Персональный детектив - Владимир Валерьевич Покровский

именно я что-то там и кому-то там непременно всегда обязан…»

– …Шанс! Моторолу!

Что он там про моторолу?

И вдруг как ожог – пощечина. И ор ужасный прямо в лицо:

– Ты хочешь или не хочешь победить моторолу? Зачем ты сюда пришел? А ну, идем!

Как манекен, вышел Дон за Фальцетти следом, в спину ему Дом пробурчал что-то – Фальцетти шел решительно и даже размахивал руками.

Улица была пуста, но невдалеке кто-то кричал.

– Кто это там кричит? – замороженно спросил Дон.

– Ах, да ну не все ли равно! – бодро воскликнул Фальцетти. – Перед тобой величайшая из задач, а ты волнуешься из-за какого-то там крика.

– Я пойду посмотрю.

По прошлому опыту общения с Доном Фальцетти знал, что тот при почти невероятной патологической податливости может проявить точно такое же патологическое упрямство. И когда Дон свернул по направлению к крику, Фальцетти осуждающе покачал головой, но покорно пошел за ним.

– Ох, да ведь глупо же, глупо!

Если бы хоть какая-то оставалась возможность запереть Дона в доме, да и самому, кстати, до поры до времени запереться, Фальцетти, конечно, ею тут же бы и воспользовался. Он вообще не любил выходить наружу, но здесь был совершенно не тот случай. Фальцетти удовлетворился лишь тем, что на всякий случай захватил с собой и ублюдка – день ожидался нервный, да и предчувствие судорог никак не оставляло его.

Человек кричал из переулка Самктеземора – такое вот несуразное у переулка было название. Одет он был для сна – в старомодную ночную крупновязаную рубашку сизого хлопка, очень похожую на сильно удлиненные «вечные» вервиетки. Он шел навстречу, обхвативши горло руками и, в небо глаза наставив, орал бессмысленно и истошно. Правый глаз у него заплыл.

– Эй, что с тобой? – участливо спросил Дон, но человек не откликнулся и прошел мимо.

Дон неприязненно покосился на Фальцетти.

– Гляди, убийца, запоминай – твоих рук дело, вот этого ты хотел.

– Ты не понимаешь! – возопил Фальцетти. – Разве можно наши цели с этим ровнять?

– Нельзя, – ответил Дон проснувшимся голосом. – А теперь пойдем.

Он ухватил Фальцетти за руку и поволок за собой, потом бросил, забыл, стремительно пошел сам.

– Куда ты?

– Увидишь.

Фальцетти немного перепугался, но виду постарался не подать.

– Куда бы ты меня ни повел, Дон, милый, тебе не увернуться от главного, от того, зачем я тебя сюда позвал и для чего ты сюда пришел. Я, разумеется, не имею в виду твои прятки с Кублахом.

Дон и сам не смог бы объяснить, почему именно встреча с кричащим человеком его разбудила. Он наверняка никогда его не видел. Странная подсознательная цепочка мыслей привела его вдруг в сильное возбуждение, напомнила о заготовленной войне с моторолой Парижа‐100 и почему-то тут же погнала на поиски Джосики. Джосики, которую он не то чтобы не помнил все эти годы, но без которой до сих пор превосходнейшим образом обходился.

Не обращая никакого внимания на вдруг засуетившегося Фальцетти, он целенаправленно устремился вперед, так как вспомнил, что до свадьбы Джосика жила где-то в этом районе, а после того, как он убежал, переехала к себе (об этом доброжелательно сообщил ему Фальцетти). Второго мужа – Дон тоже об этом знал – она нашла себе поблизости. Дон даже видел его как-то – ничем не примечательный белобрысенький паренек с испуганной улыбкой и довольно дурацкой фамилией.

Джосика. Вот кому было сейчас несладко, вот кого он обязан был в первую очередь защитить, раз уж устроил ей такое. Хотя почему ей – ему! Самому себе!

Но сначала к ее дому. Собственно, и недалеко – три-четыре поворота, не больше…

– Дон, стой! Стой, пожалуйста! Куда же ты? А я?

Потеряв власть над Доном, Фальцетти немедленно испугался. Он вдруг представил себе встречу с Донами, которые только что очутились в чужих телах и поняли, что их провели. Таких не уговоришь. Фальцетти беспомощно оглянулся. Он никак не мог решить, что лучше, точнее, что хуже: вернуться в безопасность дома и тем самым сделать почти наверняка бессмысленной всю так тщательно продуманную операцию или, рискуя быть разорванным на куски, все же не терять Дона из виду…

Откуда-то сзади вдруг крикнули:

– Вот он! И Фальцетти с ним!

Дон резко обернулся.

К ним спешили двое – старик и юноша. Старик был не так чтоб уж совсем развалина, даже бодр, но юноша все равно бережно, словно даму, поддерживал его под руку.

Фальцетти тихонько взвизгнул.

– Смотри, Дон! – сказал молодой. – Я же тебе говорил, что он его не убьет.

– Он его не только не убил, Дон, – ответил старик. – Он с ним прогуливается.

– Смотрит за результатом.

– Наблюдает, все ли в порядке, не осталось ли кого. Неохваченного.

– Он у нас такой. Он оч-ч-чень тщательный человек, наш Дон.

– Наш Дон-папа. Нет, гляди-ка! Это ведь они просто собачку свою выгуливают…

Фальцетти, спрятавшись за спиной Дона, жарким малоразборчивым шепотом молил его о защите, ублюдок деловито бегал вокруг, отгоняя от хозяина новый приступ. То ли от ублюдка, то ли вообще из-за всей этой обстановки сердце у Дона бешено колотилось.

– Идите за мной! – скомандовал он. – Я ищу Джосику, потом займусь вами.

– Очень заботливый, – сочувственно заметил старик. – Сначала он свою бывшую жену убивает, а потом разыскивает. Первым делом. Потому что очень заботливый. Это ведь он мою бывшую жену ищет, а?

– И мою тоже, – несколько более злобно отозвался юноша. – Ну как же – он как был Доном, так Доном и остался, а мы черт-те что.

– Мы неполноценные Доны.

– Мы недоДоны.

– Мы доны, только с ма-аленькой буквочки. Как бы даже и незаметной совсем.

– Может, мы и вообще не доны. Ты как думаешь?

– Ну, вот что, – сказал Дон, подойдя к ним вплотную. – Всю эту ерунду вы потом будете нести. Вы идете со мной или не идете? Если нет, то до свидания, но мне кажется, что нам нужно держаться вместе. Я лично пошел искать Джосику. Мою, твою, чужую – это потом всё.

– Он, по-моему, нам приказывает, – удивился юноша. Дон отличался тем, что терпеть не мог выслушивать чьих-то приказов. Хотя и сам тоже раздавать их не любил.

Старик вздохнул.

– Еще как приказывает.

Так началось сплочение вокруг Дона. По всему П‐100 происходило то же самое: люди, пережившие сильнейший шок и еще толком не понимающие, в какую страшную историю они попали, тянулись друг к другу. Все были доны, все были друг другу родны. Растерянность и ужас они скрывали под гневом различной тяжести, чаще – под смехом. С юмором у Дона всегда было