Генрих фон Офтердинген - Новалис

Они отправляются на солнце и находят сначала день, потом ночь, на севере зиму, на юге лето; на востоке обретают весну, на западе осень. Они настигают юность, потом старость, былое, как и грядущее[179].

Я вверил читателю то, что запечатлелось в моей памяти и сохранилось в разрозненных черновиках моего друга. Если бы это великое начинание было осуществлено, новая поэзия обогатилась бы памятником, над которым не властно время. Я предпочел ограничиться таким сдержанным, немногословным свидетельством, чтобы не погрешить против достоверности и не привнести своих домыслов. Надеюсь, что фрагментарность этих стихов и записей не оставит читателя равнодушным, как во мне самом поврежденная картина Рафаэля или Корреджо своим уцелевшим фрагментом не вызвала бы сожаления, более трепетного.

Комментарий

Новалис писал свой роман в последние недели 1799 г. и в первые месяцы 1800 г., что подтверждается письмами поэта к Людвигу Тику и Фридриху Шлегелю. Замысел романа окончательно сформировался весной 1799 г. под влиянием старинных хроник, найденных поэтом в библиотеке историка Функа в городе Артерн у горы Кифхейзер. Новалис посетил город Артерн по долгу службы как инспектор солеварен. По свидетельству Тика, на Новалиса особое впечатление произвела биография императора Фридриха II, написанная Функом и вышедшая в свет в 1792 г.

О легендарном миннезингере Генрихе фон Офтердингене, чье историческое существование не подтверждается, Новалис мог прочитать в «Тюрингской хронике» Иоханнеса Роте (ум. ок. 1434). Генрих фон Офтердинген упоминается также в рифмованной «Легенде Святой Елизаветы», написанной городским писцом из Эйзенаха. Встречается этот образ также в «Мансфельдской хронике» Кириака Шпангенберга (1572). Во всех этих трех произведениях миннезингер именуется «Афтердинген». Новалис также употребляет имя своего героя в этой форме, но в первом издании романа в 1802 г., уже после смерти автора, появляется имя Офтердинген и с тех пор становится общепринятым.

Согласно Йоханнесу Роте, Генрих фон Офтердинген участвует в состязании певцов при дворе ландграфа Германа I Тюринского в Вартбурге. Названа дата этого состязания: 1206 г. Генриху присуждается награда герцога Леопольда VI Австрийского. При этом Генрих фон Офтердинген объявлен гражданином Эйзенаха из благочестивого рода. Ландграфиня София — его покровительница. Новалис разрабатывает эту версию в своем романе.

В хронике Роте Генриху фон Офтердингену сопутствует и Клингсор из Венгрии, ученый и поэт, магистр семи свободных искусств, астролог, прорицатель, которому повинуются духи и открываются запретные сокровища. В хронике Кириака Шпангенберга Генрих фон Афтердинген представлен как старый немецкий мастер пения, наделенный явно легендарными чертами. Ему приписываются и эпические поэмы (впоследствии Ф. Шлегель выдвинет предположение, будто Генрих фон Афтердинген — автор «Песни о нибелунгах»). О старом императоре, сидящем в недрах горы Кифхейзер, и о голубом цветке Ивановой ночи Новалис мог слышать в Тюрингии устные предания.

Важнейшим стимулом к написанию «Генриха фон Офтердингена» оказался роман Гёте «Годы учения Вильгельма Мейстера». Новалис был одновременно восхищен и возмущен этим романом: восхищен поэтическим искусством Гёте, возмущен апологией практической жизни, ради которой Вильгельм Мейсгер жертвует своим артистическим призванием. «Гёте — совершенно практический поэт, — писал Новалис. — В своих произведениях он — как англичанин в своих товарах — в высшей степени прост, мил, удобен и прочен». Вслед за этим ироническим восхищением провозглашается героическое художественное начинание, в котором соперничество все равно сочетается с восхищением: «Гёте должен быть и будет превзойден — но лишь в том смысле, как могут быть превзойдены древние — по сути и по силе, по многообразию и по глубине — отнюдь не как художник — в этом, быть может, лишь чуть-чуть превзойден, ибо его правильность и строгость, вероятно, более образцовы, чем кажется». В противовес поэтическому практицизму Гёте Новалис намерен в «Генрихе фон Офтердингене» дать апологию поэзии: «Поэзия — подлинно, абсолютно реальное. Вот ядро моей фил[ософии]. Чем поэтичнее, тем реальнее».

Для понимания романа существен и такой фрагмент, написанный Новалисом в июне 1799 г.: «Роман должен бьггь поэзией весь и насквозь. Ибо поэзия, как и философия, есть гармоническая настроенность нашей души, где все наделяется красотой, где каждая вещь обретает подобающий облик и всему придается соответствующее сопровождение и окружение. В книге, истинно поэтической, все кажется таким естественным, — и при этом таким чудесным. Думается, иначе и быть не может, как будто мы в мире до сих пор спали — и вдруг нас осенило верное чувство мира. Всякое воспоминание и чаяние, кажется, происходит из этого источника — так же, как та явь, когда мы охвачены иллюзией, — отдельные часы, когда мы словно пребываем во всех предметах, созерцаемых нами, испытывая бесконечные, непостижимые, одновременные чувства согласованного множественного числа». Сразу же за этим следует еще один фрагмент: «Высший мистицизм искусства — как преобразование судьбы, как явление природы».

Смерть подвела черту творческому дерзновению Новалиса. Неоконченный роман вышел в свет лишь после кончины автора. Предполагалось, что издание воспроизведет формат и шрифт «Вильгельма Мейстера». Этот замысел не удался. Первая часть вышла в свет в июне 1802 г., лишь спустя год после того, как завершился земной путь писателя.

Впервые на русском языке роман появился в 1915 г. в переводе 3. Венгеровой, а спустя семь лет был переиздан в серии «Всемирная литература» — см.: Новалис. Генрих фон Офтердинген / пер. 3. Венгеровой и В. Гиппиуса. Пг.: Гос. изд., 1922.

Настоящий перевод осуществлен по изд.: Novalis. Heinrich von Ofterdingen // Schriften: In 4 Bd. mit einem Begleiband. 3. Aufl. Darmstadt, 1977. Bd. 1. S. 193–358.

Примечания

1

…странник вспоминался ему… — Не названный по имени, странник должен был снова появиться в конце второй части. В набросках к роману так и сказано: «Странник с первой страницы». Сразу же за этим новым упоминанием странника следует характерный новалисовский фрагмент: «Весь род людской в конце концов поэтизируется. Новый Золотой век». Странник, таким образом, соотносится со всей поэтической концепцией романа. Характерно, что опять-таки в самом начале первого гимна к Ночи также появляется странствующий чаровник. В оригинале слово слегка варьируется, сохраняя свое значение и внутреннюю форму: в романе «с1ег Ргетс1е» — в гимнах «der herrliche Fremdling». Возможно, это вариации одного и того же образа.

2

Голубой цветок — поэтическое средоточие всего романа. В «Бракосочетании времен года» (перед завершением второй части романа) новый король (в прошлом Генрих) вспоминает «грезу ночную свою, повествование и весть. Как он впервые тогда о цветке небесном услышал». Новалис мог заимствовать этот образ из тюрингских народных сказаний о голубом цветке Ивановой ночи. Роман как раз начинается в эту ночь (см. начало второй главы: «Иванов день уже прошел»). Голубой лотос упоминается у Калидасы в первом действии «Шакунталы». (Среди набросков к роману, в так называемых «Берлинских бумагах» Новалисом упомянута такая «в высшей степени чудесная драма в стихах, как «Шакунтала»», вероятно, еще один из его неосуществленных замыслов.) Пишет Новалис и об ост-индских растениях, ссылаясь на ту же «Шакунталу». Аналогии голубому цветку встречаются у Жан-Поля Рихтера и у Людвига Тика. По-немецки «цветок» женского рода «die Blume». В словосочетании «die blaue Blume» существенна аллитерация, характерный прием немецкой поэзии, восходящий к древнегерманским временам. Так, эпитет «голубой» становится у Новалиса эпитетом или цветом вечной женственности. У Гёте в его «Теории цвета» («Farbenlehre»), над которой он начал работать за несколько лет до появления «Генриха фон Офтердингена», голубизна «в своей высшей чистоте» уподобляется «прелестному Ничто». А через несколько десятков лет в заключительной сцене «Фауста» Doctor Marianus призывает Высшую Владычицу мира явить ее тайну «в голубом шатре», и эта тайна — вечная женственность. В такой эволюции голубого цвета у Гёте можно усмотреть перекличку с Новалисом. «Всё голубое в моей книге», — писал Новалис в набросках к роману.

3

…молвил отец… — Отец Генриха предвосхищает своей судьбой жизнь сына. Подробнее см. статью «Миф Новалиса».

4

Старик встретил меня… — Это врач Сильвестр из второй части, где он вспоминает: «Твой отец был не старше тебя, когда посетил меня…» (с. 99 — здесь и далее указаны страницы наст. изд.).