатка, и никто чужой не заметил, не обратил внимания…

Разве что из немыслимого далека на крыльях, сотканных из снежного пуха времен, прилетел шепот глаза-Переговорщика:

«Спонтанная, а также сознательная генерация вирт-фантома…»

Князь не шелохнулся, лишь поудобнее перехватил трость.

– Ты задолжала мне браслет, сестренка.

– Не сейчас, Казимеж.

– Сейчас.

– Я не хочу ссоры.

– А чего ты хочешь?

– Мне надо поговорить с твоим спутником. Оставь нас, Казимеж.

– Ну уж нет! Знаю я твои разговоры. Уходите, Шевалье. А мы с дамой обсудим кражу браслетов… – князь осекся, словно наконец сообразив, о чем толкует ему кузина. – Друг мой! Вы действительно знакомы с ней?

Огюст кивнул.

– Близко знакомы?

Не оставалось сомнений, что Волмонтович отлично знает, что это такое – близкое знакомство с вдовой Вальдек-Эрмоли, любительницей слушать чужие исповеди.

– Близко.

– Пся крев! И до сих пор живы? Неужели я в вас дважды обманулся? – поляк колебался. – К-курва, я разучился верить людям… Вам известно, кто ее покровитель?

– Да.

– Ладно, сестренка, – князь снял окуляры, не моргая, уставился на баронессу. – Твоя взяла. Поговори с нашим юным пророком. Мирная беседа: ты доешь фрукты, он выпьет вина. Я обожду на боковой террасе, за трубкой. Надеюсь, здесь подают трубки? Если потом вы захотите уйти, чтобы уединиться, я не стану мешать. Я не ревнив. Но если… если выяснится…

Он вернул окуляры на место и закончил так, что Огюст Шевалье не поверил – впрямь ли он слышит эти слова от воскресшего улана:

– Если с мальчиком случится беда, я сильно огорчусь. Мы, восставшие из гроба, должны беречь друг друга. Нас очень мало, хотя и больше, чем хотелось бы. А ты, дорогая моя кузина, должна помнить, как это скверно – когда один из Волмонтовичей сильно огорчен. Из-под земли… Ладно, оставим пустую болтовню. Воркуйте.

2

– Я навещала тебя в больнице.

– Правда? Не помню.

– Я заходила в палату, когда ты спал. Или был без сознания.

– Почему? Нет, не отвечай. Я знаю – почему.

– Тебе нужны деньги?

– Нет.

– Не стесняйся. Я понимаю – дорога, Ницца…

– У меня есть деньги, Бриджит. Я богач. Общество позаботилось. И Тьер кое-что передал через мсье Эрстеда. Он рад, что я перестал компрометировать брата. Мишель, мой старший брат – я рассказывал тебе…

– Да, я помню.

– Я знаю, Мишель однажды станет сенатором…

– Наверное. Если ты так считаешь.

– …членом парламента, президентом Лиги Мира…

– Да. Я ничего не слышала о Лиге Мира. Но я верю тебе.

– Кровь Христова! О чем мы говорим?

– О нас.

– Я видел тебя на шхуне. В зеркале.

– Это была не я.

– Конечно, не ты. Я вообразил себе…

– Нет! Ты ничего не воображал. Это был Эминент.

– Фон Книгге?

– Не называй его так. Он не любит, когда его зовут покойным именем.

– Да мне плевать, что он там любит!

– Не перебивай. Пожалуйста. Мне и так трудно. Я боюсь его. Я обязана ему. И тем не менее я здесь. Когда он начал провоцировать тебя моим призраком, я почувствовала это. Такие вещи нельзя сделать втайне от меня. Я испугалась. Кинулась к нему – к счастью, он находился в Париже. Требовала прекратить, кричала, умоляла…

– Ты унижалась перед ним?!

– Какая разница?

– Огромная! Он не имел права…

– Перестань. У него нет прав – только намеченные цели и средства их достижения. Я просила оставить тебя в покое. Он отказался. Должно быть, хотел, чтобы ты вернулся в Париж. Или решил держать тебя на крючке, не позволяя окончательно вылечиться от меня. Его замыслы не разгадаешь.

– Я хотел вернуться. Очень. Чуть было не напал на капитана…

– Огюст…

– Я бесновался, желая немедленно увидеть тебя. И сумел удержаться на краю. Бриджит, я… Мне кажется, теперь ты безопасна для меня. Мы сидим здесь, и я не хочу рассказывать тебе о своем прошлом. Не хочу копаться в грязном белье, выворачивая его на тебя. Я могу молчать. Просто молчать и ждать, когда же ты наконец доешь салат. Это все ангел… это все они – ангел-лаборант и глаз! Корректный запуск программы…

– Я тебя не понимаю.

– Я сам себя не понимаю. Но Эминент промахнулся. Я научился справляться с приступами. Или меня научили – не спросясь разума, обратились к телу. Нам дозволено быть вместе.

– Я уеду завтра утром. Ты предупрежден, а значит, вооружен. Теперь ты будешь знать, увидев призрак: это не я. Это Эминент, который хочет сохранить твою зависимость от меня. Ловля на живца – его любимое занятие. Когда понадобится, он взмахнет удилищем, и ты прибежишь ко мне хоть с края света, не зная, кто тебя будет ждать на самом деле.

– Уверяю тебя…

– Нет. Это самообман. Завтра мы расстанемся. Я – не призрак. Встречи со мной-настоящей убьют тебя. И никакое зеркало не поможет.

– Я здоров! Клянусь!

– Сомневаюсь.

– Мы можем встречаться, ничего не боясь…

– Ты говоришь так, что тебе хочется верить. Тем не менее я сомневаюсь. Но я рада. Я неслась по дорогам, меняя лошадей. Спешила предупредить, не зная, как тебя спасать, и есть ли он, способ спасения. Чувствовала себя предательницей – все-таки Эминент очень много для меня сделал. Я…

– Бриджит…

– Оказывается, зря. Если ты здоров – зря. Спешка, укоры совести, страх перед грозным благодетелем – все напрасно. Ты спасен ангелом и глазом, кем бы они ни были. Да хоть порождениями бреда! Ты в безопасности. И я рада.

– Бригида…

– Молчи. Я доела салат. Пойдем отсюда.

Много позже, в номере отеля «Золотой крест», она встала с постели, нагая подошла к окну, глядя в сумерки, накрывшие город, и сказала:

– Ты стал очень похож на него.

– На кого? – спросил Огюст.

– На Эминента.

3

На станции царил кошмар Экклезиаста – суета сует.

Везде кишмя кишели синьоры, джентльмены, месье и прочие господа. Одни, толкаясь, лезли в салоны дорожных карет, стараясь занять местечко у окна, другие, бранясь, лезли обратно – бедняги вспомнили, что забыли саквояж, жену или флягу холодного пунша; третьи обживали внешние места – с сигарой в зубах, подсаживаемые слугами, они карабкались на крышу экипажа, совершая чудеса вынужденной ловкости.

Лакеи стояли на запятках, надменные, как принцы инкогнито.

Кондукторы трубили в рожки, как ангелы Апокалипсиса.

Кучера – тощие, жирные, всякие, но неизменно пьяные до полного умиротворения – в ожидании рейса коротали время в трактире, за кружками вина. Их медлительность была сродни закону природы – она имела место быть, и хоть собирай Королевскую комиссию по опровержению. Когда же вопли заждавшихся пассажиров достигали апогея, кучера со вздохом отрывали зады от табуретов, вытирали усы рукавом – платками они брезговали – и делали всем большое одолжение, отправляясь в путь.

Пыль стояла столбом. В ней никто не нашел бы особой разницы, клубись эта пыль за дилижансом, рыдваном, омнибусом, юрким фаэтоном, обещавшим кончить так же печально, как его мифологический тезка, или солидным почтовиком. Лишь один человек выделил в пыли особый, волнующий лично его хвост, и смотрел в серую куреву, пока глаза не заслезились, а карета баронессы Вальдек-Эрмоли окончательно не скрылась из виду.

Что ж, подумал Огюст Шевалье, вот и…

Он не сумел подобрать достойного философического итога. Вот и свиделись? Вот и расстались? Вот и – что? Три дня пролетели самым банальным образом – как единый миг. Бриджит неизменно собиралась уехать утром, но они валялись в постели до позднего завтрака, отъезд откладывался, переносился – пока Шевалье, проснувшись в номере, снятом баронессой, не обнаружил ее собранной, неулыбчивой и совершенно чужой.

– Мне было хорошо, – сказала Бриджит перед тем, как сесть в карету.

– Я рад, – выдавил молодой человек.

– Ты не понимаешь. Мне было слишком хорошо. Три дня, находясь рядом с тобой, я не нуждалась… – она собралась с духом и закончила мысль: – В том, в чем я обычно нуждаюсь. Я боюсь, Огюст. Что ты делаешь со мной?

– Ничего…

Он сообразил, что ни разу за истекшее время не рассказывал баронессе о себе. Болтали о пустяках, обсуждали капризы моды, смеясь над девственной неосведомленностью Шевалье в этом вопросе; делились событиями разлуки – парижские сплетни, призраки «Клоринды»… Это было наивно, забавно – но не болезненно. И в постель после каждого разговора не тянуло.