Бери и помни - Татьяна Булатова

– Чего, может, помочь?

– Не надо, – отказалась Евдокия и пошла запирать домик, чтобы положить ключ на видное место – под крыльцо: бери, заходи, пользуйся. Впрочем, тогда в садах не воровали, в худшем случае – горсть малины, соблазнительно красневшей около забора, или свернувшийся крючком огурец, свалившийся во время транспортировки своих собратьев на кухонные столы.

* * *

Так же, не опасаясь дурных людей, Дуся могла оставить ключ от квартиры под ковриком у двери и вставить в косяк записку: «Ключ – внизу (направление стрелки указывало, где именно), обед – на плите». И что интересно: Бог миловал. Зря, что ли, Ваховская, выходя из дома, крестила дверь и бормотала только ей одной понятную молитву длиной в одно предложение. Что-то типа: «Береги, Господь, мой дом» или «Мир моему дому». Точный текст был неизвестен Селеверовым, весьма безалаберно относившимся к охране своего имущества. То ли барачная юность так проявляла свою власть над ними, то ли легкость, с которой они обрастали вещами, как только появилось место, куда их поставить. Страсти к мелкому накопительству больше всех оказались подвержены Римка и Элона, точная копия матери. Ни Олег Иванович, ни Лика, ни уж тем более Дуся ничем, кроме самого необходимого, сроду не интересовались. Просто у «самого необходимого» был свой образ. И если у Дуси в эту категорию входили хлопчатобумажные чулки, а у Анжелики – профессиональная готовальня, то у Селеверова – дополнительная жилплощадь, рассредоточенная в разных местах Заволжского района Ульска.

Как руководитель крупного идеологического подразделения, Олег Иванович умел видеть перспективы. А в перспективе обеих дочерей необходимо было выдать замуж. Причем выдать достойно: с ордером в руках, машиной и желательно дачей на отдаленных участках Ульской области.

Когда Селеверов размышлял о грядущих перспективах, его беспокоили два момента. Где взять все это в удвоенной комплектации? И как сделать это незаметным для глаз коммунистических соратников?

Как выяснилось, очень просто: во-первых, не торопиться, во-вторых, ничего не скреплять подписью «Селеверов». Олег Иванович так и делал, строго следя за тем, чтобы каждый год приносил ему только одно крупное приобретение, оформленное на почетного пенсионера и ветерана стратегического завода – Евдокию Петровну Ваховскую, которая ставила свою подпись, не задумываясь, в любом месте, куда укажет хозяйский перст. Сама о том не подозревая, Дуся превратилась в завидную невесту шестидесяти лет, которую бы возжелали достойные вдовцы и вечные пленники матримониальных интересов, узнай они о ее благосостоянии.

Но тем-то и дорога была Евдокия Олегу Ивановичу, что при взгляде на ее скроенные на мужской манер жакеты, гребенку в седых волосах, дремучие усы над верхней губой ни о чем подобном нельзя было и подумать. Чучело и чучело, прожившее всю жизнь в домработницах у Селеверовых.

Ни Римка, ни уж тем более девочки не догадывались о том, какие богатства принадлежат их бестолковой Дусе. И это тоже была часть плана, тщательно вынашиваемого Олегом Ивановичем. «Знают двое – знает свинья», – рассуждал Сам, видимо не считая Евдокию за человека.

– Молчи, – кратко требовал Селеверов, выкладывая перед ней очередную бумагу.

– Что это? – больше для проформы интересовалась Евдокия, но тут же сникала от хозяйских слов:

– Какая тебе разница? Подпиши – и все.

Доверяя Олегу Ивановичу как самой себе, Дуся послушно ставила закорючку и отдавала подписанный лист Хозяину. И только один раз Селеверов посадил напротив себя часто моргающую от старательности Евдокию и коротко объяснил:

– Это девкам все: чтоб и квартирка, и дачка, и, даст бог, какая-никакая машинешка. Все – на тебе. Ты женщина порядочная, будешь молчать, чтоб пересудов не было. А у нотариуса оформим завещание…

– Дак… – промямлила Ваховская, собираясь сказать что-то вроде того, что помирать еще и не думала, но Олег Иванович властно скомандовал:

– Собирайся, Евдокия. Паспорт возьми. Загогулину свою поставишь – и дело с концом.

Так и сделали. Толковый нотариус попался. Только спросил:

– Не хотите ли внести в свое завещание какие-нибудь изменения на предмет распоряжения имуществом?

– Хочу, – прокашляла Дуся, а Селеверов от неожиданности вытаращил глаза. – Если помру невзначай, то сберкнижки на предъявителя одну, значит, – Элоне, другую – Анжелике.

Нотариус выжидательно посмотрел на основного заказчика и переспросил:

– Вносить?

– Вносите, – разрешил Селеверов, и процедура подошла к завершению.

Из кабинета нотариуса Олег Иванович вышел отцом двух богатых невест, облагодетельствованных Евдокией Петровной Ваховской, находившейся в трезвом уме и твердой памяти.

Превратившись в Главного Хранителя селеверовских благ, Дуся так и не научилась пользоваться своим положением. Поэтому всякий раз, когда происходила очередная стычка между ней и Римкой, втайне мечтала о комнатке, словно забыв, что является владелицей двух автономных однокомнатных квартир. Все, по ее разумению, лишнее Евдокия выбрасывала из головы с такой легкостью, что приходилось сомневаться, действительно ли она находится в «трезвом уме и твердой памяти». И спроси ее Римка, какие секреты доверяет ей Селеверов, она бы в изумлении вытаращила глаза и отрицательно замычала в ответ, подтверждая свою полную неосведомленность.

Зато Олег Иванович, наблюдая за передвижениями Евдокии по дому, улыбался под нос и радовался собственной сообразительности. Никакой вор не страшен, никакой банк не нужен. Вот она, золотая курица в уборе старой девы, из милости, можно сказать, живущая в его доме.

Но так Селеверов думал не всегда. В моменты, когда Дуся в белой накидке вступала на территорию его отдельной палаты, чинно доставала из клеенчатой сумки термосы и банки, басом интересовалась его самочувствием, Олег Иванович чувствовал себя виноватым и даже подумывал, не вернуть ли Ваховской долг, о котором та, похоже, забыла, а он помнил. «Отдам! – уверял себя Селеверов, тщательно пережевывая подаваемые Евдокией куски мяса. – Вот девок поступлю – и отдам».

– Слышишь, Евдокия, – с набитым ртом мычал Олег Иванович. – Устала, поди, каждый день на этот берег кататься. Дачу свою забросила…

– Чего это забросила? – не соглашалась Ваховская. – Бываю…

– Может, в санаторий тебя отправить? – отхлебывая компот, предлагал Селеверов, не глядя Дусе в глаза.

– Не-е-ет! – наотрез отказывалась она. – Ка-а-акой санаторий еще? Чего я там не видела? Была один раз – хватит.

– Да тебя там подлечат… Опять же люди твоего возраста… Познакомишься…

– А я что? Болею? Я не болею, – доказывала Самому Ваховская. – А старух я и в поликлинике увижу. Не поеду. Сами поезжайте, врач же говорит.

– Да я-то поеду, – пообещал ей Олег Иванович. – В сентябре…

– Вот и поезжайте, – обрадовалась Дуся и засобиралась домой. – Пойду я…

– Римка чего не идет? – как бы между прочим интересовался Селеверов.

– Так когда ей? – успокаивала его Ваховская. – Собираются. Это ведь не шутки: одна – в Москву, другая – в Ленинград.

– Когда едут?

– Через два на третий, – затейливо ответила Евдокия и встала. – Воду скоро дают. Поеду.

«Не помнит о долге», – делал вывод Олег Иванович и на время успокаивался.

Так же и Элона: заслужив Дусино прощение, она забывала о страданиях и несла радость в мир, именуемый ею «Вовик».

Римка ворчала, пытаясь вразумить дочь примером задумчивой Анжелики, занятой сборами в Ленинград.

– Не лишнее? – интересовалась мать, в который раз курсируя мимо раскрытого чемодана.

– Нет, – односложно отвечала Анжелика, сверявшаяся со списком необходимого в поездке.

– Ты как будто навсегда уезжаешь! – иронизировала Римка, глядя на дочь.

– Хотелось бы… – уклончиво говорила себе под нос Лика, чем приводила Селеверову в бешенство.

– Поступи сначала!

– Попробую, – экономила моральные силы девушка и наматывала на картонку нитки разных цветов.

– Ну попробуй, – угрожающе комментировала мать, а внутри холодело: «А вдруг поступит? Ей ведь что в голову втемяшится!»

Так и вышло. Подтвердив медаль, Анжелика поступила в ЛИЖЖТ с первой попытки. Онемевшей на другом конце провода Дусе она сообщила, что ровно через пять лет приступит к строительству своего первого моста.

– Чего ты молчишь? – проорала в трубку Лика. – Мама приехала?

– П-п-приехала, – еле выговорила Ваховская, не зная, плакать или радоваться полученному известию.

– А Лё-о-о-ка? – прорывалась сквозь тысячи километров Анжелика. – Поступи-и-ила?

– Н-е-ет… – к вящему удовольствию девушки, сообщила Дуся.

– А дома кто-нибудь есть? – рвалась Лика еще хоть с кем-нибудь поделиться своей радостью.

– Не-е-ет, – в голос заплакала Евдокия.

– Ду-у-уся, – возмутилась Анжелика. – Ты чего там? Пла-а-ачешь, что ли?

– Пла-а-ачу, – созналась Ваховская и всхлипнула так, что девушка отдернула ухо из-за оглушительного треска в трубке.